Города, как люди, бывают красивыми, возвышенными и никакими. То есть город, конечно, есть, но без лица, так зауряден, что невозможно подобрать эпитет. Томск, к счастью, не из таких. Трудно сказать благодаря кому – то ли нашим предкам, оставившим в наследство такую деревянную красоту, то ли подвижникам архитектурного соцреализма, не сумевшим до конца нивелировать местную самобытность. Вопрос в другом – ничто не бывает статичным.
Томск растет, и неизбежно меняется его эстетика. Мы пережили лихолетье 1990-х, минуют и нынешние невзгоды. Но сегодня хочется чего-то и для души, чего-то красивого. Вот только есть ли за что глазу зацепиться?
С точки зрения художественного оформления – наличия разного рода памятников, стел, барельефов и прочих монументальных форм, Томск обделенным не назовешь. Но качество некоторых из них вызывает вопросы. (Судить о достоинствах и недостатках художественного продукта – дело неблагодарное, материя эта крайне субъективна. И все же есть граница между творением и кичем.)
Многие томичи еще помнят неукротимого любовника, повисшего на здании Музея истории Томска (автор – Олег Кислицкий). Реакция на его появление была неоднозначной. А усовский Чехов, ставший явлением культурной жизни города, на момент своей установки разбил на два лагеря не только творческую интеллигенцию, но и весь Томск. Дебаты, кстати, до сих пор не угасли. Но все бы ничего, если бы за любовником и Чеховым не появились беременная, волк, болельщик, тапочки…
Нет, я не консерватор и не человек, не восприимчивый к художественным новациям. Просто реакция на те или иные творения у меня, как и у многих, разная. Тапочки у гостиницы даже символичны, несут некую содержательную идею: человек уставший пришел с чемоданом с вокзала, а у входа — тапочки: быстрее переобувайся, и в теплую ванну. По духу мне близок и болельщик, слегка хмельной и бесшабашный. А вот памятник беременной… Мое представление о таинстве нарождающейся жизни настолько трепетное, что никак не вяжется с железной клеткой.
В целом же речь идет не о художественных особенностях отдельного произведения, а о системе, общих тенденциях. Вспомните время, когда все мы были наблюдателями незыблемой монокультуры: вечно живых Ильичей, зовущих в светлое будущее и т.п. Мы только вчера вышли из этого и опять готовы наступить на те же грабли. И волк, и болельщик, и тапочки – выражение определенного направления в общей массе монументального творчества. Их объединяет ироничность авторского замысла, необычность художественной формы, а в отдельных случаях – откровенный эпатаж. Но нельзя забывать, что все хорошо в меру. Массовое тиражирование любой незаурядной идеи превращается в штамп.
И еще одно замечание: слишком узок круг томских монументалистов. Кого мы знаем кроме Олега Кислицкого, Леонтия Усова, Николая Гнедых? Они – авторитеты. Но художественное творчество – не безликий конвейер. Мы имеем художественное клонирование двух-трех имен, и сами культивируем этаких церетели томского розлива. Монополия – это плохо, а в случае творческого процесса просто недопустимо.
В результате узконаправленных творческих поисков наметилась определенная тенденция: мы из огня пытаемся шагнуть в полымя; уйдя из одной замкнутой системы, пытаемся создать новую монокультуру. А Томск достоин большего: больше скульптурных форм, больше стел, барельефов, а главное – разнообразнее. Автоматически напрашивается мысль о необходимом притоке свежей крови. Почему мы забываем, что рядом с маститыми мастерами стоит целая плеяда молодых и талантливых?
