Известие о предстоящем визите в редакцию «ТН» директора НИИ ПЗ Николая Бохана журналисты восприняли с воодушевлением. Еще бы! Предновогодние события, связанные со свистопляской на финансовом рынке и повальным выметанием товаров с прилавков магазинов, привели их в состояние некоторой растерянности (живые же люди!). Хотелось услышать здравое, спокойное, ободряющее слово признанного специалиста в сфере душевного здоровья, попросить рецепт обретения внутреннего равновесия. Николай Александрович не обманул ожиданий.

О чем болит голова у директора

– Николай Александрович, вы не впервые гость нашей редакции, но впервые пришли в статусе директора НИИ. Каково быть директором большого института?

– Бремя ответственности и забот директора академического института возрастает год от года. Связано это не только с новыми вызовами медицины и общества, но и с происходящей реорганизацией всей науки. Я стал директором НИИ на излете того времени, когда он принадлежал Академии медицинских наук, сейчас учредителем является Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). То есть многое изменилось. Не изменились только творческая атмосфера и преемственность научных школ, которые всегда отличали томскую науку.

За моим избранием стоит творческая жизнь в стенах института, первым директором которого был мой учитель – академик Семке, навсегда ушедший от нас 15 марта 2013 года. С Валентином Яковлевичем связана вся моя научная биография, начиная с 4-го курса Алтайского мединститута, когда я стал старостой студенческого научного кружка по психиатрии при его кафедре. По его приглашению я приехал в Томск, с 1988 года руковожу отделением аддиктивных состояний НИИ ПЗ, а после защиты докторской диссертации был избран замом директора по научной работе. Почти 17 лет я находился, образно говоря, на посту первого проректора учреждения, определяя вместе с коллегами академическую стратегию научной жизни института. Когда РАМН объявила открытый всероссийский конкурс на замещение должности директора федерального НИИ, никто не выступил в качестве претендента для выборов на альтернативной основе. Сейчас вообще немного желающих возглавлять академическую науку. Это очень тяжкий хлеб с высоким уровнем административных, управленческих, хозяйственных забот. Эта работа ограничивает возможности собственной самореализации в науке. Но те успехи, которых достигает институт, я воспринимаю с гордостью, ощущая себя частью большого коллектива.

Системная наука

– Почему в свое время вы выбрали именно психиатрию?

– Психиатрия как медицинская наука включает весь спектр знаний о человеке. Она сродни теоретической физике по ­своей системности и поиску ответов на два вечных вопроса о загадке жизни, о происхождении и месте человека во Вселенной. В школе, как и многие из нашего поколения, я хотел поступать на отделение ядерной физики. Кстати, такую же историю рассказывал о себе мой учитель академик Семке. Но потом на выбор повлияли мои родители, мол, на реактор мы тебя не пустим. Альтернативой физике могла быть только медицина как системная наука о человеке.

Психиатрия – это и философия о смысле жизни человека. Это искусство врачевания словом надломленных душ. Диспуты о том, чего в психиатрии больше: врачевания, искусства, науки или, извините, колдовства и шаманизма, – не утихают до сих пор. Как выбрал психиатрию? Все дело в харизматичности моих учителей, личность которых привела многих, и меня в том числе, к решению выбрать данную специальность. В институте эту дисциплину вел профессор Олег Захарович Голубков, человек такой же мощной харизматической внешности и культуры, как и профессор Евсей Давыдович Красик. Это были те персоны, чей облик и манеры уже сами по себе умиротворяли больных. Каждая лекция была как мини-спектакль с сеансами гипнотерапии. Предмет излагался системно, связывался с экзистенциальными вопросами мироздания и смысла жизни. Наверное, тогда это и повлияло на меня. Пошел к нему: «Хочу стать психиатром». – «Можно, только ты приглядись». Позвонил в больницу и устроил меня в приемный покой… санитаром. Тогда ведь не было нейролептической тишины в стационарах. Тогда были настоящие сумасшедшие дома с буйными больными. Поработал два года санитаром, затем медбратом, научился правильному обхождению с пациентами, потом – кружок у Валентина Яковлевича Семке…

– Что запомнилось из работы санитаром?

– Первый пропущенный удар от психически больного. В приемном покое больницы была двухэтажная лестница с высокими железными ступеньками. Вдвоем ведем беспокойного больного по лестнице, я замешкался, и он оказался впереди. Вдруг он неожиданно ожесточился, а поскольку руки у него были связаны смирительной рубашкой, он лягнул меня ногой. Так реальная практика учила нас психиатрической бдительности. Кстати, мои учителя, говоря о бдительности, приводили горькую статистику о том, что в Советском Союзе от руки психически больного ежегодно погибал один врач. Сейчас эта статистика более благополучная.

– В вашей профессиональной биографии есть два года армии. Это был полезный опыт?

– Да, два года после вуза и работы в общем остром мужском отделении психиатрической больницы меня призвали служить полковым врачом-психоневрологом в Забайкальском военном округе. Оказывал кризисную помощь воен­нослужащим при конфликтах, самострелах, попытках суицида, побегах и других ЧП. Армейская служба в те годы – это многонациональное и беспокойное хозяйство, железная дисциплина и субординация, где все построено на приказах. Она переплавляет характеры, подчиняет волю. Не все к этому готовы. У кадровых военных развивается мощнейшая созависимость от такого уклада. На моих глазах был широчайший спектр характеров и судеб, требующих принятия экспертного решения. Но всегда в пользу конкретного солдата и офицера.

Армия, безусловно, дала бесценный профессиональный опыт. Не только мне, но и моей жене Татьяне, которая отказалась от предложенной аспирантуры и поехала за мной, молодым лейтенантом, в Читу. Сейчас она доктор психологических наук, заведует кафедрой психотерапии и психологического консультирования на факультете психологии ТГУ.

Поколение инфантов

– Чем, Николай Александрович, отличаются сегодняшние молодые люди от своих ровесников вашего поколения?

– У тех поколений, которые приходят нам на смену, есть популяционные особенности: психофизический инфантилизм и созависимости. В наше время восьмиклассник считался уже взрослым человеком, он мог идти в ПТУ, мог работать. Десятиклассники выглядели зрелыми людьми. На третьем курсе студенты выходили замуж и женились. Если студент не женился к четвертому курсу, окружение делало вывод: «Больной, такого и в армию не возьмут», если девушка не выходила замуж: «Значит, совсем уж страшненькая». К пятому курсу многие имели детей. Нам было по 22?23 года. А сейчас моей дочери 28, и замужество пока у нее только в планах. И это общий тренд, родителям остается только смириться.

– Может быть, это как раз проявление зрелости?

– Если ты не инфант, бери на себя ответственность за человека, которого выбираешь. Я говорю не о девушках, а о молодых людях. Бери на себя заботу о материальном благополучии семьи. Наши дети, как никогда, созависимы от родителей. Возможно, в каком-то смысле это и неплохо – в тучные годы мы не просто читали книги о вкусной и здоровой пище, но и сумели ее попробовать. Но все-таки молодые люди крайне инфантильны.

Черные дни и человеческий капитал

– Сейчас бьют тревогу по поводу того, что молодежь мало общается. Может быть, есть смысл вернуть в школу такую дисциплину, как этика семейных взаимоотношений?

– В свое время мы были инициа­торами введения такого курса в школах. Тогда же в вузах читался курс валеологии (наука о здоровье. – Прим. ред.). Я считаю, что лучше вернуть уроки этики семейной жизни, чем уподобляться германским коллегам, подвергающим гонениям подростков, не желающих по религиозным убеждениям посещать занятия по сексуальной грамотности. Значение человеческого капитала сегодня выходит на первое место, а психическое здоровье – основа этого капитала. Скажу слоганом: психическое здоровье – это интеллектуальный потенциал инновационного развития общества. Пафосно, но по сути так оно и есть. Все события черного понедельника и черного вторника случились. Объявлена экономическая блокада России. С инвестициями проблема. Нобелевские лауреаты к нам не поедут. За счет чего выживать? Только за счет человеческого капитала, душевной стойкости и пробуждения национальной пассионарности.

– Существует мнение, что в переломные моменты резко возрастает число людей с девиантным поведением, чуть ли не до 26% от всего населения. Насколько это справедливо? И от чего зависит?

– От феномена аномии. Аномия – это отказ следовать социальным нормам, то есть отказ от социально поощряемого поведения. Такое настроение в обществе возникает в периоды радикальных преобразований. Появляется установка: можно все, что не запрещено. Мы были воспитаны романтичным настроением ­1960-х годов с пониманием того, что человек – это благородное создание и венец природы. Но в человеке спят дремучие рефлексы, пещерная агрессия. В периоды катаклизмов наблюдается всплеск этих рефлексов у значительной части общества – 25–26%. Девиантное поведение бывает аутодеструктивным, когда человек совершает суицид или медленно разрушает себя (наркомания, алкоголизм), и гетеродеструктивным, когда человек выплескивает агрессию на окружающих. Все это становится серьезной социальной проблемой.

– Почему у одних людей просыпаются агрессивные рефлексы, а у других нет?

– Потому что у одних с детских лет заложена или закладывается от родителей стратегия проблемно-разрешающего поведения с любопытно-созерцательным и преобразующим отношением к миру, а у других ее нет и некому показать: делай, как я. Если, например, взять двух человек, завязать им глаза и предложить пройти по мостику над пропастью, только слушая советы других, то у одного, сколько повязок ему ни надевай, взгляд будет свободен от шор. Он видит свой правильный путь и, не раздумывая, перейдет по мостику как по единственно верному направлению. Так и в жизни он смолоду видит свою дорогу и слушает только те советы, которые совпадают с его внутренней установкой. А другой беспомощно слышит разные советы, но не видит собственной дороги и стоит на месте, боясь оступиться, или идет наугад.
Мы сейчас все находимся в состоянии очень сильного психоэмоционального стресса. Но одни люди знают, куда и как идти, и преодолевают препятствия, им хватает психического и физического ресурса пройти по мостику, не оступившись и не упав на дно социальной пропасти. А у других психофизических ресурсов не хватает. Ведь что такое невроз? Это когда человек хочет добиться успеха в жизни, но не может. Школа говорит подростку: «Надо», родители требуют: «Надо». А сил нет. Еще хуже, когда гложет изнутри: должен, а не складывается. Все начинается с несовпадения уровня притязаний c возможностью их реализации и приводит к состоянию психодезадаптации, которое может возникнуть у каждого человека. Дальше идет развилка, бифуркация. Женщины уходят в невроз, мужчины – в аддикцию (зависимость). Аддикция – это уход от решения проблем в данной ситуации. В состоянии опьянения человек испытывает психоэмоциональный комфорт, он нравится сам себе, чувствует в себе силы для решения проблем. Но это, как вы понимаете, самообман, и утром все улетучивается, остается только головная боль.

Избавиться от стигмы

– Является ли большое количество психотерапевтических школ на Западе гарантией психического здоровья населения?

– Школ много, но страховая медицина на Западе оплачивает далеко не все виды психотерапевтической помощи. Мне кажется более важным соотношение числа психиатров и психологов. По количеству психиатров мы находимся в числе 15 стран-лидеров. А по количеству психотерапевтов и клинических психологов сильно отстаем.

В России эти специальности, которые касаются формирования душевной стрессоустойчивости человека, бесконечно секвестрируют. А ведь психотерапевты и психологи, в отличие от психиатров, работают без стигматизации. Есть выражение: как назовешь корабль, так он и поплывет. С этим нам очень повезло, я имею в виду название нашего института. Вслушайтесь: не институт психиатрии, а институт психического здоровья!

– Но территориально-то вы находитесь рядом с психиатрической больницей, поэтому стигма распространяется и на вас.

– Эту стигму мы бы окончательно преодолели, если бы смогли перейти в наш новый квартал, который находится на улице Сибирской, где раньше размещался военный госпиталь. Мы подготовили всю необходимую документацию для финансирования капитального ремонта переданных нам зданий. Но, что называется, невезуха. РАМН на самом высоком уровне дала нам гарантийное письмо о выделении средств на капремонт, что позволило в свое время передать эти здания нам на баланс. Это же прецедент в России, когда региональная власть показала, что готова заботиться не просто о физическом здоровье человека, но и о его умонастроении и душевной гармонии. И тут – бах! – РАМН присоединяют к РАН, а сама РАН, основанная Петром?I почти 300 лет назад, перестает существовать в прежнем виде! Все институты оказались в ФАНО. Передали документы туда, они уже год на рассмотрении. В ФАНО мораторий на строительство и символическая строчка на капремонт всех учреждений. А нам одним надо 170 млн. И тут еще рублевый кризис! И вновь наше достижение новых знаний будет не благодаря, а вопреки внешним обстоятельствам. А ведь по большому счету городу и области нужен антистрессовый центр, или, если хотите, психосоматический реабилитационный холдинг, который удален от района Свечного с его вековой историей и концентрированной атмосферой мира душевнобольных.

В странах, добившихся прогресса, доля человеческого капитала превышает 60% в структуре общенационального богатства. Это неисчерпаемый и возобновляемый капитал. Все остальное: и машины, и технологии, и недра – изнашивается, устаревает и оскудевает рано или поздно.

– Что вы в связи с этим думаете о проблеме человеческого капитала в Томске – с его устремленностью к новым пио­нерским научным и социальным проектам? На чем можно выполнить амбициозный проект «ИНО Томск»?

– Вряд ли только на внешних инвестициях технологий и капитала в кризисной ситуации эмбарго. Скорее, на одаренном человеке, на творческой части человеческого капитала нашего умного города. Но талантливый человек очень уязвим, он эмоционально раним, иногда даже несколько странен и чудаковат. Видели по телевизору, как Григорий Перельман тщательно избегает общения с миром, но ведь это гений, который в одиночку решил проблему столетия в математике

Сохранить и приумножить человеческий капитал невозможно без сохранения психического здоровья, без развития академических институтов психического здоровья с сетью центров антикризисной помощи. Сейчас широко распространены синдром менеджера, синдром эмоционального выгорания творческих людей, при которых психосоматические последствия существенно снижают активность творческой мотивации. А ведь именно эта группа людей обеспечивает реальный прогресс и развитие целых отраслей государства. Повышение их стрессоустойчивости – наша задача. Для этого в Томске есть все – признанный в стране, в регионе и в научном мире институт психического здоровья, есть креативный и целеустремленный коллектив, есть новейшая история успеха учреждения. Их, кстати, в России по данному профилю только три – в Москве, Санкт-Петербурге и у нас. Но только в Томске на базе нашего института Российский научный фонд поддержал открытие новой лаборатории фармакогенетических основ персонализированной терапии. Во всей Академии медицинских наук фонд открыл две новые лаборатории на три года с пролонгацией. И одна из них у нас!

Но наше движение вперед сдерживается рядом обстоятельств. В конце марта у нас заканчивается срок аренды площадей в психиатрической больнице, и требуется продление срока аренды на период капремонта переданных нам зданий на ул. Сибирской. Решение этого вопроса зависит от руководства области и областной Думы. Мы, конечно, рано или поздно все равно переедем, такова неизбежная логика развития науки и территории. И это будет уникальный в стране антистрессовый реабилитационный холдинг по воспроизводству интеллектуальных ресурсов человеческого капитала Томска – академического и университетского наукограда страны.

И слово, и таблетка

– Когда-то слово было одним из главных инструментов врачевания души. А сегодня оно лечит?

– До открытия эры нейролептиков в 50-е годы прошлого столетия это был основной лечебный фактор. Но и сегодня без психотерапии ни одна таблетка не даст 100-процентного успеха. Лекарственное средство в психиатрии гарантированно помогает в половине случаев, дальше все зависит от множества факторов, в том числе выраженности побочных эффектов. Науке до сих пор не известно точно, почему таблетка одному помогает, а другому нет. Этот вопрос относится к персонализированной терапии и сейчас изучается в нашем НИИ во вновь созданной лаборатории фармакогенетики. Мы вместе с неврологами СибГМУ, биологами ТГУ и коллегами из Гронингенского университета (Нидерланды) на уровне генома изучаем, какие препараты больной может принимать всю жизнь наиболее эффективно без риска возникновения побочных явлений.

– Слушая вас, Николай Александрович, можно подумать, что психиатрия чуть ли не самая важная медицинская специализация.

– Так оно и есть. В стратегии развития медицинской науки до 2020 года государство выделило 12 наиболее важных медицинских специальностей, которые будут финансироваться. Среди них онкология, кардиология, педиатрия… и психиатрия. Наши заболевания – это социально значимые расстройства. К тому же они имеют тенденцию роста. Много психосоматики. Много новых категорий пациентов: жертвы и свидетели насилия, пострадавшие при техногенных и природных катастрофах, вынужденные переселенцы. Отдельная группа – участники локальных боевых действий и региональных конфликт­ов. Большое количество случаев депрессии, которая, по прогнозам ВОЗ, скоро выйдет на второе место по распространенности после сердечно-сосудистых патологий. За год через наш институт проходят 2?200 пациентов, значительная часть из них была на грани суицида. Работы у нас много. Не зря же у медиков есть грустная шутка: если человек останется жив после инсульта и Господь убережет его от онкологии, то он все равно попадет в руки врачей. Психиатров.

Справка «ТН»
Николай Бохан, директор НИИ психического здоровья, член-корреспондент РАН, д.м.н., профессор, заслуженный деятель науки РФ. Имеет высшую квалификационную категорию по специальностям «психиатрия» и «наркология», сертифицирован по специальностям «психотерапия», «организация здравоохранения и общественное здоровье». Имеет 469 научных публикаций, 15 патентов на изобретения. Индекс Хирша (публикационная активность) – 17. Подготовил 11 докторов и 44 кандидата наук.
Президент Международной ассоциации этнопсихологов и этнопсихотерапевтов, член совета директоров Всемирной ассоциации культуральной психиатрии. Главный редактор журнала «Сибирский вестник психиатрии и наркологии», входит в редсоветы 19 рецензируемых российских и зарубежных журналов. Член Президиума Российского общества психиатров и Президиума Национального наркологического общества, эксперт Российского научного фонда, Федеральной службы по надзору в сфере здравоохранения по оказанию психиатрической помощи и Федерального реестра экспертов ФГБНУ «НИИ РИНКЦ», заместитель председателя общественного совета при Управлении ФСКН РФ по Томской области.
За научные достижения и общественно-педагогическую деятельность награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, почетными грамотами Президиума РАМН, Министерства образования и науки, Минздравсоцразвития, администрации и Законодательной думы Томской области.