Доктор филологических наук, профессор, специалист по русской классической литературе, действительный член Международного и Российского обществ Ф. М. Достоевского, автор нескольких актуальных гуманитарных проектов, ученица легендарной ФэЗэ (Фаины Зиновьевны Кануновой, основателя томской университетской филологической школы, получившей всероссийское признание), кумир нескольких поколений студентов… Это все – о Елене Новиковой, любезно согласившейся стать гостем редакции «ТН». На встречу сбежался весь коллектив, что неудивительно: многие учились у Елены Георгиевны. Странно другое: вопреки стенаниям о массовом пренебрежении книгой людям, оказывается, небезразлична судьба классической и современной русской литературы.

О чтении

– Елена Георгиевна, разговоры о том, что молодежь перестала читать книги, стали уже расхожим мнением. И все же, по вашим наблюдениям, действительно ли утрачен интерес к классической литературе? Может быть, правы те, кто утверждает, что литература становится зоной интересов узкой группы «больных на голову» филологов?

– Лет 15 назад мне и вправду казалось, что наступают такие времена, когда нам, филологам, будут платить за то, что мы – последние, кто книжки читает. Было ощущение, что массовый интерес к литературе ушел. Но так случилось, что я последние два года занимаюсь в ТГУ достаточно необычным проектом, он называется «Открытый университет». Все началось с того, что к нам на филологический факультет обратились несколько жителей города с просьбой прочитать бесплатные лекции по литературе. Мы, разумеется, не могли отказать. За эти два года развеялся целый ряд стереотипов.

– Каких, например?

– Прежде всего об утрате интереса к чтению. Люди читают! Они хотят знать о любимых писателях! На публичные лекции по литературе, которые проводятся по вечерам, после рабочего дня, приходили до 300 человек. Конечно, бывает и 30, и 50 слушателей, но за эти два года не было ни одного случая, чтобы на лекцию никто не пришел, чего мы, честно говоря, сначала боялись. Вот еще один разрушенный стереотип. Приходят люди от 10 лет и до очень зрелого возраста, самых разных социальных слоев. Как показывают анкеты, наши слушатели – это школьные учителя, сотрудники сферы образования и культуры, а далее профессиональный разброс очень широкий – от медиков и программистов до работников автосервиса.

– По какому принципу вы формируете тематику выступлений?

– По принципу «чего изволите?». Мы постоянно проводим мониторинг социального заказа и стараемся ему соответствовать. В одной из первых анкет выяснили литературные приоритеты. На первом месте оказался Достоевский, на втором – Чехов, на третьем – Пушкин и далее другие русские классики. Удивил интерес к советской литературе: так, просили лекции о Шолохове, о других советских писателях. Сейчас по просьбам томичей к лекциям по литературе прибавились публичные лекции о языке, философии, истории, садоводстве, компьютерной грамотности, и они также пользуются большой популярностью.

– Вы способны удовлетворить такой широкий разброс заказов?

– Потенциал классического университета настолько большой, что можно предоставить курс по любому направлению.

– Проект будет продолжаться?

– В сентябре «Открытый университет» возобновит работу, информация будет размещаться на сайте проекта. Повторяю: лекции для слушателей (а мы теперь выезжаем и в районы области) абсолютно бесплатные.

– Руководство университета вас поддерживает?

– Да. Этот проект – одно из современных направлений деятельности университета, который наряду с образованием и наукой должен вносить свой существенный вклад в развитие города и региона.

О продвижении литературы в массы

– Кто, Елена Георгиевна, должен продвигать литературу в народ? Учителя? Библиотекари? Родители?

– Я согласна с мнением: если мама с папой читают книги, бабушка с дедушкой книжку в руках держат, значит, и дети будут читать. Но вообще я считаю, что должна быть соответствующая позиция на уровне государства. Позиция, связанная с сохранением национального языка и литературы, национальной идентичности. А то мы сейчас все говорим: где же наша национальная идея? – а филологическое образование при этом в стране сжимается, как шагреневая кожа. Но функция университетской филологии – это именно сохранение национального языка и национальной литературы, и больше никто и ничто эту задачу комплексно не выполнит, что, кстати говоря, в других цивилизованных странах уже давным-давно поняли. В этом смысле томские филологи находятся в благоприятной ситуации, потому что в программе развития Томского госуниверситета, с которой он вошел в топ-15 российских вузов, прописана гуманитарная составляющая.

– Простите за дурацкий вопрос: а зачем сегодня молодым людям читать Достоевского, Толстого, Гончарова и других классиков?

– Возможно, мой ответ прозвучит странно, но это вопрос экологии. Когда мы читаем тексты Достоевского, Гончарова, Толстого и текст Пелевина, к которому я отношусь по целому ряду моментов хорошо, то видим, что у Пелевина это совершенно другой текст, другая экология текста. А если человек хочет, чтобы ему было хорошо, комфортно, экологично, лучше, конечно, прочитать про первый бал Наташи Ростовой, а не только просмотреть содержание «Войны и мира» в кратком изложении. Это как натуральный продукт и продукт, генетически измененный.

– Кто-то из рецензентов Пауло Коэльо заметил, что, если инопланетяне когда-нибудь прилетят на Землю, им будет достаточно прочитать «Алхимика», чтобы понять о землянах все. Есть ли в русской литературе произведение, которое может сказать о русском человеке все?

– Ну, наконец-то я узнала, для кого написан «Алхимик». Для инопланетян! А то я никак не могла понять, что это, для кого это, почему с этим романом так носятся? Что касается русской литературы, то я считаю, что все о русском человеке сказано в романе Достоевского «Братья Карамазовы». Там весь диапазон – от монастыря и до убийства, суда, от безудержных страстей до высокого интеллектуализма.

– А если брать человечество в целом?

– Вы же понимаете, как сложно отвечать на такие вопросы.

– Понимаем, потому и задаем.

– Отвечаю спонтанно: стихотворение Пушкина «Пора, мой друг, пора…».

– Есть ли у вас книги, к которым вы возвращаетесь неоднократно?

– В разные периоды разные, но всегда это должен быть многоуровневый текст. То есть текст, в котором в разное время вычитываешь разное. Для меня классическим образцом такого текста является повесть Чехова «Черный монах», она написана так, что в ее тексте изначально заложены прямо противоположные смыслы. «Мастер и Маргарита» Булгакова – тот же самый принцип многоуровневого текста. Один раз вычитываешь одно, в другой раз – другое, в следующий раз находишь что-то третье. Таким же свойством, конечно же, обладает поэзия. Для меня это прежде всего поэзия Серебряного века.

О любви к Достоевскому

– Как поживает Международное общество Достоевского? Не скажется ли на его деятельности политика изоляции России, связанная с событиями на Украине?

– Хорошо поживает. Должна пояснить, что это общество было создано в США в начале 70-х годов прошлого века. До перестройки в нем состояли только американцы и европейцы, представителей России в нем не было. И только в 1990-х годах общество пополнили российские исследователи творчества Достоевского. Так что, думаю, никакие санкции на его деятельности не отразятся.

– Как могут понять такого писателя, как Достоевский, американцы и европейцы?

– Очень интересный вопрос. Сейчас, кстати, значительную часть общества составляют японцы. Как люди восточного менталитета могут понимать и принимать русского писателя? Конечно же, иначе, чем мы. Достоевского все прочитывают через призму своей национальной культуры. Так, японцы видят в нем певца экзистенциальных смыслов. У нас, кстати, сейчас одно из научных направлений на факультете связано с проблемами переводов русских текстов на другие языки и переводов иностранных авторов на русский язык. Известный пример: нельзя адекватно перевести на другие языки название романа Толстого «Война и мир», потому что на русском языке в существительном «мир» заложено несколько смыслов: мир – не война, мир – весь мир, мир – гармония… А на другие языки название романа переводится в основном только как «Война и не война». Это неизбежные издержки перевода, меняющие, к сожалению, исходный текст.

– Литературный критик, замредактора журнала «Знамя» Наталья Иванова в одном из интервью, говоря о тенденциях в современной отечественной литературе, заметила: «Думаю, что превращение или прирастание жанров будет происходить за счет контаминации книг с Интернетом. Но для меня все равно нет ничего лучше книги или журнала. В этом я абсолютный консерватор: я люблю, чтобы журнал был в бумажной обложке, мне очень важно, чтобы была тактильность. Есть разные тенденции, но плед, диван, книжное или журнальное издание, надеюсь, никогда не исчезнут». А как вы относитесь к цифровому формату книг?

– Весной я была на конференции Российского общества Достоевского и там общалась, в частности, с молодым японским специалистом по Достоевскому. Он первый раз приехал в Россию. В разговоре со мной он признался, что был поражен огромным количеством русских молодых людей, читающих электронные книги. «У нас в Японии такого нет!» – сказал он с глубоким удивлением. В Японии, стране, являющейся родоначальницей многих высоких технологий, пока сильнее оказывается традиционная культура чтения. Но, на мой взгляд, неважно, на каких носителях читают, лишь бы читали. Сама я пользуюсь разными вариантами в зависимости от задачи: если нужно почитать «со вкусом» или с научными целями – беру традиционную книгу, если быстро – планшет или отправляюсь в Интернет. Сейчас многие слушают аудиозаписи текстов, но я такой формат еще не освоила, хотя понимаю, что это очень удобно.

О внешних признаках эрудиции

– Раньше заходишь к человеку в квартиру, видишь стеллажи с книгами, портрет Хемингуэя и понимаешь: здесь живет читающая семья. А по каким внешним признакам сегодня можно определить взаимоотношения человека с книгой?

– Мне кажется, сегодня таких внешних признаков нет. Наши студенты – с пирсингом, татуировками и так далее… Начинаешь с кем-то разговаривать, и выясняется: человек очень глубокий, эрудированный, интересный! Или иду как-то по улице, меня обгоняют двое молодых людей, один другому говорит: «А ты помнишь, как это у Маяковского?..» И, уверяю вас, они отнюдь не были облачены в костюмы-тройки с галстуками-бабочками на шее. Современный мир стал несравненно разнообразнее.

– Вы читаете курсы студентам-филологам и читали журналистам. Можете сравнить их в плане начитанности?

– Могу, наверное, говорить о каких-то основных тенденциях в отношении к литературе. Филологи относятся к художественным текстам профессионально: инструментарий, методология, язык и т.д. У журналистов этого нет, и, может быть, они меньше читают, но у них, как мне кажется, очень живое, очень человеческое отношение к текстам. Они умеют классическую литературу актуализировать для себя, для современности, и я считаю это качество очень ценным.

– Начитанность проявляется в речи человека, его грамотности. Послушаешь, скажем, депутата Льва Пичурина и делаешь вывод: этот человек весьма образован – и цитату к месту приведет, и на литературный источник сошлется. Можете в этом смысле оценить речь других местных депутатов, представителей власти?

– Люди приходят во власть из разных пространств – из производства, бизнеса, сферы образования. Мне кажется, некорректно их сравнивать, поскольку у них очень разная подготовка.

О разном постмодернизме

– Удается ли вам, Елена Георгиевна, следить за современной литературой?

– Я слежу за тенденциями и в отечественной, и в зарубежной литературе, для меня это важно. Мы часто обсуждаем этот вопрос с нашими иностранными коллегами. Понятно, что литература второй половины ХХ века – это был такой честный постмодернизм: Умберто Эко, игра, множество смыслов… Сейчас совершенно очевидно, что основная тенденция, и российская, и мировая, – это коммерческий постмодернизм. Дэн Браун, тот же Пауло Коэльо, который заимствует все отовсюду и делает вид, что он первооткрыватель. Это все коммерческие проекты. То же самое – Виктор Пелевин. Но в любой национальной культуре сегодня есть и другая литература, которая не ставит перед собой коммерческих целей, но именно поэтому у нее маленькие тиражи, она не переводится, мы ее очень плохо знаем. Эти два пласта и есть состояние современной литературы.

– Чем можно объяснить, что в 1980-е годы был популярен Виктор Астафьев, а сейчас – Захар Прилепин?

– Вы, видимо, задаете вопрос о природе популярности? С моей точки зрения, есть поколенческие вещи. Возьмем уже упомянутых Коэльо и Брауна. Люди разных поколений. Первый пишет всерьез, второй откровенно играет. Сейчас существует популярная теория о том, что есть поколения писателей, которые связаны с поколениями своих читателей. Читатель якобы заложен в самом тексте. Мне кажется, в популярности того или иного автора сказываются как раз поколенческие моменты.

– Как вы думаете, какие произведения из написанных сегодня будут изучать в школах?

– Этого никто не знает.

– «Рождение» Алексея Варламова вполне можно было бы включить в программу.

– Вот так мы с вами вместе и составляем список книг, которые следует читать.

– Есть такое пространство, как «Живой журнал». Там публикуются самородки. Насколько позитивно такое пространство?

– На мой взгляд, очень позитивно, потому что там публикуются люди, которые не стремятся коммерциализировать свои тексты, представители той самой «другой» литературы, которую мы знаем очень плохо.

– А если бы Достоевский имел возможность пользоваться современными технологиями, стал бы он публиковаться в «ЖЖ»?

– Федор Михайлович много лет писал «Дневник писателя». Это была публицистика на злобу дня. Утрированно ее можно назвать прообразом «ЖЖ». Технология другая, а функция та же.

О гуманитарном лицее

– В свое время вы были одним из создателей гуманитарного лицея. Не обидно, что «детище» мыкается по разным углам? Каковы, на ваш взгляд, перспективы учреждения?

– Я с глубоким уважением отношусь к людям, которые продолжают в нем работать. Но, с моей точки зрения, та романтическая атмосфера, которая была при создании гуманитарного лицея в 1990-е, сегодня утрачена. Тогда все было ориентировано на воспитание всесторонне развитой свободной личности. К 45-минутному уроку в лицее я готовилась раз в пять больше, чем к двухчасовой лекции в университете. Но истинно лицейские установки развития человека в условиях, когда школьника нужно только подготовить к сдаче ЕГЭ, невозможны. Сохранение того гуманитарного лицея, каким он был в начале 1990-х, – это вопрос не здания, а вопрос эпохи.

О поддержании формы

– Раньше вас, Елена Георгиевна, часто можно было встретить в спортзале. Продолжаете заниматься йогой?

– Йога, тренажерный зал – обязательно. Это способ поддержания себя в форме.

– Чему еще посвящаете свободное время?

– Люблю гулять. Люблю город. Я родилась в Томске, здесь прожили несколько поколений моих предков по материнской и отцовской линиям. Также в свободное время, я считаю, нужно путешествовать, хотя дорожные хлопоты мне не очень нравятся. Но путешествия – это новый опыт, новые люди. А вернуться в Томск для меня – это не только вернуться в свою квартиру, но и пройтись по томским улицам. Прошлась по улицам – все, я вернулась!