Архив метки: Стихи

Посвящение поэту

Григорий Шатров

img_3435

Улица Клюева появилась на карте Томска в 1990 году. Вначале она была коротким проездом, известным только жителям микрорайона Солнечного. Менялась страна, менялся город, проезд превратился в красивый скоростной проспект, популярный у томичей: улица Клюева удобно соединяет две части областного центра. Примерно так в нашу жизнь прорывалось из забвения и творчество человека, чьим именем и названа улица, – крупного русского поэта XX века Николая Клюева. Человека, попавшего в неумолимые «ежовые рукавицы» истории и погибшего в приснопамятном 1937 году в Томске. Вначале о его судьбе знали только специалисты – историки-краеведы, литераторы. Затем благодаря стараниям неравнодушных исследователей поэт пришел в школу, к детям, а значит, вернулся, чтобы стать нашим достоянием.

«Я болен сладостным недугом»

Открывать творчество поэта детям начали не на уроках литературы и истории, а… в школьном музее.

– Пять лет назад в 58-й школе был создан музей замечательного поэта, чей талант можно сравнить с талантом Некрасова и Ахматовой, – пояснила Галина Погребняк, неизменный руководитель и вдохновитель школьного музея. – С легкой руки профессора Льва Пичурина начался процесс восстановления культурного реноме и памяти о замечательном русском поэте, ученике Блока и учителе Есенина. Связь Клюева с родиной была велика и многогранна. Экспонаты собирали всем миром: Лев Федорович нашел его дело в архиве, затем место казни, выяснил дату смерти. Томский музей «Следственная тюрьма НКВД» поделился копиями документов, фильмами о репрессированных.

Личных вещей поэта не осталось, но, чтобы создать атмосферу времени жизни поэта, дети и взрослые приносили артефакты – вещи первой половины прошлого века, книги, картины. В последнее время музей Николая Клюева функционирует при поддержке ТДСК.

– Начинали с четырех стендов, теперь о музее знают все, – улыбается Галина Николаевна. – Не далее как сегодня наша сотрудница принесла старинный сарафан и настоящий чугунный утюг на углях. На экскурсиях и лекциях о поэте в музее, единственном в России, побывали все преподаватели школы, многие родители. Его обязательно посещают первоклассники. Школьники вначале просто учили его стихи, а затем стали пытаться исследовать их, анализировать. К процессу подключились видные ученые-литераторы. В результате появились Клюевские чтения, ставшие заметным явлением в культурной жизни детей и взрослых.

Открывая нынешние, четвертые по счету чтения, почетный гость профессор Лев Пичурин восхищенно отозвался о песнях и стихах в исполнении учеников и учителей, прозвучавших в начале программы.

– Я увидел то, о чем когда-то мечтал: Клюев – большой русский поэт, метафоричный, очень сложный для восприятия – придет в школу как свой, – сказал Лев Федорович. – Огромное удовольствие слушать, как дети исполняют произведения Клюева. Читают с разным уровнем мастерства, но главное – с пониманием. Поют песни разных композиторов на слова Клюева и принимают его как своего поэта. Да, Клюев трагически погиб, но это отдельная тема истории. Прежде всего он великий поэт! И человека судят по высшему взлету его деяний. Дети, которые сегодня на концерте исполняли его произведения, понимают очень сложного, потаенного поэта и, значит, находятся на высокой ступени культуры.

«Певучей думой обуян»

В этом году школьники приготовили содержательные доклады. Ученики 12-й школы, вчитываясь в стихи, написанные Клюевым в Томске, вычислили его ежедневный маршрут: храм, который он посещал, места, где он просил милостыню у прохожих. Старшеклассники 58-й школы для понимания стихотворения «Моряк» применили методы цветозвукового восприятия, использовали эйдос-конспекты. Первоклассники из 64-й и 24-й школ села Тимирязевского рассуждали, показывали редкие фотографии и свои картины, посвященные творчеству Клюева. Блестящий мастер-класс провел профессор ТГУ Александр Казаркин, он специально посетил родину поэта – город Вытегру Вологодской области. Перемежая рассказ о Клюеве строчками из разных стихотворений, ученый доступно пояснил, почему крестьянский символист так сложен для простого восприятия. Для его понимания нужна работа разума и души.

– Его трудно читать, – считает Александр Казаркин. – Но он – залог нашего национального восстановления и выживания.

Чтения завершились разбивкой кедровой аллеи. Высаживали саженцы одного из символов нашей области дети и взрослые, объединенные сокровенным знанием и порывом души.

…Не должны уходить поэты. Они должны из высоты небесной оставлять о себе память в стихах, книгах и сердцах. И нужно для этого совсем немного: не допустить забвения. В рамках акции «Последний адрес» по адресу: ул. Асиновская, 9, там, где раньше стоял дом, откуда Клюева конвоиры увели в вечность, на прошлой неделе появилась небольшая мемориальная табличка. В память о большом поэте и человеке. Не замыкается круг.

Сотрудники музея Николая Клюева благодарят Томскую домостроительную компанию за постоянную поддержку музея в проведении ремонта помещения, а также ежегодных мероприятий в день рождения поэта.

img_3504

В Томском ТЮЗе 27 сентября пройдет концерт московской поэтессы Ирины Астаховой

 

Астахова ТОМСК А427 сентября в 19:00 в ТЮЗе состоится вечер поэтических чтений. Томскому зрителю будет представлена новая программа московской поэтессы Ирины Астаховой (сценический псевдонимом Ах Астахова) — «Карманная планета».

Ирина Астахова (сценический псевдонимом Ах Астахова) — молодая и популярная в литературном сообществе поэтесса. Ее выступления собирают полные залы в городах России, Украины, Белоруссии, Грузии, Казахстана, Франции, Германии, Чехии, Испании и Италии. Широкая известность к Ирине пришла в 2011 году, после публикации видеоролика на стихотворение «Тебя хоть там любят?»

В 2013 году Астахова удостоилась награды «Золотая Горгулья» в номинации «лучший арт-проект года». Лауреат творческой премии «Паруса надежды» в номинации «Авторское чтение». В январе 2016 года, Ирина была приглашена на всероссийский конкурс поэзии «Музыка слов» от издательства «Лабиринт», где представляла собственную номинацию.

Отличительная сторона нового витка творчества Ирины — это мощный заряд оптимизма в, теперь уже, жизнеутверждающей лирике. В новой программе «Карманная планета» Ирина рассказывает о поиске и нахождении жизненного пути и делится секретами достижения состояния счастья.

Как читатели, так и посетители живых выступлений Астаховой, испытывают сильный эмоциональный подъем. Сочетание легкости и жизненности лиричных строк с мелодичным, живым музыкальным сопровождением создают удивительную атмосферу на ее выступлениях. Творчество Астаховой затрагивает самые потаенные струны каждого, кто имел удовольствие посетить ее концерт. Зрители на выступлениях плачут и проговаривают выученные наизусть строчки всем залом.

Цена билетов: 700-1500 р.

Дополнительная информация по телефону: касса — 8 (3822) 51-36-55, отд.маркетинга — 8 (3822) 51-72-77

634050, г. Томск, пер. Нахановича, 4

e-mail: tomsk_tuz@mail.ru

Мой Бродский. Он помог мне сохранить себя

Владимир Крюков

IMG_7757

Распорядитель автостоянки указал восьмой этаж. И автомобиль стал нарезать круги, поднимаясь выше и выше. За рулем был Юра, мой ученик в далекие семидесятые годы. Это он и жена его Эмма, сидящая сейчас позади, сделали мне неслыханный подарок: выписали к себе, в Германию. Мы объехали старинные, фантастические немецкие городки и рванули дальше.

Восьмой этаж оказался последним, прямо на открытой площадке. Отсюда вся Венеция была как на ладони. Расторопный итальянец определил нам место. Оглядывая с высоты город, мы спросили про Сан-Микеле. Он на секунду задумался, потом сложил на груди крестом руки, как у нас в России показывают усопших. Мы закивали головами. Он подвел к барьеру: вот там, справа, на канале останавливается ship (корабль, англ.).

– Vaporetto? – переспросил я.

– Si, si, – весело отозвался он. Ему понравилось, что я назвал речной трамвай по-итальянски.

Сан-Микеле (остров мертвых) был в нашей программе первоочередным.

На остров, к Иосифу

Трамвайчик шел вдоль домов. Их двери и окна были почти у самой кромки воды. Там, где здания отступали на некоторое расстояние, набережные не имели ограждений, и вода выплескивалась на мостовую – прохожие держались подальше от края. Потом мы вышли на простор. Холодно и ветрено. Венеция не радовала в этот день солнцем и теплом. Пассажиры в основном попрятались в салон, лишь мы оставались на носу. Правда, тоже защищенные от порывов ветра.

Но вот матрос-проводник крепит канат и на нашей остановке. Выходим на причал. Не мы одни, еще десятка два человек. Спрашиваем в конторке на берегу о могиле Бродского. Они уже, видимо, привыкли к такому вопросу. Вручают лист бумаги, на нем цифрами обозначены русские погребения. Почему-то я думал, что у нас непременно будут попутчики. Ничего подобного. Люди разбрелись кто куда. Наверное, по своим родственникам. Это ведь не только мемориал знаменитостей, по сторонам семейные захоронения. На острове Сан-Микеле – самое старое кладбище Венеции.

Идем в нужном направлении, но сбиваемся. Видим: мини-трактор, рядом рабочие ребята. Спрашиваем их. Один живо отзывается, зовет следовать за ним, указывает. Пришли. Белый памятник, известный по фотографиям. Имя: сверху по-русски «Иосиф Бродский», ниже – по-английски.

Это имя за последние два десятка лет возникало во всяких СМИ и на телеэкране с явным перебором. Вспоминаешь Блока:

Печальная доля – так сложно,
Так трудно и празднично жить,
И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить…

«Доценты», конечно, на Бродском оттянулись сполна. Но и публика другого рода – труженики желтых изданий, никогда не читавшие его стихов, – внесла свой посильный вклад. Почему он так и не приехал на родину? Вправду ли можно так долго помнить любимую женщину юности? Подстроили ли ему Нобелевскую премию? На эти и другие вопросы находят ответы с помощью «друзей» и «экспертов». Похоже, вакханалия еще не завершилась.

Кайф граждан мира

Думаю, как хорошо, что он прочно вошел в мою жизнь задолго до того, как его «разрешили» на родине.

Такое вот трогательное воспоминание. Лето начала 80-х. Замечательный светлый день. На окраине пригородного Тимирязева, прямо в бору, стоял сарай в двух уровнях. На втором этаже сидели мы за большим аскетичным столом.

Хозяин Леонид наливал в стаканы нечто, исполненное на травах, называя это то текилой, то джином, то кальвадосом. В чистую тишину бора вписывалась труба Майлса Дэвиса. Леонид бросал на стол пачку «Аполлона-Союза» (не «Мальборо», конечно, но все-таки). И в этом рукотворном свободном пространстве сидели и кайфовали граждане мира. Я читал большую подборку Бродского, залетевшую к нам с подачи друга Стаса. Дух забирало от этих строк. В передаче душевных движений он покорял точностью и стройностью:

Ибо врозь, а не подле
мало веки смежать
вплоть до смерти. И после
нам не вместе лежать.

…на прощанье – ни звука;
только хор Аонид.
Так посмертная мука
и при жизни саднит.

В ту пору меня погнали с работы за любовь к самиздату. И принял я это довольно спокойно. Но если ты нарушаешь навязанный кем-то порядок, то должен установить свой, новый. Пребывать в неопределенности неблаготворно и вообще тревожно. Пока нет уверенности, что ты прав, чувствуешь себя скованно. Свобода духа – она ведь тоже на чем-то вырастает. Мне не нужна была ни большая идея, ни новая идеология. Мне нужны были стихи вот такой степени свободы и такого большого уровня таланта, конечно.

Свобода – это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
Со смертью не все кончается

Узок был круг моих товарищей, да и людьми мы были разными, но это нас объединило, не позволило отдаться сладостному чувству изгойства, отверженности. Спокойно воспринимали мы то, что после всяких литературных семинаров стихи наши не увозились в столицу, чтобы потом аукнуться в каком-нибудь коллективном сборнике. Ты должен был принять как данность, что нежелание следовать советам столичных мэтров означает отлучение от печатного листа. И я это принял.

Не надо отвлекаться на мелочи, отдаваться им слишком всерьез. Всевозможные мерзости испытывают твой дух на прочность, ты должен их победить. Вера в свою необходимость поможет вынести и мелкое зло и что-то более серьезное.

В стилистике Бродского отрази-лось и мое состояние – смятенное, разорванное. Оттого и повторяешь замечательные строки, что находишь в них и свои переживания.

Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.

Я стоял у этой могилы и с благодарностью думал, что он помог мне сохранить себя. И как-то правильно уложились в сознании слова на обратной стороне памятника – строка из элегии Проперция, написанная по-латыни: Letum non оmnia finit (Со смертью не все кончается).

Долгие-долгие годы он был для меня одним из любимых, необходимых поэтов. Да что это я пишу в прошедшем времени? Таковым и остается.

Когда родина прогоняет

Бродский умер в Нью-Йорке, где и был похоронен. Его вдова Мария так вспоминает о выборе места перезахоронения: «Этот город, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф любил больше всего. Кроме того, рассуждая эгоистически, Италия – моя страна, поэтому было лучше, чтобы мой муж там и был похоронен…».

На возвратном пути мы подошли к могилам великих соотечественников – Игоря Стравинского и Сергея Дягилева. Именно здесь, на русском, православном участке кладбища первоначально планировали похоронить тело поэта. Это оказалось невозможным, потому что Бродский не был православным. Потому он и покоится ныне в протестантской части кладбища.

И уже при выходе (то есть в самом начале) настойчивый Юра по приблизительным ориентирам, данным нам в конторке, отыскал на стене имя Петра Вайля. Теперь урна с прахом младшего товарища Бродского тоже здесь, на Сан-Микеле. Кстати, Вайль сказал о Венеции: «Это как раз на полпути между Россией (Бродский всегда говорил «Отечество») и Америкой, давшей ему приют, когда Родина прогнала. Ну и потом, он действительно любил этот город. Больше всех городов на земле».

IMGA0802

* * *

…Речной трамвай долго шел к определенному нами месту высадки. Сотня шагов от набережной в глубину города. И вот открылась она – одна из самых узнаваемых достопримечательностей Венеции – площадь Сан-Марко. Нет, я не отступаю от темы, потому что на площади Святого Марка расположено знаменитое кафе «Флориан» – самое старое кафе Италии и тоже один из символов Венеции.

Здесь побывали, наверное, все знаменитости, посетившие Венецию с его открытия в 1720 году: Гете, Байрон, Диккенс, Пруст, Модильяни, Хемингуэй, Стравинский. И, наконец, Бродский.

Представилась и нам возможность посидеть здесь за стаканом обалденного пунша.

Я свернул салфетку с надписью Caffe Florian и положил в карман жилета. Не фетишист, но, ей-богу, как-то греет сердце этот перегнутый вчетверо лист бумаги.

Томск – Венеция – Томск

«В звучанье дней, в биенье строф…»

Владимир Крюков

Современники-томичи (те, кому за 40) помнят этого человека в неизменном берете, фланирующего по центральному проспекту. Зимой берет менялся на шапку. Анатолий Перервенко был без преувеличения знаковой фигурой для Томска. Берет придавал ему несомненное сходство с одним из кубинских революционеров, которого звали Эрнесто Че Гевара. Анатолий сознательно этого добивался, и легендарный Че не был его временным увлечением. Всегда он говорил горячо и с уважением о людях одержимых, избравших свой путь и оплативших этот выбор жизнью. Таким для Толика был и человек другого времени и другой среды Винсент Ван Гог.

Некоторое время – на рубеже 1980-х – мы работали в одной газете. Писали стихи и много говорили тогда о поэзии. О той большой, что оставлена нам в наследие великими. Разумеется, наши разговоры касались и того, что происходит рядом.

Толик ничего не декларировал. Он просто и последовательно самим образом жизни воплощал неучастие в официальном литературном процессе, в заискивании, в тараканьих бегах. Никого он не звал следовать за ним. Но этот пример действовал лучше всяких деклараций. Мы не ставили себе прикладных, мелких задач. Мы не надеялись поразить мир своими творениями, но знали одно: нужно выразить себя с возможной честностью и полнотой. Нас объединяла свобода.

Нас было немного, но мы и не стремились к умножению рядов. В подвалах художников, в каморках сторожей, на кухнях нам было вполне комфортно. Пожалуй, в этом была самодостаточность.

И все-таки есть здесь некоторое противоречие. Обидно, что, когда в обиход запущено столько рифмованной шелухи, читателям поэзии неведомы были замечательные стихи Анатолия. Чтобы не быть голословным, приведу стихотворение о Гомере:

Брёл из рая
Или ада,
Брёл по миру,
Оды сея –
И вздымалась
«Илиада»,
И качалась
«Одиссея».

Теперь, слава богу, нам предстоит открыть большого самобытного поэта с мощной культурной традицией и склонностью к эксперименту. Стараниями вдовы Толика Валентины Карловой лучшие его вещи собраны в книгу «В стороне от главных дорог», вышедшую тиражом 300 экземпляров. Сборник составлен с безупречным вкусом издательством Андрея Олеара. Кроме стихов там есть и репродукции Толиных картин. А к стихам естественно примыкают его афоризмы – яркие, глубокие, ироничные.

Мы еще полны старым, когда к нам приходит новое.

Талант живет талантливо, то есть несчастливо. Гений – гениально, то есть трагично.

Одно-единственное мгновение при мне важнее миллиардов веков без меня.

Каждый хочет открывать. Каждый хочет быть открытым. Каждая душа – и Колумб, и Америка одновременно.

В предисловии к сборнику Виктор Лойша пишет сдержанно и честно: «Не будем наивны: публикация этой книжки не вызовет фурора и не произведет сенсации. И прочитают ее только те, кто еще не отвык воспринимать стихи…Задача тех, кто готовил сборник, состояла в другом. А именно: сохранить стихи Анатолия Перервенко в общем калейдоскопе русской поэзии».

 

Звезды книжных полок

Сотрудники библиотеки им. А.С. Пушкина по просьбе «ТН» проанализировали, какие книги томичи чаще всего брали домой в 2015 году. По-прежнему пользуется популярностью литература из раздела «Психология». Лидеры: Михаил Литвак «Командовать или подчиняться: психология управления» и Эрик Берн «Игры, в которые играют люди». Топ-10 книг художественной литературы сложился следующим образом (в порядке убывания):

Дина Рубина «Русская канарейка».

Захар Прилепин «Обитель».

Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков».

Мария Степанова «Женщины Лазаря».

Людмила Улицкая, все произведения.

Владимир Костин «Колокол и болото».

Эрих Мария Ремарк, все произведения.

Джейн Остин «Гордость и предубеждение».

Джоджо Мойес «До встречи с тобой».

Борис Акунин «История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия».

Поэт в России больше не поэт? Именитые мастера услышали начинающих

Владимир Крюков

К Крюкову

Пишут ли нынче молодые люди стихи? Читают ли? На оба вопроса отвечаю уверенным да. И амплитуда стихотворчества велика. Впору растеряться: что же по большому счету поэзия, а что – нет? Масса толкователей к вашим услугам. Или не к вашим, скорее, они свои задачи справляют. Они нам предлагают «имена на новой литературной карте России».

Вот Мария Степанова. В книжке под названием «Тут-свет» найдете много забавного. Например:

Чайки вы чайки, молнии и гуси,
Что с нами делать,
чем потолковать?
Не проснуся. Перевернуся.
Никогда от вас не вернуся.
Заберуся
Под небесну кровать.
Под которой кроватью ли буду,
Как в шатер удаляется шах,
Обезглавливать каждую букву
Из в не тех позвучавших ушах?

Питерский литератор Елена Невзглядова откликнулась на эту книжицу: «Хочется и дальше демонстрировать этот «Тут-свет» Марии Степановой. (Я это делаю иногда, развлекая гостей за чаем: смеются до упаду!)». Так вот, стоило ей написать это, как московский критик тотчас за Марию вступился, сурово посоветовал найти «другой способ развлечения гостей». Значит, Невзглядова виновата в оглашении реакции слушателей. Надо, мол, беспристрастно, не отвлекаясь… А беспристрастно – как это? Вне читателя?

Я привел этот пример для того, чтобы показать, как непросто сегодня составить свое мнение о том, что печатается в главных журналах страны – рифмованные забавы, стёб, некая «новая» поэзия? Даже трезвые голоса (вроде Невзглядовой) могут быть не услышаны. Для кого-то журнальные публикации вполне сохраняют свою авторитетность. А как они появляются – для нас остается загадкой.

Я не хочу и не могу сказать себе, что мои представления о сути поэзии устарели. Разве люди стали меньше радоваться и страдать? Нет, наверное. Но почему стихи потеряли тот любимый мною нерв, сгусток чувств и переживаний? Может, время такое, что требует быть рациональнее?

Я просто сохраняю верность юношеским идеалам. А те, кто начал писать сегодня, оказались перед непростым выбором. Относительность всего и вся, безоценочность творений с точки зрения нравственной, моральной. Вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо» стали адресовать только качеству текста.

* * *

Думаю, молодым в начальную пору нужны какие-то ориентиры, нужны советы умных, искушенных наставников. Слава богу, есть возможность такие оценки получить, такие советы выслушать. И благодарить все-таки будем не божий промысел, а вполне конкретный Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ, в интеллигентском просторечии называемый фондом Сергея Филатова. В подмосковных Липках постоянно проводятся семинары для молодых. Дошла очередь и до глубинки. И вот в санатории «Томь» под Томском завершился первый творческий форум для стихотворцев и прозаиков Сибири, Урала и Дальнего Востока.

Надо сказать, фонд не всемогущ. Он берет на себя проживание и организацию питания участников. Фонд не оплачивает дорогу, направляя просьбы об этом администрациям краев и областей. Приходится с сожалением констатировать: несмотря на объявленный Год литературы, ни якутским, ни хабаровским ребятам дорогу не оплатили. И все-таки они приехали!

Здесь, в Томске, гостей надо было принять, дождаться всех прибывающих из разных мест, чтобы потом двинуть автобусом в пригородный санаторий. Всех нужно было собрать в одном месте, и такой точкой стал университет. Эти заботы взяла на себя доцент кафедры русской литературы ХХ века Томского госуниверситета Анастасия Губайдуллина.

Приехавшие пораньше отправлялись гулять по городу. Они нашли его изящным, зеленым, компактным. Увидели и реку, и памятники Пушкину и Чехову. Был погожий день. А поздним вечером уже в Калтае они пережили тот самый шторм, ураган, который обрушился на город и окрестности. Погас свет, но это не помешало вечеру знакомств.

Томичи, ребята из Екатеринбурга, Барнаула, Новосибирска, Омска, Красноярска, Иркутска. Всего более сорока человек.

* * *

Наутро началась работа семинара, в котором приняла участие Анастасия Губайдуллина.

– Первый рабочий день открыл Дмитрий Бак, – с удовольствием рассказала Анастасия. – Те, кто смотрят телеканал «Культура» и читают литературные журналы, поймут, как нам повезло. Дмитрий Петрович Бак – литературный критик, кандидат филологических наук, профессор Российского гуманитарного университета, директор Государственного литературного музея. Он провел двухчасовой круглый стол по проблемам современной литературы. Поднял актуальные вопросы. Нужна ли литературе государственная поддержка? Нужны ли союзы писателей? Что будет с толстыми журналами? Кто сегодня властитель умов? Почему критик ныне – это только менеджер, продвигающий близкие ему тексты? И обнародовал собственный печальный афоризм «Поэт в России больше не больше чем поэт» и предложил поразмышлять об этом, а также о независимости автора, о судьбе бумажной литературы.

Губайдуллина прочла лекцию «Русский язык современной литературы». Хотелось говорить о том, что практически необходимо молодому сочинителю. О том, что злоупотребление общением в социальных сетях с заменой полноценной фразы смайликами приводит к опрощению языка, к тому, что автор теряет умение работать со словом.

Наставниками начинающих прозаиков выступили именитые литераторы Евгений Попов и Анатолий Курчаткин. Они, кстати, показали разные стили ведения этих мастер-классов: Попов больше опирался на свой творческий опыт, а Курчаткин активнее обращался к теории литературы.

Поэтические опыты разбирали известный публицист Александр Казинцев и прекрасный поэт Елена Исаева из Москвы.

– Она стала для меня открытием, – призналась Анастасия Губайдуллина. – Ее стихов я не знала. И это лишний раз заставляет подумать о разрозненности литературных слоев. Как мы мало знаем! Как будто существуют параллельные потоки в одном пространстве. Читаем иногда необязательное и не замечаем того, кого стоит читать.

* * *

А еще к разговору о прозе и поэзии молодых подключались приехавшие представить свои издания работники литературных журналов. И немало полезного услышали «семинаристы» от Сергея Белякова (журнал «Урал»), от Александры Николашиной («Дальний Восток»), от Дмитрия Рябова («Сибирские огни»).

Я попросил Анастасию Губайдуллину назвать имена, на которые стоит обратить внимание тем, кто следит за молодой литературой.

– Начнем с наших. Выпускник специальности «литературное творчество» Дима Витрук (мастерская Андрея Олеара), который пишет прозу в духе концептуализма, дискредитируя ложные стереотипы. Еще томичи – Оля Дюженко, Лиза Мисюра, Соня Долгих, Алексей Куцевич, Лариса Мареева.

Опыт и возраст участников различны: кто-то уже лауреат премии «Дебют», кто-то окончил литинститут, есть и совсем молодые, причем не обязательно гуманитарии. Уже обрели некоторую известность Константин Комаров из Екатеринбурга, Кристина Кармалита из Новосибирска… Хочу обратить внимание еще на одного молодого талантливого прозаика. Это Дмитрий Райц из Новосибирска. Перечень достойных может занять слишком много места. Тут и Артем Морс из Иркутска, и Зинаида Архипова из Якутии, и Антон Метельков из Новосибирска, Игорь Хохлов и Елена Щетинина из Омска…

Вообще уровень рукописей высок. О многом говорит и то, как внимательно с вечера читали ребята произведения друг друга, чтобы утром высказаться. Мне показалось, что в поэзии наблюдается поворот к традиции: много стихов исполнено в классической метрике. В прозе больше стилевых разночтений…

И мне постоянно хотелось сказать молодым: пользуйтесь тем, что с вами занимаются, слушают, учат. Да они и без моих слов это прекрасно поняли.

Главное, что есть ты у меня

Елена Смирнова

KI136400-

Михаил Андреев приоткрыл малоизвестные страницы своей жизни

По городу давно и упорно ходит слух, что его талант привел в восторг мэтра отечественного кинематографа Никиту Михалкова. Дело было в Москве после концерта группы «Любэ», на котором впервые прозвучала песня «Луна». Как и полагается, после выступления Николай Расторгуев со своей командой и автором текста поэтом Михаилом Андреевым собрались отметить премьеру. Когда поднимали первый тост, в гримерку заглянул впечатленный Никита Михалков: «Ну, Коля! «Луна» – это фантастика! Если бы передо мной оказался автор этой песни, упал бы перед ним на колени!» На что Расторгуев не растерялся: «Вот он, перед тобой. Падай».

– Ну так что, Михаил Васильевич, было или не было? Стоял перед вами Михалков на коленях или это байка? – допытывался ведущий праздничного вечера Илья Гваракидзе.

– А как же! – хитро улыбался Андреев. – А потом колени отряхнул, руку мне пожал и ушел.

Ироничный. Лиричный. Безмерно любящий жизнь и родную Сибирь. В Год литературы увидела свет новая книга избранных стихов и эссе «Потому что нельзя» Михаила Андреева. По такому случаю в театре юного зрителя прошел творческий вечер известного поэта. Попасть на него оказалось задачкой не из простых – люди занимали по несколько мест сразу – для себя и своих знакомых. Некоторые из них забегали в зал на последних минутах, едва не опоздавшие (пробки настойчиво вносят коррективы в наши планы на вечер), но счастливые, что все-таки успели.

Привет из прошлого

Пока наполняется зал, Михаил Васильевич в фойе театра дает интервью обступившим его со всех сторон журналистам. Рассказывает о том, что благодарен губернатору Сергею Жвачкину за поддержку в издании сборника. Что станет художественным руководителем музыкально-поэтического фестиваля, который пройдет летом в сельском парке «Околица».

Как только отступают журналисты, виновника торжества окружают поклонницы. Просят поставить автограф в новенькой, еще пахнущей типографской краской книге. Среди них Тамара Демешева.

– Я – бывший работник бюро областного комитета комсомола. Мы выдвигали Михаила Васильевича на премию Ленинского комсомола. Он уже тогда был одним из самых ярких и известных томских литераторов наряду с Сергеем Заплавным, – улыбается женщина. – Так что сегодня просто не могла не прийти на творческий вечер. Обожаю его поэзию! Он с такой нескрываемой нежностью пишет про наш любимый Томск!

Волнительное открытие

На душевном вечере Михаила Андреева гости праздника поднимались на сцену не только с поздравлениями, подарками и приветственными словами. Каждый из выступавших читал стихи Андреева, которые запали в душу лично ему. Депутат областной Думы Лев Пичурин, например, радовал стихами о кедре. Начальник отдела культуры Чаинского района Юрий Третьяков (родиной известного на всю Россию поэта стала Чаинская земля) декламировал строки про суровую и прекрасную сибирскую зиму. Губернатор Сергей Жвачкин, которого с Михаилом Андреевым помимо любви к хорошей литературе объединила любовь к рыбалке и охоте, выбрал стихотворение «У дорог».

– Я регулярно открываю новые детские сады, школы, заводы и фабрики, а сейчас впервые и с большим волнением открываю книгу, – признался глава региона, поздравляя со сцены виновника торжества. – Мы постоянно проводим совещания с участием чиновников и представителей крупного бизнеса, разворачиваем большие проекты, такие как «ИНО Томск» и «Томские набережные». Все это очень важно, но при этом главное – не забывать, что в уголках нашей необъятной Томской области живут патриархальной жизнью простые люди. Дух этой жизни, искренний и неповторимый, вы очень точно улавливаете в своей поэзии. И, знаете, когда я слышу по радиостанциям песни групп «Иванушки International», «Любэ», «Корни», всегда испытываю гордость, что они написаны нашим, томским, автором!

Так вот какая ты, самоволочка!

Во время праздничного вечера томичи листали страницы литературного сборника и жизни поэта Андреева.

– Вот на этой фотографии я совсем мальчишка, мчусь себе на велосипеде по тайге. Один! Теперь вы понимаете, откуда истоки песни «Самоволочка», – улыбается Михаил Васильевич, рассказывая про фотографии, которые одна за одной появляются на огромном экране. – А эта красивая женщина с большущей охапкой ромашек – моя любимая жена Наташа. Песня «Потому что нельзя быть на свете красивой такой» появилась благодаря ей.

Со свойственным ему чувством юмора Михаил Андреев рассказал об одном из самых значимых эпизодов в его творческой биографии – о письме от Иосифа Бродского. Лауреат Нобелевской премии написал предисловие к поэтическому сборнику томича «По материнской линии».

– Я тогда жил на пятом этаже. Спустился вниз за почтой, увидел конверт, на котором были выведены два заветных слова «Иосиф Бродский», и залетел к себе на пятый этаж за пять секунд. Так не терпелось поскорее вскрыть письмо.

И еще один незабываемый момент – вручение ему премии имени Горького. Тогда поэта приветствовал известный советский писатель Леонид Леонов.

– Пожимая мне руку, Леонид Максимович сказал: «Державин жал руку Пушкину. Пушкин – Гоголю. Гоголь – Тургеневу. Тургенев – Толстому. Толстой – Горькому. Горький – мне. А я – тебе». Вот в такой выдающейся цепочке я оказался, рука-то пожатие до сих пор помнит, – смеется Андреев.

А под занавес вечера ведущий все-таки не удержался и озвучил вопрос, который волнует многих томичей: почему Михаил Васильевич, имея столько знакомств и возможностей в столице, по-прежнему верен Сибири.

– Люблю Томск, ничего с собой поделать не могу, – признался поэт Андреев. – Вы только представьте себе: я знаю семьи из Новосибирска и Кемерова, которые специально на выходные приезжают в наш город. Как они говорят, отдохнуть. И мне тоже в Томске нравится все: люди, природа, архитектура, атмосфера… И даже тополиный пух!

В поселке Кисловка Томской области в честь поэта Михаила Андреева названа одна из улиц.

Песни на стихи Михаила Андреева настолько популярны, что становятся рекламными слоганами. В одной из газет не так давно прошло такое объявление: «Тополиный пух. Жара. Июль. Самое время запастись противоаллергическими препаратами!»

KI136320-

Галина Климовская: жизнь и книги

Владимир Крюков

Климовская002

Если что было не так, слишком горько и слишком печально, то ведь – чай, в России живем… Но если автору удалось согреть читателям душу тем почти материальным теплом, что идет и идет во все времена, даже тяжкие и очень тяжкие, из глубин российской народной жизни, то скажем те же слова, но уже с совсем другим чувством: чай, в России живем!

Из предисловия Галины Климовской к своему сборнику повестей и романов «Синий дым Китая», Томск, 2013

IMG_2333

Профессор в другом измерении

Профессор Томского университета доктор филологических наук Галина Климовская – любимый преподаватель нескольких поколений студентов. И многие из тех, кто сегодня читает лекции и ведет занятия на филфаке, – ее бывшие ученики. И все это, как сказала когда-то Галина Ивановна, «дает великолепное ощущение укорененности на родном факультете».

Она автор учебных пособий для студентов и старшеклассников. Практическое пособие по орфографии для выпускников школ и абитуриентов переиздавалось многократно.

TNews774_25Сам я помню ее замечательный курс по старославянскому языку, который увлек меня именно благодаря такому прекрасному педагогу.

Некоторое время после окончания университета я не видел Галину Ивановну. Знал, что она преподает и пишет научные статьи и книги. Знал, что ведет спецкурсы по математической и структурной лингвистике, учит студентов основам лингвопоэтики.

(Все эти термины потребовали бы пространного объяснения. Скажем главное: это на стрежне современной науки, в ее авангарде).

Но вот десяток лет назад я встретил Галину Ивановну совсем в другом жизненном контексте. Как-то меня позвали на встречу в литературный клуб «Автограф», который ведет в Пушкинской библиотеке Ольга Никиенко. И там была Галина Ивановна. Я увидел, как уважительно ее слушают, но не как пришлого человека, какого-нибудь лектора, а как своего товарища. Да, она была здесь, в этой творческой аудитории, своей.

В тот вечер я получил в подарок сборник ее стихотворений. Это были вполне состоятельные стихи, искренние, написанные автором, который знает, что такое поэзия, и умеет оставаться в поле ее притяжения. Вот, скажем, такие:

Зазолотилось, зажелтело,
Взялось рябиновым огнем
Все то, что летом зеленело
Во весь небесный окоем.

Тот, от кого зависит это,
Бывал у роковой черты –
И вот окрасил гибель лета
В цвета безумной красоты…

Но дальше – больше. Галина Климовская стала писать прозу. Одна за другой появлялись повести «Согра», «Синий дым Китая», «На Всесторонней», «Онка»… Если стихи мне просто понравились, то проза покорила, подчинила своей силой, верной интонацией, точностью слога.

Как все начиналось

И мне захотелось узнать, как это все случилось. Такая возможность представилась.

– Галина Ивановна, не помню, чтобы вы заглядывали на заседания университетского лит-объединения…

– Зачем бы я туда ходила в те годы, если я ничего не писала. Нет, писала очерки в университетскую газету о многих университетских ученых, это был мой жанр. В ожидании места в аспирантуре два года была сотрудником томской газеты «Молодой ленинец». И это не только сочинение текстов, но и школа общения с людьми. Однако журналистика – это другое, другое… Потом началась наука…

– И все-таки творчество вас настигло. Когда и как?

– В 60 лет я защитила докторскую, и тут на меня «напали» стихи. Это странным образом (а может, и не странным) совпало со смертью матери, тети, рождением внуков – я была в них «вкручена» по части кухни и пеленок (и бесконечно, в течение почти 15 лет, чтения им вслух русской и зарубежной литературы). Ко всему этому 60 лет – это все же рубеж какой-то. И вот тем летом, когда я в очередной раз приехала на университетскую базу отдыха в Киреевск, со мною уже был блокнот, и этот блокнот был наполнен моими дурацкими стихами.

– Уж прямо-таки дурацкими…

– Ну, первые стихи у всех дурацкие. Разве что у Пушкина… Но и последующие мои стихи не всем нравятся. Володя, понимаете, у них есть секрет. Весь свой прежний жизненный опыт я превратила в театр, все пережитое, передуманное предстает как будто за цветным бликующим стеклом. И еще я постоянно в стихах над собой посмеиваюсь и над всеми посмеиваюсь, по-доброму, понятно. Но я уже не могла писать попросту: «Ах, как я его любила, как любила…» Это надо было писать в студенчестве, когда я четыре года была влюблена в одного сокурсника и не видела света белого. Но это большое любовное горе спасло меня от многих глупостей жизни. И я в этом мраке безответной любви переключалась на учебу, просто училась да училась… Кстати сказать, один из моих тогдашних однокурсников, а теперь уже большой русский поэт, глубокий лирик Василий Казанцев написал мне: «Жаль, что Вам не удалось развить свой поэтический дар». Он сумел развернуть целлофан, в который упакованы мои стихи, можно сказать, расшифровал их и нашел, что стихи достойные, но…

– Василий Казанцев, который в этом году отметит свое 80-летие, не изменил поэзии. А вы отправились по дороге прозы…

– Вы же видите, что я болтливый человек, что от меня всегда ждут рассказов. Все, что я сейчас пишу, это уже на сто раз когда-то рассказано, я только решилась записать.

Откуда что

– Все-таки лукавите, Галина Ивановна, больно просто получается…

– Нет, понятно, что устный рассказ и повесть – это разные жанры. На бумаге я играю со словами, да и материал надо выстраивать, воплотить в сюжет. Но прежде всего вокруг меня всегда были люди со своими историями: в больнице, в поездках, в том же Киреевске. Была переписка с сокурсниками, это большое дело – письма. Что-то было в жизни, чего-то не было…Все годится в повесть…

Ну, вот идем мы с тетей по Новокузнецку, а впереди медленно идет женщина, такой потухший, погасший человек. И я слушаю историю этой женщины, у которой погиб сын – расстрелян по доносу в 1937 году. И сразу после того умер муж… Это стало основой романа «Вот и все». А что касается бараков на кузнецком комбинате, в обстановке которых протекают его события, – это все со слов матери, она мне много рассказывала. Это опыт моих родителей, приехавших сюда в 1929 году, они все это прошли.

Ну и мне не дает покоя моя пестрая родословная, мои глубокие корни. С одной стороны, это полушляхетство. Иркутск, мой дед, кровная их связь с сибирской железной дорогой.

– Ого, Галина Ивановна, романтика, голубая кровь…

– Нет, я себя ощущаю пермячкой, мои другие предки, по матери, – это карелы, финны, может быть. Поэтому я по натуре язычница. Меня все призывают покреститься, может, я это когда-нибудь и сделаю. Вообще, когда люди узнают, что я правнучка священника, совсем недоумевают, как я до сих пор некрещеная. Но ведь так в жизни было все непросто. Вот мой отец, внук священника, сын церковного старосты, атеист, хотя пел в церковном хоре. Потом, в Гражданскую вой-ну, стал эсером. А по призванию он учитель русского языка… Да и церквей в тогдашнем Сталинске не было…

– Вернемся к прозе. Я все-таки не могу поверить, что это так внезапно нахлынуло, что не было никаких сигналов раньше. И никаких опытов общения со словом в детстве?

– Почему же нет? Еще в школе я в творческом кружке участвовала, мне приносили буквальный перевод шорского эпоса, а я превращала это в стихи, делала литературную обработку и стилизовала под знакомые мне русские былины. А как же иначе?

И вот как-то еду домой из этого самого Дома пионеров в мамином довоенном пальто, берете. Стою в конце трамвая с рулоном бумаги, позади за мной убегает дорога – стальные рельсы, и я, робкая, забитая девчушка, вдруг думаю: вот так и пойдет моя жизнь: с бумагами, и все время надо что-то писать… А ведь тогда не было еще о чем писать.

«Мы – были…»

– Спасибо, Галина Ивановна. Вот это уже как-то ближе. А много позже вы поняли, почувствовали, что о многом пережитом, увиденном и услышанном нужно рассказать и вы сможете это сделать.

– Да, потом это таким снежным комом свалилось. Вот в Новокузнецке еду мимо дома, где, я помню, жила больная несчастная девушка, и знаю, что про все это я должна написать.

Написать, как маме во время войны дали учебный комбинат и надо было из подручного человеческого материала делать специалистов, мастеров. А для начала нужно научить их хотя бы читать – вот такие ученики. Но благодаря маме мы голод военный пережили: ей полагался неплохой обед, и она приносила его домой. Ну и огороды – тоже здоровое питание. Никакой интеллигентной жизни у меня не было, но я читала, читала, читала. Библиотека располагалась в двух шагах от дома.

Был Вениамин, брат мужа моей тети Веры, героини многих моих повестей. Он воевал, попал в плен – немецкий, потом – наш плен, и до конца жизни, будучи уже рабочим на КМК, ходил отмечаться в комендатуру. Он с большим уважением ко мне относился, к моему образованию. Звал меня по-родственному Галя. Вот он и сказал однажды: «А написала бы ты про нас. Про нас ведь никто не напишет, а ведь мы были». С тех пор я и сама села писать и всем говорю: садитесь и пишите о своих родных и близких, о самих себе…

– Галина Ивановна, так ведь это же знаменитая шаламовская фраза: «Были ли мы? Отвечаю: «Были» – со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа».

– Ну вот видите, как все укладывается в один контекст. И, конечно, важно, чтобы эти рассказы мои кому-то были интересны, чтобы тебя слушали. Мой взрослый внук Иван начал меня расспрашивать о прошлом нашего рода. Вот откуда, может быть, и пошло мое говорение. И Толя, муж моей внучки, архитектор, тоже стал слушать. Вот я и говорила, и говорила – со слов моей матери…

Я привела в порядок свои фотоальбомы. И все равно посещают невеселые мысли: будет ли их кто-то смотреть или никому не нужно, неинтересно, с чего начались наши несколько родственных семей?

Секрет остается секретом

– Читаю у вас в предисловии к большой книге избранного: «Я отношу себя к тому типу пишущих прозаические тексты, который Н.С. Лесков назвал «списатели с жизни». Жизнь как она есть настолько богаче моего воображения, что я посчитала бесполезным делом соревноваться с ней в «сочинении» человеческих характеров и судеб людей. Зачем, когда только смотри, слушай, вдумывайся – и «списывай». И все-таки так ли уж насквозь не выдуманы все ваши истории, или есть что-то, рожденное воображением?

– Абсолютно придумана только повесть «Звуки музыки». Ничего из жизни филармонии и быта музыкантов я не знаю. Конечно, я любила и люблю музыку. Когда-то у меня был друг-меломан. Мы ходили на концерты, слушали много пластинок. Я отточила слух и вдруг стала замечать, если приезжие оркестранты фальшивят. И сегодня слушаю музыку только в записи. Да и публика на концертах нынче не та, что когда-то. Ну ладно, это я отвлеклась…

– Мы, кажется, разобрались, что было побуждением к сочинительству. Но откуда стиль, ваш замечательный, вполне узнаваемый стиль? Можно ли назвать авторов, книги, которые на вас повлияли, как-то помогли становлению слога, интонации? Как раньше писали: это воспитанник такой-то школы, последователь такого-то направления…

– Конечно, я училась, сама того не замечая, у многих писателей – и современных, и прошлых времен. Кроме того, я ведь долго вела спецсеминар по стилистике художественной речи. Ну вот много лет назад мы взяли со студенткой главу «Тамань» из «Героя нашего времени» Лермонтова. Разбираем и понять не можем, в чем же волшебство этого простого на первый взгляд текста. Берем прозу ближе нам по времени, начало ХХ века. Улавливаем то знаменитое отклонение от норм литературного языка, которое мы связываем с именами Платонова, Зощенко, Замятина, со всем русским модерном. Но тонкий секрет этих текстов так и остается секретом. Мы знаем, что эта линия русского модерна искусственно была прервана соцреализмом. Но мы понимаем, что ее, эту линию, нельзя было просто прочертить дальше и дальше – в этом была бы некая избыточность. Так что в этой приостановке было и рациональное зерно. Да и как подражать Платонову – только эпигонство получится. Так все сложно. Видите, я как-то хитро ушла от вашего вопроса.

– Лингвопоэтические разборы литературных текстов представляют только академический интерес?

– Нет, лингвопоэтика – дисциплина практическая. Мы даем студенту методическую – на основе теории – удочку, чтобы он сам ловил стилистическую рыбку. Мы на наших семинарах как бы распаковали писательские папки с их секретами. Все это открыто, начинай сам смелую работу над словом, бери, учись.

– И все-таки я попрошу вас назвать ваши имена…

– Хорошо. Начну с Пушкина, Чехова, Бунина… Еще до того как я начала писать, я любила – и люблю – Набокова, я знаю наизусть целые куски из его «Подвига», наиболее любимого мной.. А Татьяна Толстая, ее малая проза: «На золотом крыльце сидели», «Факир», «Петерс»! Откуда что берется?! Шукшин, конечно…

– А Трифонов?

– Ах, Володя, вот если бы была такая религия под названием Юрий Трифонов, я бы стала ее горячим приверженцем. Вы посмотрите даже на названия некоторых его повестей – «Обмен», «Другая жизнь», «Отблеск костра», «Время и место». Одно-два слова – и неисчерпаемая глубина жизни, мыслей, чувств…

В своем сборнике упражнений по русской орфографии я приводила примеры, сотни примеров из русских авторов XIX–XX веков. Какое было удовольствие просто эти примеры выписывать!

А продолжать в своем сочинительстве кого-то… Как вы это представляете? Думаю, с годами происходит глубинное внутреннее понимание: вот так надо писать, а так не надо. Можно учиться выходить из одного художественного пространства в другое. Но не должно быть такой прямой установки: дай-ка я что-то покручу и вот так как-то напишу… Нет, все эти решения рождаются где-то в подкорке, втемную…

Как и принято, о планах

– Вот сейчас в альманахе «Каменный мост» печатаются ваши «Петербургские этюды» – случаи, по большей части курьезные, из жизни автора, его встречи с разными людьми. Это стало частью той самой локальной истории, которая, как река в океан, впадает в большую историю. Не буду оригинален и спрошу о ваших писательских планах.

– У меня есть тетрадочка, а там перечень тем, которые нужно бы воплотить. И самое ближнее – это теперь уже «Московские этюды». Вот вам, например, история про джинсы. В те давние годы за ними нужно было выстаивать неимоверную очередь. Я выстояла и купила их для зятя, но увидела, что они длинноваты. И моя спутница по многочасовой очереди предложила пойти к ней домой и поменять их. У нас, говорит, есть размер поменьше. В московской хрущевке приняли меня душевно, на стол собрали, хотя кто я им? Вижу на серванте фотографию девочки лет пяти. Без задней мысли спросила, кто же этот ангелочек. И попала в болевую точку. Мне рассказали со слезами, что бабушку с внучкой (то есть их младшей дочерью) сбил на Рублевском шоссе так называемый членовоз – правительственная машина. Родителям погибшей девочки анонимно помогли деньгами и строго советовали обо всем молчать. Вот такой рассказ «Джинсы для зятя».

Другой рассказ повеселее. Однажды сижу я с моими учеными московскими друзьями в ресторане. Подходит метрдотель, спрашивает, не поет ли кто из нас. А я дома пою, и мой кот Абросим даже любил меня слушать. Я призналась, что я домашнее сопрано, и мне предлагают подойти к их старушке-аккомпаниаторше. Выясняется, что их постоянная исполнительница на сессии. Старушка предлагает мне спеть самое легкое – романсы. И вот мы с ней пропели «Белеет парус одинокий» и еще романсов девять. Я до сих пор сама не понимаю, что меня сподвигло на это рискованное и немного сумасшедшее действо. Но вот однажды я пела в московском ресторане «Центральный» на тогдашней улице Горького. Сюжет для небольшого рассказа…

А еще такая тема, как невстречи с Лотманом, Бахтиным: я постеснялась пойти к этим людям с друзьями, не будучи приглашена лично. И теперь очень жалею.

Начала рассказывать и уже не могу остановиться. Это какой-то большой открытый текст жизни. Вот и все, пожалуй…

«Что может человек в извечном соперничестве с всемогущим течением времени, разрушающим цивилизации, превращающим в пыль вечные города и растворяющим в себе наши маленькие человеческие жизни? Он может помнить, и это единственное, чем человек в состоянии преодолеть тотальную необратимость времени. Память как этико-философская позиция автора и определяет уникальную возможность одновременного и проживания и творения времени…

Из послесловия профессора Вячеслава Суханова к сборнику повестей и романов Галины Климовской «Синий дым Китая»

«У меня не было шанса не полюбить книги…»

Анастасия Губайдуллина

Анастасия Губайдуллина – кандидат филологических наук, доцент кафед­ры истории русской литературы ХХ века филологического факультета ТГУ. Ведущий в Томске исследователь детской литературы. Мама троих сыновей. Автор стихов и рассказов.

У Осипа Мандельштама есть детское стихотворение:

Жили в парке два трамвая:
Клик и Трам.
Выходили они вместе
По утрам.

Оно неизвестно широкой публике – Мандельштам в народной памяти остался, скорее, как автор рокового «Мы живем, под собою не чуя страны…». Не изучали его детскую поэзию и специалисты – филолог Анастасия Губайдуллина была первой, кто по косточкам разобрал образ трамвая в «Двух трамваях». И с этого началось ее профессиональное увлечение детской литературой, подкрепленное впоследствии рождением сыновей – первого, второго, третьего…

Нужный фон

– Весь фон моего детства был литературным, поэтому у меня не было шанса не полюбить книги. Библиотека у нас дома занимала центральную часть зала: самодельные полки над диваном… Мама была подписана на известные книжные серии. В школе, классе в пятом-шестом, к нам приходили томские писатели. Помню Тамару Каленову. Как-то нам предложили: если хотите что-то сами сочинить и получить профессиональную рецензию, милости просим! И мы все спонтанно начали писать. А сбор макулатуры, металлолома?.. Призом были, конечно же, книги. Так у нас в доме появился «Мелкий бес» Федора Сологуба.

Мама много читала нам с братом перед сном, причем продолжалось это довольно долго – лет до 12. Особенно запомнились книги Джеральда Даррелла «Моя семья и другие звери», «Птицы, звери и родственники». Практиковались у нас словесные игры – когда мы лепили пельмени, обязательно составляли цепочки из слов («Города» и тому подобные). При этом родители не были профессионально связаны с литературой: мама – физик-ядерщик, окончила Томский политех, но всегда шутила, что физики читают больше филологов.

Загадка Сфинкса

– Вообще-то я хотела стать врачом-генетиком, но, когда училась в старших классах, родители переехали на Кавказ, и школу я оканчивала в деревне. Знания просели, и я побоялась поступать в томский медуниверситет. Знакомый предложил идти на филфак в Ставрополе: «Литература – это же так интересно!» И я согласилась. Потом перевелась в Томск, где прекрасные учителя помогли раскрутить нарождающийся интерес к археологической работе с текстом. Как и всякого начинающего филолога, меня интересовала античная литература. Первую курсовую писала про античные образы у Николая Гумилева. Отсюда возник интерес к Серебряному веку. Дипломную работу, а потом диссертацию посвятила творчеству Федора Сологуба. Его стихи обладают заговором цикличного, повторяющегося слова:

Мне жизнь приносит злую влагу
В своем заржавленном ковше…

А потом, наверное, я просто устала от декаданса и переключилась на современную прозу. Сологуб все-таки очень специфичный – с тяжелым, давящим мировоззрением конца, гибнущей цивилизации. Даже те произведения, где главным героем выступает ребенок, у него трагичны. Ребенок для Серебряного века вообще явление особенное, загадочное. Символисты верили, что он принадлежит не только миру людей…

Когда в аспирантуре я ушла в первый декрет, я отчасти была согласна с видением символистов. Первый ребенок – это как загадка Сфинкса: что с ним делать, как понять его образ мыслей? Но читала я сыну, конечно, никак не Сологуба. В основном это был стандартный набор моего детства: Чуковский, Михалков, Барто, Маршак, чуть позже – Алан Милн, Астрид Линдгрен, Туве Янсон, еще позже Драгунский, Носов. Открытие «альтернативной» детской литературы для меня началось случайно – я взяла для исследования стихо­творение Мандельштама «Два трамвая». Но потом оказалось, что много совсем не детских авторов писали для детей – Иосиф Бродский, Константин Бальмонт. И мне захотелось в этом разобраться.

Тяжелый выбор

– Родителям порой сложно сориентироваться в потоке имен современных авторов. Для помощи можно использовать Интернет: свой сайт есть у каждого детского издательства («Мелик-Пашаев», «Самокат», «Настя и Никита», «Клевер», я уж не говорю про классические «Росмэн», АСТ). На них можно посмотреть аннотации, на некоторых – скачать pdf-версии книг, чтобы оценить уровень иллюстраций, текста.

Есть серия премий детским писателям, и их победители почти всегда достойны внимания. Так, например, я познакомилась со Станиславом Востоковым, автором замечательных книг «Ветер делает деревья», «Фрося Коровина».

Выбирая книги, конечно, нужно учитывать возраст ребенка. Самым маленьким – до трех лет – важно читать стихи, это развивает слух в литературе. Кроме народных потешек на все времена рекомендую Михаила Яснова и Виктора Лунина с их славными детскими стихами, Эмму Мошковскую, Анастасию Орлову. Стихи всегда простые – про кошек, собачек, про семью, бытовые ситуации. Но это хорошая ритмика, хорошие образы, очень добрый и светлый мир.

Старшие дошкольники, у которых уже формируется чувство юмора, смогут оценить игру слов, к примеру, Ренаты Мухи – она писала очень короткие, ироничные и занятные стихи, например:

Дождик тянется за тучкой
И бормочет на ходу:
«Мама, скучно… Мама, скучно!
Мама, можно я пойду?»

Двойной смысл очень хорошо тренирует языковое чутье.

В начальной школе, кроме классиков, есть смысл обратить внимание на Якова Акима, Сергея Седова, того же Станислава Востокова. Для ребят из средней школы сейчас очень большое разнообразие фантастических детских текстов, как образец – книга Евдокимова «Конец света». Сюжет любопытен: есть единица энергии ку, дети могут их либо зарабатывать, либо тратить. Необходимо выстроить свой образ жизни так, чтобы остаться в плюсе. Есть и очень интересная литература, близкая к реализму. Пара авторов Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак получила много премий за свои подростковые романы «Гимназия № 13», «Время всегда хорошее». Это проза, которая ставит перед детьми любопытные вопросы, скажем, в какое время жилось лучше – раньше, когда не было компьютеров и телефонов, или сейчас?

Нужно дать шанс

– У троих моих сыновей абсолютно разное отношение к литературе. Младший, которому пять, особого интереса не проявляет – больше любит что-то конструировать. Средний, первоклассник, настоящий фанат – читает взахлеб! Старший – ему 16 – увлекается в основном научной фантастикой. Вообще, с 12 лет ребенок уже может воспринимать все книги, которые входят в корпус классических текстов для чтения любым человеком. Но, если до 12 лет он не привык читать, перестроить образ жизни вряд ли возможно.

В случае моих сыновей я не делала ничего особенного – просто, как и у меня в детстве, у них всегда был книжный фон. Нельзя переводить чтение в область долженствования: «Ты прочитай сегодня 30 страниц, я приду, проверю». Важно, какой пример ты сам подаешь: валяешься ли с книгой на диване, видят ли тебя читающим домочадцы? Важно ограничивать время на компьютер и телевизор. Если виртуальной няньки не будет, ребенок, возможно, сядет за книгу.

Два томских ветерана издали стихи для самых маленьких

книгаДва томских ветерана, Галина Сергеевна Оксенова и член городского Совета ветеранов Григорий Петрович Добрынин, издали детскую книжку стихов «Кто это?».

Книга вышла накануне нового года в издательстве «Красное знамя» и будет хорошим подарком всякому, к кому попадет.
Григорий Петрович по образованию педагог. Десять лет работал директором школы в Асиновском районе. Потом был на партийной работе. Более 20 лет занимал пост уполномоченного по делам религий в томском облисполкоме. Увлеченный еще с детства рисованием, выйдя на пенсию, он достал с полки старые краски и снова сел  за мольберт. Писал много и увлеченно. Более пяти лет он руководил клубом самодеятельных художников при музее деревянного зодчества. Сегодня его картины находятся в здании областной администрации, Ростелекоме, облсовпрофе. Друзья увезли их в Канаду, Израиль, Украину. Их с радостью принимали в подарок родственники (на близких Григорий Петрович богат: одних только внуков у него шестеро, а правнуков и того больше – десять) из Вологды, Ростова-на-Дону, Кемерова и других российских городов.

Творческий союз Григория Петровича и Галины Сергеевны – она возглавляет клуб поэтов «Экспромт» на базе филиала Пушкинской библиотеки — оказался удачным: книга получилась яркой нарядной и, кажется, интересной для будущих читателей-малышей и их родителей.

www.admin.tomsk.ru

Владимир Крюков никогда и нигде не называл себя поэтом

Юрий Татаренко

Фото: Никита Пикалёв

Крюков

В магазине «Букинист Суздальский» в продаже появились том стихо­творений и книга прозы Владимира Крюкова «Мальчик и другие истории». От души рекомендуя эти издания томичам, «ТН» встретились с их автором.

– Вопрос поэту, живущему за городом, в доме с печным отоплением. Черновики идут на растопку?

– С ними я так и поступал, и довольно долгое время, пока в доме не появился компьютер. И черновики иссякли как явление. Но несколько дорогих мне рукописей со следами работы я оставил – на память. Пусть будут.

– Семь книг поэта Крюкова – это много или мало для литературы?

– Разумеется, чересчур. К слову, я себя никогда и нигде не назвал поэтом. Мне очень нравится чеховское слово «литератор», вот его-то с удовольствием и употреб­ляю.

– В таком случае в чем разница между литератором и поэтом?

– Повторяю еще раз: для меня «поэт» – очень ответственное слово. Возможно, с людьми моего поколения трепетное отношение к поэзии уйдет в небытие. Пусть выпустивший пять книг стихов именуется стихотворцем, ничего против не имею. Обратите внимание, слово «стихи» я уже уступил этой нахрапистой публике! У Вадима Кожинова была такая книга – «Стихи и поэзия», где, помимо всего прочего, говорится и о необходимости различать эти понятия по степени художественности текста. Полностью согласен.

Как-то в дружеском застолье я услышал стихи томского математика Бориса Успенского и предложил ему опубликоваться в нашем «Начале века». Выбрали с ним с десяток крепко сложенных стихотворений. Но от составления второй подборки для журнала Успенский отказался: мол, остальные стихи не столь хорошего уровня. Редкий случай самокритичности.

– Литературные журналы печатают далеко не всех. А проявить себя хочется, вот и накрывают страну волны самиздата!

– Творческая самореализация присуща людям во все времена. Сегодня напечатать свои строчки, сделать книгу стихов очень легко. Но поэзии необходим институт опытных редакторов.

– В вашей новой книге одно из лучших стихотворений – «Я не нашел могилы Пастернака…». Простите, а зачем вам она?

– Начнем с того, что у меня нет комплекса паломника. «Ах, мне так необходимо посетить имение Тютчева, напитаться его поэзией…» Как-то не очень верится в такую взаимосвязь! И, не окажись я на семинаре в Доме творчества в Переделкине, в жизни бы не отправился искать могилу Бориса Леонидовича! Москва вообще очень нелюбимый мною город, каждый раз хочется уехать из него поскорее. Переделкино, конечно, совсем не похоже на суетную и шумную столицу. И там в 500 метрах от станции есть кладбище. И вот захотелось просто постоять у надгробия одного из своих любимейших поэтов. Могилу Пастернака нашел лишь со второй попытки, при помощи кладбищенского смотрителя. А стихотворение написалось после первой незадачливой…

– Не так давно вы побывали в Германии. Что дают такие поездки?

– До 40 лет я страшно любил путешествовать! Это была прямо-таки огромная потребность. Пешком, на лодке, в поезде – по области, в соседние регионы… В качестве корреспондента газеты Западно-Сибирского пароходства пришлось избороздить водные просторы Сибири – море впечатлений! Тогда в дороге я писал стихи, сегодня же воспоминания о множестве встреч с необыкновенными людьми воплощаю в прозе.

Этой весной я был в пригороде Ганновера в гостях у бывшего томича, художника-экслибриста Владимира Марьина. Еще одну неделю провел у родни в Дюссельдорфе. Обратил внимание, как много в тамошних парках живности: зайцы, белки, лебеди… И никто никого не боится! Люди вежливы, повсюду чистота. Еще несколько дней у своих томских друзей, потом в семье своего ученика. После поездки в Германию словно какая-то короста была снята с души.

– Вернемся к литературе. Бытует мнение, что Бродский – последний большой русский поэт. Согласны?

– Знаю, некоторые коллеги по писательскому цеху терпеть его не могут. Я же пребываю в твердой уверенности: да, Бродский действительно последний большой русский поэт! Его отличало изумительное умение владеть словом. И кажется, так легко это ему дается. А откроешь мемуары современников: Вайля, Гениса, Лосева – ан нет, не одной левой этот парень писал! Бродский много работал – над интонацией, лексикой, тематикой каждого стихотворения.

Я люблю его ранние стихи: «Ни страны ни погоста не хочу выбирать…», «Письма римскому другу», лирику, посвященную Марии Басмановой. Или его шедевр «Я входил вместо дикого зверя в клетку». А вот книга «Пейзаж с наводнением», на мой взгляд, уже штукарство: голая мастеровитость, слишком рационально и холодно.

– А вас не смущает слово «последний»? Каково это – писать стихи, понимая, что ты отнюдь не Бродский?

– С этим ощущением живут и работают очень многие, начиная с ровесников Иосифа Александровича: это и Александр Кушнер, и Евгений Рейн, и Анатолий Найман, и тот же Лев Лосев. Думаю, трезвое отношение к себе не может никого угнетать. Наверняка и Сергей Гандлевский отдает себе отчет, насколько велик Бродский, и при этом пишет замечательные стихи.

Постоянно оглядываться на гениальных поэтов неправильно. Но, когда авторитеты полностью отсутствуют, появляются горы беспомощного в литературном отношении самиздата! Кстати, в свое время юная Ахматова не решалась выступать после Блока, на что услышала от Александра Александровича: «Помилуйте, ну, мы же не тенора, в самом деле…»

– А на территории прозы вы себя кем ощущаете – инопланетянином, захватчиком, диверсантом, культиватором?

– Попытки писать прозу я предпринимал и раньше, в начале 1980-х. И почти все из своей «прозы» порвал и сжег. Прошлым летом пошел топить баню, вытащил пачку листов, пробежал глазами – сплошное пижонство, кому, зачем такие тексты нужны?

Сейчас я пишу иначе. Нет, не авангард – работаю в русле русской традиции рассказа. Чехов, Бунин, Юрий Казаков – мои вехи. Понимаю, что не должен повторять их. Порой покажется, что проза и поэзия имеют достаточно условные границы. Наш известный прозаик Алексей Варламов поддержал меня, было приятно найти такого единомышленника.

– Как вам кажется, появление нового яркого имени в отечественной поэзии будет связано с какой-либо поэтической школой – или подождем самородков?

– Поэту необходима школа! Последним самородком в поэзии был Есенин. Да и ощущение того, что этот парень от сохи, обманчиво, стоит только вчитаться в его стихи.

Сегодняшние кандидаты в поэтические звезды должны вмещать в себя и школу, и ярчайшую индивидуальность равной взрывной силы. Для меня пример такого сочетания – Борис Рыжий, царство ему небесное. Это был юноша с ободранной душой, но хорошо видно, на чем строится его поэтика. Русская традиция, Аполлон Григорьев, питерская школа…

Была и сибирская поэтическая школа. 60-е годы прошлого века своеобразно аукнулись у нас. В столице эстрадная поэзия подскочила на большую высоту, и до Сибири дошла эта волна раскованности. Только у нас тут было больше тонкости душевной, подлинной искренности. Появились замечательные поэты: Василий Казанцев, Геннадий Карпунин, Александр Плитченко, Роман Солнцев… А вот новых ярких стихотворцев, пришедших им на смену, я назвать затрудняюсь. Хотя назову двух томичей: Владимир Брусьянин и Макс Батурин, оба покойные, к сожалению.

– А ваши дети – они как-то взаимодействуют с литературой?

– Это другое поколение. Должен признаться, мне не удалось привить им свою систему ценностей в литературе, вовлечь в поэзию. Старшая дочь работает бухгалтером, а по первому образованию она фитодизайнер. В ее письмах виден стиль, пишет емкими фразами. Сыну Глебу 14 лет. Станет ли он что-то писать, не знаю. Периодически подсовываю ему разных авторов: Джека Лондона, Конан-Дойля. Вдруг узнаю, что он самостоятельно добрался до Ремарка, запомнил, что я называл его в числе любимых авторов. Глеб в курсе, что и у его отца выходят книги…

– А как вам кажется, есть ли профессии, несовместимые с поэзией?

– Наверное… Скотобойня какая-нибудь. Да, еще нельзя быть одновременно поэтом и президентом России. Очень тяжело совмещать со стихосложением и журналистику.

Я преподавал в школе литературу. И стал резко терять зрение, там же масса тетрадей, которые чуть не ежедневно надо проверять. Медики настояли на уходе из школы. И я прекратил учительство, о чем сильно жалею до сих пор. Для действующего поэта профессия школьного учителя литературы – лучше не найти!

– И напоследок вопрос литературному либералу: объединятся ли Союз российских писателей и Союз писателей России?

– Со временем, когда уйдут какие-то крайности и проявления нетерпимости, обязательно! В Томске, в других городах ячейки двух союзов уже объединились. Мне одинаково не близки ни ярые космополиты, ни оголтелые сталинисты, ни тупые поборники православия. Я вступал в Союз российских писателей, где уже были Андрей Битов, Фазиль Искандер, Белла Ахмадулина, Александр Кушнер – замечательные писатели и поэты.

Зачем вообще нужны сейчас союзы? Да черт его знает… Быть вместе с кем-то против кого-то – это все в далеком прошлом. Сейчас бы я точно никуда не вступал. Корочки члена любого СП отнюдь не гарантия качества текста…

Евгений Евтушенко: «Я работаю над Беринговым тоннелем»

Евтушенко

О нем говорят «последний из могикан». Услышав Евгения Евтушенко вживую, увидев, как он общается с залом, расхотелось применять к нему это определение. Потому что «последний из могикан» – это что-то реликтовое, живущее далеко в прошлом, на которое хочется смотреть благоговейно, пока оно не ушло в небытие.

Перед нами, несомненно, был старый человек – в июле поэту будет 82. Человек, которому трудно передвигаться после ампутации ноги и протезирования, особенно в наших российских городах, для инвалидов не приспособленных. С негромким голосом в обычном общении.

Но какие глаза! Живые, горящие, молодые. И какой напор, какой выразительный и сильный голос, когда он со сцены читает свои стихи! И обращается к нам, просит, почти молит: не уходите от идеалов, к которым стремились мы, шестидесятники!

Заполненный до отказа концертный зал культурного центра ТГУ. На следующий день – множество людей, пришедших на встречу с поэтом в Научной библиотеке госуниверситета. Хотя было объявлено, что в Научке поэт будет встречаться с преподавателями и студентами филфака ТГУ, к счастью, пускали всех, кто любит стихи Евтушенко и хотел услышать его выступление. А потом терпеливо дожидался, чтобы взять автограф и признаться: «Мне ваши стихи очень помогли!»

Не умею разлюблять любимых

На обложке только что изданной книги поэта «Я пришел в XXI век» — лирический фотоснимок. Молодой Евтушенко рядом с очень красивой женщиной.

— Это Дора Франко, фотомодель из Колумбии, — пояснил Евгений Александрович. — Я встретил ее в 1968 году, когда во время своей полугодовой поездки по Латинской Америке прилетел в Чили. Дора была моей любовью и большим другом. Я посвятил ей одну из самых последних моих поэм. Поэма по-настоящему не была еще прочтена в России.
Аудитория, собравшаяся в ТГУ, услышала всю поэтическую исповедь в авторском исполнении.

Евтушенко признается в ней: «Я не умею разлюблять любимых, и потому я из живых — не мнимых» и утверждает, что все женщины, которых он любил, даже после расставания оставались его хорошими друзьями.

Иногда Евгений Александрович делал краткие пояснения, словно ставя в скобки: «Dormidera – это сонная трава»:

«Dormi, dormi, dormidera…»
Ходят страхи у ворот.
Если совесть есть и вера,
Значит, мир не пропадет.

Не скрывал, что в те годы даже в него «проникла пропаганда», и рассказал в поэме, как он сильно обидел свою любимую Дору Франко, человека редкой души, подозрением в том, что она к нему «подослана». Говоря о том, как попал в Латинскую Америку, поведал:

– У меня был тяжелый период жизни: 1967 год, переходящий в 1968-й. Я чувствовал, что-то страшное должно произойти. Какая-то страшная ошибка уже нависала как дамоклов меч. И я обратился к своему другу Пабло Неруде, чтобы меня пригласили в Чили.

Страшная ошибка

-Я защищал те страны, которые наше правительство обманывало и попирало их честь и достоинство. Хватит вам накидываться на Горбачева – нападки я слышу все чаще и чаще. Это (развал Союза. – Прим. авт.) сделали все мы, наше общество. Когда я узнал, что готовится нападение на Чехословакию, я понял, что это будет последний час социализма в Европе.
Это была страшная ошибка. И я выступил против, когда понял, что вторжение состоялось. Но до того я просто переживал, что началась подготовка, что целая машина пропаганды запущена.

Начались диссидентские процессы…

Вы не должны позволить, чтобы такое повторялось в нашей стране. Когда такого выдающегося человека, как Сахаров, называли врагом народа и агентом мирового империализма. Интересно в таком случае, почему этот великий физик, много раз ездивший за границу, там не остался? Потому что он был настоящим патриотом. Он думал о вас, чтобы вам лучше жилось. Это он своим замечательным выступлением в нашем парламенте остановил афганскую бессмысленную войну! А мы ему помогали, как могли.

Если не изучать историю

-Товарищем Сталиным так восхищаются до сих пор некоторые люди, те, что не нашли времени хотя бы полистать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, несмотря на то что эта книга была по настоянию правительства внесена в школьную программу. Иногда подростки, которых спрашиваешь, читали ли они «Архипелаг ГУЛАГ», говорят: «Ну, это же дела вашего поколения! К нам это не относится».

А вы знаете что? Если люди не изучают свою историю, то страшные трагедии и ошибки могут повториться. И, может быть, в более жестоком варианте. А вот этого нельзя допускать.
Мы не давали реабилитировать Сталина, потому что думали о вас.

Сердце поэта – это территория его родины

— Я больше всего обижаюсь и даже прихожу в ярость, когда меня спрашивают: «А почему вы теперь живете в Америке? За длинным долларом погнались?»
Это меня очень злит.

Меня никто не назначал никаким послом российской культуры в Америке. Я сам себя назначил. Это мое право, я так решил.

Во-первых, сердце поэта – это всегда территория его Родины, где бы он ни был. Где было написано «Горе от ума»? В Персии, где Грибоедов был послом. Где были написаны «Мертвые души»? В Риме. Где были написаны лучшие произведения Тургенева? В Париже. Где их родина?

Пан Иосиф Байковский, мой прадед, сосланный в Сибирь, оказывается, посетил Америку. Он съездил в гости к американским эскимосам и после этого набросал чертеж проекта будущего Берингова тоннеля. Если был бы осуществлен этот проект! Поверьте – геополитика меняет и политику. Может быть, у нас не было бы холодной войны с американцами.

Узнав про эту историю, я просто понял, что я генетически выполняю послание моего прадеда. Я работаю над этим тоннелем, преподавая русскую литературу в Соединенных Штатах. Кроме того, за это время не было ни одного поэта, который посетил бы столько российских и сибирских городов. Я читал свои стихи и нес знамя русской литературы в 96 странах мира. Это что, развлечение, по-вашему?

Вся политика меньше чем жизни детей

«Никогда в нас, шестидесятниках, не противоречили патриотизм родины и патриотизм всего человечества. Национализм агрессивный никогда не будет главной столбовой дорогой русской души».

Эти слова Евгений Евтушенко произнес 22 мая во время поэтической лекции в Госдуме России. Напомним, что с мая 1989-го и до развала СССР в 1991-м поэт был народным депутатом СССР от украинского Харькова.
А томичам он говорил:

— История – это многоходовая, многошаговая комбинация. Которая, надеюсь, никогда не закончится. А вот оборвать ее очень просто! Оборвать, если не быть осторожным. Как сказал Андрей Дмитриевич Сахаров еще давно, когда мы вместе с ним были в парламенте: атомного оружия накопилось достаточно, чтобы сто раз взорвать наш такой хрупкий, такой прекрасный и такой беззащитный шарик.
Я не знаю, увидим ли мы по телевидению эпизод, который в самом начале происходил в Крыму (в военном аэропорту Бельбек под Севастополем. – Прим. авт.). Этот эпизод показал, как должны были в идеале развиваться дальнейшие события. К сожалению, они пошли по другому руслу. Неважно. Не надо забывать этот пример. О нем мое стихотворение «Почти сон».

Зло – не в идеалистах

— Мы все должны понять… Вы должны понять, что Россия будет такой, какими вы будете. Россия ваша, ваших детей, внуков и правнуков.

Я был единственным депутатом, который в своей программе предусмотрел уничтожение выездных комиссий. Сейчас уже и не знают, что это такое. Это комиссии, которые унижали достоинство советского человека, проверяя нас всех на лояльность по отношению к компартии и нашему строю. Это мы вам уже завоевали.

А что вы завоюете для своего поколения? Вам нужно подумать.

Пожалуйста, будьте такими, чтобы мы вами гордились, мы, оставшиеся в живых шестидесятники. Которые сделали очень много – мы отменили цензуру как государственный институт.

Не забудьте моей просьбы к вам – мы, ваши отцы, хотим вами гордиться.

* * *
Это был почти сон, но навек он спасен.
Нам его показал телевизор.
По степи шла одна из солдатских колонн,
безоружна, похожа на вызов.

Что за чувства солдат на опасность вели,
хотя сами того не хотели?
Но знамена в руках, не касаясь земли,
что-то тайное им шелестели.

И под птиц заклинающие голоса
и шагавшие, и часовые
посмотрели друг другу в родные глаза,
но как будто их видят впервые.

Эти парни, прицелы сумев отвести,
не дождавшись вас всех, дипломаты,
преподали вам, как себя надо вести,
заморозив в руках автоматы.

И о чем-то важней всех команд войсковых
под солдатских шагов перестуки,
осторожно застыв на крючках спусковых,
в первый раз призадумались руки.

О история, хоть на мгновенье замри!
И ты замерла. Ты застопорила.
Слава богу, услышала из-под земли:
«Не стреляйте!» – приказ Севастополя.

Вся политика меньше чем жизни детей.
Но когда жить сумеем, когда же –
без продажи оружья –
продажи смертей,
чьей-то совести самопродажи?

И услышим ли мы в день прозрения свой тишину,
слезы счастья не спрятав,
как беззвучный расстрел всех неначатых войн
из невыстреливших автоматов?!

6–8 марта 2014

Чтобы помнили о русском поэте

Татьяна Свиридова

Музей Клюева(после ремонта)

Стремление сохранить память о русском поэте Николае Клюеве объединило школьников, педагогов, литераторов, строителей

Так уж исторически и географически сложилось, что Томску выпала горькая участь стать местом ссылки и гибели тысяч невинных людей. Могут ли современные томичи хоть как-то загладить вину палачей перед жертвами большевистского террора? Могут. Путь один – возрождение памяти об этих людях. Показательным примером может служить трагическая судьба большого русского поэта Николая Клюева, расстрелянного в Томске в 1937-м.

Ошибки взрослых исправляют дети

В апреле 1990 года стараниями правозащитников в Томске появилась улица Клюева. В 1995-м вышла книга Льва Пичурина «Последние дни Николая Клюева» – плод многолетних изысканий автора. В 2009-м в городе состоялись первые всероссийские Клюевские чтения. А спустя еще два года, в рамках вторых Клюевских чтений, в школе № 58 по инициативе восьмиклассников Анастасии Цветковой, Алины Юлдашевой, Алексея Мацевича, Анны Красногорцевой и библиотекаря Галины Погребняк был открыт уникальный школьный музей Николая Клюева.

– Каждую осень, 22 октября, мы собираемся вместе,– рассказывает библиотекарь

Галина Погребняк. – Отмечаем день рождения музея и поэта – концертом, беседой за круглым столом.

По словам Галины Николаевны, в гости к ребятам в этот день приходят руководитель мемориального музея Василий Ханевич, депутат Законодательной думы ТО Лев Пичурин, литераторы Геннадий Скарлыгин, Сергей Заплавный, Николай Серебренников, Николай Хоничев. Особенно тесная связь у активистов музея установилась с Василием Ханевичем и Львом Пичуриным. Первый дал копии следственного дела Клюева, помог организовать экспозиции. Второй положил начало доброму делу – первым в Томске стал заниматься возрождением памяти поэта.

ТДСК протянула руку помощи

– В преддверии очередных Клюевских чтений и 130-летия со дня рождения поэта, – продолжает Галина Погребняк, – назрела необходимость провести в помещении ремонт. Мы обратились с просьбой о помощи к генеральному директору ОАО «Томская домостроительная компания» Александру Шпетеру. Нас услышали и очень хорошо помогли.

Директор «Профи ТДСК» Валерий Ширин направил в музей штукатуров Наталью Толмачеву и Александру Курлович. Девушки несколько дней работали с раннего утра до десяти вечера: ровняли стены, потолок, красили, клеили и привели помещение в идеальное состояние. Директор «Стройкомплект ТДСК» Владимир Шевченко направил в музей молодых людей, которые установили пластиковое окно. А директор «Спецстроя ТДСК» Александр Козлов помог приобрести люстру в виде керосиновой лампы.

– Теперь не стыдно принимать в музее гостей, – резюмирует Галина Погребняк. – И все это благодаря неравнодушию таких людей, как Александр Шпетер и Любовь Варьяс (руководитель отдела по связям с общественностью. – Прим. ред.).

Продвигают творчество поэта в массы

В третью годовщину существования музея здесь собралось большое количество гостей. Почти в полном составе пришли члены совета ветеранов микрорайона Солнечного.

– Это наша группа поддержки, – подчеркивает Галина Погребняк. – Дорогие бабушки и дедушки были на концерте, участвовали в чаепитии. Музей посещают учащиеся других школ города. Уже два года приходят старшеклассники гимназии № 2, бывали ученики из 36-й школы, а ребята из 26-й школы изучали творчество Николая Клюева в нашем музее, а затем провели открытый урок у себя в учреждении.

Следуя совету Василия Ханевича заняться популяризацией творчества Клюева, хозяева музея поэта приглашают на экскурсии людей, заинтересованных в сохранении культурного наследия нашего города. Шестиклассница Наташа Исаева и восьмиклассник Сергей Долгих прошли обучение в краеведческом музее, они и другие ребята из 58-й СОШ готовы со знанием дела провести экскурсию и рассказать о талантливом русском поэте всем желающим.

Справка «ТН»

Николай Алексеевич Клюев – поэт, представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии ХХ века. Родился в 1884 году в деревне Коштуги Олонецкой губернии, расстрелян в октябре 1937 года в Томске.

О творчестве Николая Клюева с уважением отзывались Александр Блок, Валерий Брюсов, Николай Гумилев, своим учителем называл Клюева Сергей Есенин. При жизни поэта были изданы несколько книг стихов: «Братские песни» (1912 год), «Лесные были» (1912), «Сосен перезвон» (1912, 1913), «Мирские думы» (1916), «Избяные песни» (1920, Берлин) и т.д.

В феврале 1934 года Клюев был арестован по обвинению в «составлении и распространении контрреволюционных литературных произведений» и выслан в Колпашево Нарымского края, а осенью того же года по ходатайству деятелей культуры переведен в Томск. 5 июня 1937 года Николай Алексеевич вновь был арестован по обвинению в участии в антисоветской монархической организации и в конце октября расстрелян. В 1957 году реабилитирован, однако его первая посмертная книга в СССР вышла только в 1977 году.

Томские поэты стали лучшими слэмерами Сибири

Первый Сибирский командный поэтический турнир «Предназначено на СЛЭМ», посвященный Международному дню поэзии, прошел в Новосибирске 21 марта 2014 года. Организаторами этой социокультурной акции стали Новосибирская государственная областная научная библиотека и новосибирское отделение Союза писателей России.

В турнире приняли участие четыре команды – из Барнаула, Томска и Новосибирска. Томск был представлен девятью поэтами. Это победители недавнего городского поэтического слэма Светлана Патрушева и Анна Савченко, члены Союза писателей России Елена Клименко и Ольга Комарова, слэмеры Тарас Солонин, Андрей Батырев, Николай Конинин и Татьяна Котляревская, а также Никита Зонов, который произвел большое впечатление на публику в родном городе.

Из Барнаула смогли приехать на турнир только четверо. Зато Новосибирск заявил сразу два десятка поэтов. Ведущий слэма Юрий Татаренко составил две пары команд по 8 человек в каждой. В первом поединке сошлись Томск и Новосибирск-1. Второй команде Новосибирска противостояла сборная поэтов Сибири, куда вошли барнаульцы Наталья Николенкова, Александра Вайс, Дмитрий Мухачев и Артем Деревянкин, томич Андрей Батырев и еще трое новосибирцев.

Соревнования в театральном зале библиотеки, вместившем в себя больше 60 авторов и любителей поэзии, проходили по принципу поэтических дуэлей: победитель каждой пары приносил 1 балл в копилку своей команды. Выявляли лучших все участники слэма и публика – путем открытого голосования.

Оба полуфинала закончились с одинаковым счетом 5:3. Хозяева площадки уступили и томичам, и сборной Сибири. Победу Томску принесли выступления Савченко, Комаровой, Конинина, Солонина и Зонова. В сборной поэтов Сибири блистала вся барнаульская четверка. При этом Никита Зонов и Наталья Николенкова набрали наибольшее число голосов – по 49.

В финале команды победителей представили трое лидеров зрительского голосования. После дуэлей Тарас Солонин – Александра Вайс и Дмитрий Мухачев – Николай Конинин счет был равным: 1:1. В решающем поединке Никита Зонов уверенно переиграл Наталью Николенкову. 2:1. Таким образом, была одержана первая победа томских слэмеров в первом Сибирском командном поэтическом турнире.

Юрий Татаренко

http://globalsib.com/19604/

Наш земляк – автор «Антологии сетевой поэзии»

10-го января нынешнего года поэт Игорь ИВАНЧЕНКО получил письмо-приглашение, в котором, в частности, говорится:

«Добрый день, уважаемый Игорь! К Вам обращаются редакторы-составители очередного поэтического тома «Антологии сетевой поэзии» – проекта Санкт-Петербургского книжного издательства «Скифия». Мы приглашаем Вас в наш новый том.

Книги выходят большим тиражом (в настоящее время тома выходят тиражом в 1000 экз.), в твердом переплете с шитьем – это настоящие толстые красивые книги, которые имеют свой номер ISBN, регистрируются в книжной палате РФ как новое издание, поступают в библиотеки и прочие официальные места в рамках обязательной рассылки.

Автор не платит за свою публикацию. Это принципиальная позиция нашей серии и именно она позволяет проводить жесткий конкурс-отбор участников. И это позволяет отсечь даже возможность того, что в антологии могут оказаться не очень профессиональные или недостаточно интересные авторы. В этом и состоит задача конкурсного отбора.

Как Вы понимаете, Вам конкурсного отбора проходить не надо, потому что мы обратились к Вам сами. При Вашем согласии на участие, Вы будете приняты в наш том автоматически.»

Игорь Иванович, хотя он – не чисто сетевой автор, а больше, в силу возраста и давних пристрастий, любит и предпочитает «бумажные» литературные издания, посчитал предложение редакторов «Скифии» весьма лестным для себя, естественно, дал согласие на публикацию, подготовил требуемую тематическую подборку из 20-ти  тихотворений «ОСЕНИ ДУША, КАК ПЁС, ВЕРНА…» и отправил её редакторам.

Ориентировочный срок выхода нового тома «Антологии сетевой поэзии» – вторая половина 2014 года.

Одно из стихотворений Игоря ИВАНЧЕНКО из тематической подборки:

ПАРОВОЗЫ

Здесь когда, в Сибири, вы блистали,
Я любил ночные поезда…
Шлейфы искр и дыма.
Грохот стали.

И в окне весёлая звезда.
Пролетают сонные деревни.
Проплывают лунные поля.
Обжигая искрами деревья,

Мчится паровоз.
Гудит земля.
Перегоны от Тайги до Томска –
Паровозная ночная быль…

Лишь портфель да тощая котомка –
Весь багаж студента.
Гарь и пыль.
Становились чёрными ладони

И рубашки белой воротник.
Мчались растреноженные кони;
Паровоз – железный коренник.
…Ветер вслед за поездом с откосов

Гонит листья.
В скорбной тишине
Кладбище отживших паровозов
Проплывает медленно в окне.

Эх, стоп-кран решительно рвануть бы,
Постоять бы здесь хоть полчаса!..
Гордые измученные судьбы.
Отчужденья злая полоса.

Эра паровозов миновала.
И уже, как видно, навсегда.
Я –
Чтобы душа не тосковала –
Разлюбил ночные поезда…

В Томске выступит известная поэтесса Ирина Астахова

15 февраля Томск впервые посетит известная поэтесса из Москвы Ирина Астахова. Ее выступление состоится в 20.00 в зрелищном центре «Аэлита» (пр. Ленина, 78).

Поэтесса, с творческим псевдонимом Ах Астахова, презентует свой дебютный сборник стихов и новую, эксклюзивную программу, написанную специально для сибирского тура.

Свои первые стихи Ирина Астахова написала в возрасте 9 лет, а концертную деятельность  начала в 2011 году. Сейчас у нее тысячи поклонников в России, Украине и Белоруссии.

Широкая известность пришла к Ирине после выхода видеоролика на стихотворение «Тебя хоть там любят?». Общее количество просмотров этого ролика на youtube и других интернет-ресурсах составило практически миллион просмотров.

Пресс-служба администрации г.Томска