Надежда Андреева
Хоть я и являюсь подписчицей «ТН» уже почти два десятка лет, не думала, что когда-нибудь напишу в газету. Не скрою, «Томские новости» нравятся, очень много полезных и интересных статей, но сердце впервые защемило, когда я прочитала небольшую заметку в №19 (835) от 13 мая этого года «О томском филиале литовского музея». В ней говорится, что власти Литвы хотят увековечить память своих ссыльных в Томске, переживших нечеловеческие условия, угнетения и унижения в Сибири. Но так ли это было? Ради памяти своих близких не могу умолчать.
Мне 72 года, часть жизни я прожила в деревне Малиновке Бакчарского района. Мой дед Павел Андреевич Андреев и его семья были сосланы туда из Алтайского края в 1931 году. О жизненных трудностях спецпереселенцев частенько рассказывала моя мама. Ее откровения невозможно было слушать без слез – люди, неправедно загнанные в тайгу с малыми детьми, без еды, жилья и помощи, боролись как могли. Умерших старых и малых было не сосчитать. Но выжившие среди болот и тайги, холода и голода, крепкие духом люди к 1940 году встали на ноги, перешли из землянок в отстроенные избы-пятистенки, обзавелись огородами, скотиной. Перед войной в колхозе несколько лет подряд стабильно вырастали неплохие урожаи, появилась надежда на лучшее.
В 1940 году привезли новую партию переселенцев, оказалось, что они из Литвы. Как рассказывала мама, по сравнению с малиновцами, были они хорошо одетыми, далеко не бедными, поскольку привезли с собой много добра, включая даже швейные машинки. Подселили их в теплые избы к малиновцам – на все готовое. Но относились они к старожилам высокомерно, никогда не забывали подчеркивать свое «культурное» превосходство. Дрова не заготавливали, дикоросы не собирали, считая, что топить печь и кормить – это обязанность хозяев. Работать не хотели, сбывали свои вещи, которые, конечно, шли нарасхват (ну негде было взять готовую одежду), жили на средства от продажи барахла и тем, что сердобольные наши люди выделяли из своих запасов.
Только однажды мой дед (в его доме поселили литовскую семью из 12 человек) взбунтовался: идите работать, мне нечем кормить еще и вас! Вынуждены они были пойти трудиться, да и то не на лесоповал и раскорчевку, а на подсобные работы: корма подвезти к ферме, крышу в амбаре залатать… Никто из них не надрывался, пуп не рвал, никто не умер от лишений, но и никаким человеческим поступком или душой доброй не запомнился. По окончании срока ссылки они быстренько уехали на родину.
Давно нет Малиновки, заросли поля, некогда отвоеванные колхозниками у тайги, умерли мои близкие, честно трудившиеся в тылу, погибли ушедшие из деревни на фронт 123 человека. Не осталось памятного знака этим людям, лишь заросли крапивы да прогнившие остовы срубов. Доберется ли до этих событий когда-нибудь благодарная память потомков? Неизвестно… Зато литовцы у себя преуспели с практикой безжалостного уничтожения памятников советским солдатам, сложившим голову за освобождение их земли от фашизма.
Должны ли мы идти навстречу их желанию создать в Томске филиал музея «оккупации»? По-христиански было бы грешно не пойти навстречу. Но как не сетовать, что на нашей доверчивости и жалости процветает чужая неблагодарность «Йонасов, не помнящих добра». Да, надо жить со всеми в мире и дружбе, но только движение к согласию у людей должно быть обоюдным, а не очередным уколом и напоминанием о былых обидах.
От редакции. Когда материал готовился к выходу в печать, стало известно, что депутаты на очередном заседании городской Думы дали добро на установку литовского памятного знака у камня скорби в Томске.