Каждый из десяти детей Светланы смотрит на маму с нежностью и надеждой, а у нее хватило бы любви и на одиннадцатого…
У кого-то из читателей эта история вызовет сочувствие, у кого-то – недоверие, но равнодушным она точно никого не оставит
Жительница Томской области уже третий год разыскивает своего малыша. Женщина уверена: в 2007 году в томском роддоме она родила тройню, но одного из новорожденных врачи «приберегли» для неофициального усыновления.
УЗИ
Светлана Пакля – из Первомайского района. Она многодетная мать, вместе с супругом воспитывающая (еще до многоплодной беременности) восьмерых детей. Семья обычная, деревенская, не асоциальная: домохозяйка Светлана зарабатывает вязаньем (машинку в свое время подарил губернатор), муж – фермер.
В 2006 году Светлана вновь встала на учет и вскоре узнала, что беременность многоплодная.
– Из Первомайской поликлиники направили на УЗИ в НИИ генетики, где врач предположительно диагностировал три плода. Мы долго вместе рассматривали изображение на мониторе, помню, доктор показывала и говорила: «Будто маме ручкой машет». Со словами «укажу пока двух, ведь их четко видно» и добавив, что «в животе все равно никто не останется», мне дали заключение. Спорить я не стала. Зачем?
30 января Светлана вновь приехала в Томск – на контрольное УЗИ в роддом. Доктор Оксана М., изучая изображение на мониторе, поочередно описывала будущих малышей – рост, предположительный вес, расположение, пол. Речь шла о двух мальчиках и девочке, что врач и указала в медкарте.
– Позже, когда началось расследование, именно этого документа в карте не оказалось, – уверяет Пакля. – Но факт УЗИ и диагностирование тройни могут подтвердить свидетели: тогда в коридоре роддома было очень холодно, и врач разрешила зайти в кабинет еще двум будущим мамочкам. Им тоже было любопытно: у них в животе один, у меня сразу трое. Так вот одну из них я с трудом, но все-таки нашла: она помнит то УЗИ. Нашла я и врача, делавшего УЗИ: Оксана М. уехала в другой город, сменила фамилию. Мы с ней созванивались, она не отказывается, что диагностировала три плода.
Подготовка
– Хотела рожать в Первомайском, но после контрольного УЗИ главврач роддома сказала, что в областном департаменте здравоохранения рекомендовали оставить меня в томском роддоме. Я спорить не стала, на все сто доверилась медикам. 24 февраля главврач провела со мной беседу о предстоящей операции кесарева сечения, а началась она со слов: «Так, Светлана, у тебя, значит, тройня…».
Выбрав эпидуральную анестезию (чтобы быть в сознании), я ждала схваток. 26 февраля это произошло, и медсестра начала готовить меня к родам. Помню операционный стол. Команда главврача: «У нас, возможно, тройня». Передо мной белая простыня. Происходящее вижу только ниже уровня простыни и выше – глаза медиков, по их сосредоточенным взглядам понимаю: началось.
Роды
– Помню, раздался звонкий плач, и главврач комментирует: девочка, примерно 2500. Через секунду заходит медсестра и уносит ребенка (малыша за простынкой не вижу). Я тем временем считаю секунды – интересно, через какое время родится следующий, и вот минуты через 3 вновь плач и опять комментарий: «Мальчик, тяжелее будет». Ребенка почему-то выносят низом: то есть я его вижу. Опять считаю секунды, помню, что сказала врачам: «Третьего пошарьте!». Через 5–6 минут подошла женщина и ниже уровня стола, спинкой вверх вынесла третьего малыша. Он не плакал, хотя я прислушивалась, как могла, в итоге подумала, что третий новорожденный мертв. Возвращая себя к мысли, что двое малышей живы и ради них мне нужно сохранить нервную систему, не потерять молоко, старалась гнать страшные мысли прочь.
Первые сомнения
– Первое время я лежала без детей – их дохаживали. Продолжала ждать тяжелого разговора. Сама спрашивать боялась. Тем временем слышала разговоры, что в одной из палат есть отказник. На секунду мелькнула страшная мысль: «А вдруг моего малыша сделали отказным…». В голове был бардак, и я изо всех сил старалась переключиться на сына и дочку.
Сразу после выписки все рассказала мужу. Я была уверена, что родила троих. В итоге мы приняли решение, что пришло время самим задавать вопросы, но новорожденные были слабенькими, до года я часто лежала с ними в больницах, а еще ведь дома 8 детей, муж работал вахтовым методом. И тут еще одна беда – сгорел наш дом: три месяца ютились, где могли. Спасибо, люди помогали и губернатор выделил средства на покупку дома. Как только эти проблемы решились, я сразу занялась поисками.
Новые нестыковки
– Начала я с врача нашей первомайской больницы, у которой спросила: можно ли сделать так, чтобы в первые секунды ребенок не заплакал. С ее слов, это вполне возможно: если ребенка положить спинкой вверх. Именно так и несли третий плод. Я приехала в Томск и написала заявление в областной департамент здравоохранения, была на приеме у главного акушера-гинеколога. Вскоре получила ответ: оказывается, у меня в принципе не могло быть трех плодов.
После этого я сразу пошла в роддом. Главврача не оказалось на месте, не теряя времени, я отправилась к специалисту, который фиксирует отказников. Та принялась уверять, что мне все почудилось. Прошу ответить, были ли в этот день отказники. Она достает тетрадь: «Отказник 1 марта и 26 февраля». Цепляясь за свою дату (26 февраля), интересуюсь, чей это ребенок, и слышу: «Женщины из Первомайского района. А вы откуда?». Я ответила. После этого разговор уже не клеился…
Через несколько дней я опять была в роддоме, уже у главврача (на шее телефон с включенным диктофоном). Прямым текстом говорю: я уверена, что был третий ребенок, убедите, если это не так. Главврач зовет уже знакомую мне даму, отвечающую за отказников, та говорит: «26 февраля родился малыш, но есть мать, я помню ее». Спрашиваю, откуда эта женщина? «А у нас это не записано»… В общем, опять получается так, будто мне все почудилось.
Пишу жалобу в Росздравнадзор, заявление в прокуратуру, последнее передают в следственный комитет города. Жду. Первым пришел ответ Росздравнадзора, где сказано: 26 февраля отказников в этом роддоме не было. Вскоре приходит ответ следствия: в возбуждении дела отказать, оснований нет.
Еду к следователю для знакомства с материалами дела, где впервые вижу копии медицинских документов, из которых сделала выписки. Вот они (Светлана показывает исписанную тетрадь). Что получается: согласно журналу родов, в 13. 45 рождается мой первый малыш, через три минуты – второй. В 13.55 зафиксирован третий плод, но указана другая мать – некая Кристина К.
В материалах дела нахожу копию тетради по отказным детям: 1 марта обнаруживаю
отказника, рожденного 26 февраля все той же Кристиной К.
Тут же читаю протокол опроса главврача: с ее слов, 1 марта был отказник, а 26 никто от детей не отказывался. Как так?! У меня на диктофоне ее слова, она и ее подчиненная сами говорили, что был ребенок, от которого 26 февраля отказалась мать!
Опять заявление в прокуратуру, опять материалы уходят все в то же следствие, но к другому следователю. Опять отказ с комментарием: 26 февраля отказников не было. Я снова еду знакомиться с материалами дела и обнаруживаю уже свежие разночтения.
Оказывается, в 13.55 уже родила не та самая Кристина К., а некая Альмира Я. (предусмотрительно переписываю ее адрес). Смотрю далее список врачей, принимавших у меня и Альмиры Я. роды: обнаруживаю, что одна и та же врач одновременно присутствует и на операции, и на родах. Так не бывает. Ищу Альмиру Я. и узнаю: она действительно родила 26 февраля, но в 9 утра!
Не знаю, сколько раз переписывали журнал родов. То, что его обновляли, для меня факт неоспоримый, но зачем? Но и это еще не все: я нашла некоторых женщин, лежавших со мной в роддоме. Наталья С. вспомнила, что спрашивала главврача, как прошли мои роды, на что услышала: один ребенок умер, поэтому лучше не спрашивайте Паклю о родах.
Еще Наташа С. рассказала, что ночью к ней в палату поступили две девушки (одна из них Кристина К.). Матери обычно беседуют друг с другом, но эта К. пожаловалась, что ее ребенок умер, и разговор на этом оборвался. Но Наталья С. помнит, как вскоре в палату зашел врач и сказал К.: «Пиши отказную, и ты свободна».
– В общем, я продолжаю настаивать, что моего третьего малыша приписали К. и оформили отказную, чтобы медики за вознаграждение передали ребенка для незаконного усыновления семье, в которой по каким-то причинам не могли стать родителями официальным путем.
…Верна гипотеза Светланы или нет, но, слушая ее рассказ, я не раз ловила себя на мысли, что этот человек буквально по крупицам восстановил события трехлетней давности: факты, фамилии, адреса, найдя людей, которых, возможно, отыщет не каждый сыщик. А вдруг она права? Вдруг тот путь, по которому она продолжает идти, приведет Светлану к долгожданной развязке, и что тогда? Сейчас речь идет только о драме одной семьи, результат поиска может нарушить жизнь двух семей и самого малыша…
– Я думала об этом сотни раз, и все-таки это мой материнский долг – искать своего ребенка, – говорит Светлана Пакля. – Лучше так, чем потом всю оставшуюся жизнь чувствовать себя предательницей и жалеть, что в свое время не предприняла никаких действий.
Фото автора