Коллизия на процессе по «делу Никифорова»

Судья на процессе по делу Геннадия Никифорова во вторник, 2 декабря, начал заседание с сообщения о препятствии в работе присяжных.

— В четверг, когда в работе коллегии был объявлен перерыв, ко мне обратилась присяжная № 10. Она выразила желание ознакомиться со справкой, содержащей диагноз потерпевшей Скороходовой, и получить сведения о враче, который ее выдал. Она высказала недовольство способом, которым данное доказательство было представлено коллегии.

…Она выразила сомнения по поводу обоснованности постановки диагноза потерпевшей и свою готовность представить суду на сегодняшний день письменные заметки и соображения по настоящему уголовному делу.

Гособвинитель Елена Лобозанова – присяжной:

— Я вам представляла справку медицинскую из первой горбольницы…

— Не представляли. Вы передавали для обозрения больничный лист.

— В материалах дела на двух листах было: ксерокопия из журнала и медицинская справочка из первой больницы. Что Вы хотели узнать из этой справки?

— Диагноз и кто обследовал.

— А дальше?..

— Я не отвечаю на этот вопрос.

— У вас на сегодняшний день возникли сомнения в причинении телесных повреждений Скороходовой?

— Почему на сегодняшний? У меня они еще тогда возникли.

Гособвинение:

— Я полагаю, имеется основание для отвода присяжного заседателя. В ходе опроса заседателя было установлено, что у нее сложилось определенное мнение в отношении Скороходовой… хотя мы до конца еще не исследовали обстоятельства дела. Присяжный заседатель не имеет права высказывать свое мнение до вынесения вердикта, собирать доказательства вне рамок судебного заседания. Присяжным допущено нарушение закона.

Адвокат Марина Жилко — присяжным:

— Мнение иметь можно. Но вы свое мнение не высказывайте до вердикта. Присяжная высказала свое мнение неподобающим способом и тому человеку, которому она не могла это делать. Есть основание для отвода присяжной, о чем защита также ходатайствует.

Судья удовлетворил ходатайство, присяжным на процессе стало меньше. Теперь их всего 13 – 12 основного состава и запасной.

Неделю назад во время заседания по «делу Никифорова» сторона гособвинения выразила протест по поводу публикаций в прессе «стенограмм» процесса. Редакция понимает, что эти слова адресованы исключительно «ТН», и хочет объяснить свою позицию.

Во-первых, наши публикации не являются стенограммами – мы даем лишь выборочные моменты из заседаний, с очень серьезным сокращением. По своему жанру наши публикации являются судебными репортажами — по возможности подробным (с использованием материалов аудиозаписи) пересказом происходящего в зале. Такая форма подачи материала — общепризнанная мировая практика, позволяющая избегать журналистских оценок.

Во-вторых, мы одинаково нейтрально относимся ко всем участникам процесса и ни в коей мере не хотели бы помешать кому-либо из них. Мы, безусловно, отдаем себе отчет, что наша работа оказывает некое воздействие на участников процесса, доставляет им некие неудобства. Однако считаем, что это воздействие и неудобства являются ничем иным, как одной из форм гражданского контроля над важнейшей для общества сферой — отправлением правосудия. Это особо актуально, когда речь идет о процессах, вызывающих огромный общественный резонанс. Поэтому редакция считает своим профессиональным долгом и впредь по возможности наиболее полно знакомить томичей с ходом открытых (!) судебных заседаний по «делу Никифорова» и «делу Макарова».

Редакция «ТН»

 

«Отформатировано»

Суд заслушивает свидетелей по «делу Никифорова»

 

Свидетель Тучина Марина Юрьевна, сотрудник взвода охраны при УВД. Дежурила 29 сентября 2007 года.

— …Пришел Никифоров, привел посетителя, примерно полпятого. Спросила: «На кого записывать?» Сказал: «Записывай на меня». …В шесть часов пошла на обход здания, спустились Чепурин и Гильденбранд. Спустя час примерно вышел Никифоров. «Где ваш посетитель?» — «Он же вышел. Ты где была?»

— Возможен ли бесконтрольный выход из здания?

— Я закрываю дверь на замок.

— Вы сами не видели, как выходил Вахненко. Никифоров вам сказал, что он вышел. Вы сами для себя какие выводы сделали?

— Я поняла, что, пока я записывала, Чепурин сдавал ключи от кабинета, — он вышел. Запись, что он вышел, делала со слов Никифорова… Около 12 часов я закрываю ворота. Примерно через полчаса Никифоров позвонил: «Это я, открой». Находился до 9 утра. Ключ от кабинета не сдал.

«Музыка играла»

Свидетель Пупышев Семен Викторович, в сентябре 2007 года — сотрудник ОБЭП. Вместе с Никифоровым, Гильденбрандом и Чепуриным доставил Вахненко в отделение.

— Одежду Никифорова не помните? Носил ли галстук? – гособвинитель.

— Когда стал начальником отделения, стал носить галстук.

…Вахненко вместе с Никифоровым проследовали в его кабинет (№ 409. – Прим. авт.). Я находился в 410-м кабинете… Часов в 6 вышел Никифоров, всех распустил по домам.

— Какие-то звуки из кабинета 409-го, где находились Никифоров и Вахненко, слышали?

— Суббота, кроме нас никого не было в здании, у нас играла громкая музыка.

Адвокат Никифорова Марина Жилко:

— Никифоров, когда сказал, что вы можете идти домой, как выглядел? Не было ли телесных повреждений?

— В белой рубашке. Только без галстука.

— Рукава короткие или длинные? Закатаны?

— Не помню. Он всегда был в рубашке с длинными рукавами.

«Темно и страшно»

Свидетель Шинкарева Ирина Сергеевна, сотрудник взвода охраны УВД, дежурила 30 сентября.

— При каких обстоятельствах общались с Никифоровым и примерно когда это было? – гособвинитель.

— Вечером. Мы запирали ворота, когда все уходили. Он ушел из здания, сказал, что вернется еще спустя какое-то время… (Никифоров возвращается и вновь уходит. – Прим. авт.). Я его проводила до ворот, закрыла, пошла в здание. Когда уходил, нес большую бутылку. Неполная. Прозрачная жидкость. Еще пошутил: «Спирт будешь пить?»

— Когда Никифоров находился в здании, не слышно ли было шума?

— Я думала, мне показалось – как будто упал сугроб с крыши. В другом конце здания. Очень далеко, тихо-тихо. Тишина и глухой звук, еле слышный.

— Обзор камер видеонаблюдения?

— Центральный вход, гараж и площадь перед воротами – две стороны здания.

— Обход здания вокруг вы осуществляли?

— Когда еще светло было.

— Во что был одет Никифоров? — адвокат Никифорова.

— Черный костюм, белая рубашка. Чистая, опрятная.

Гособвинитель зачитывает показания свидетеля в ходе предварительного следствия.

«…Около 1-2 часов ночи Никифоров вернулся, ключа от его кабинета на посту не было. Я считаю, ключ был у Никифорова. В руках у Никифорова был пакет. Поднялся к себе наверх, находился там около 30 минут. Перед его выходом я услышала глухой грохот. Я от неожиданности подскочила, потом подумала, что это что-то Никифоров делает наверху. Вскоре после этого он спустился. В руках у него была пятилитровая пластиковая бутылка. Пакета, с которым Никифоров заходил, я у него не заметила. Уходя, сдал ключи от своего кабинета. За свою смену я делала обход здания, но на четвертый этаж не заходила. Ночью там темно и страшно. Когда Никифоров вышел из здания, я обратила внимание, что он остановился за шлагбаумом и смотрел в мою сторону. Он смотрел, куда я пойду от ворот».

— Что за пакет? – гособвинитель.

— Черный, свернут.

«Проведено форматирование»

Свидетель Лесников Алексей Сергеевич. В сентябре 2007 года – оперуполномоченный уголовного розыска, группы по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений против личности.

— Довелось по указанию руководства поехать в ОБЭП и провести изъятие видеорегистратора. Присутствовали… специалист отдела «К» (отвечает за технику. — Прим. авт.), я, начальник ОБЭП Алембеков, понятые. Просматривалась видеозапись за тот день по факту без вести пропавшего Вахненко. На записях фиксировались люди, выходящие и входящие в здание.

— Записывали ли вы время, когда они входили и выходили?

— В свой черновик. Начальник ОБЭП называл фамилии. Вахненко, Гильденбранд и Никифоров входили, потом выходили, без вести пропавший Вахненко так и не вышел.

Гособвинитель зачитывает и показывает присяжным листки из блокнота свидетеля: записано время прихода и ухода сотрудников и посетителей из здания ОБЭП.

Затем зачитывает заключение технической экспертизы от 30 апреля 2008 года. Проведена в Сибирском региональном центре судебной экспертизы.

«Был представлен видеорегистратор… В видеорегистраторе произведена операция быстрого форматирования диска, в результате которой произошло удаление служебной информации. Часть кадров видеозаписи была уничтожена записанными поверх данными, содержание и структура которых отличается от файлов видеорегистратора. …Определить содержание видеозаписей не представляется возможным».

«Меня не ввязывайте»

Свидетель Чепурин Евгений Вениаминович. В сентябре — октябре 2007 года – оперуполномоченный ОБЭП.

— Дело было мне передано в сентябре или октябре.

— К 29 сентября были ли выполнены достаточные запланированные мероприятия, чтобы состоялась беседа с Вахненко?

— По бумагам было ясно, что идет хищение золота. Золото сдавал Вахненко. Планировалась командировка в Хакасию. Утром все вышли на работу, была планерка, поставлена задача задержать Вахненко и Нагайцева…

— Где обнаружили Вахненко?

— На автомойке в конце Академгородка. Стоял джип, спросили, кто хозяин, человек сказал: «Я». Геннадий Геннадьевич представился, показал удостоверение. Сказали проехать в ОБЭП. Он растерялся, было видно, что он испугался, покраснел. Ехали в машине, он всю дорогу вообще молчал, не сказал ни одного слова.

— Не было ли у Вахненко телесных повреждений?

— Я его не рассматривал. Единственное, когда поднимались по лестнице, у него началась одышка. Дышал очень тяжело.

— Кто был в здании?

— Все отделение.

— В 410-м все собрались?

— Угу… Я сидел за компьютером, печатал справку о поездке в Новосибирск.

— Чем занимались сотрудники?

— Чай пили. Суббота. Разговаривали. Может, потихоньку играло радио… Печатал минут 10, потом Сергей (Гильденбранд. – Прим. авт.) позвал: «Пошли, зайдем к Геннадию Геннадьевичу». Открыл дверь, там Вахненко лежал на полу. Обстановка нарушена не была, он прямо у двери лежал, ногами вперед. Лежал на спине, ровно. Ничего не было завернуто, повернуто.

— Где находились Никифоров и Гильденбранд?

— С Гильденбрандом я вместе зашел, где находился Никифоров, не помню. Я сказал: «Скорую» вызывайте».

— Почему решили, что нужно «скорую»?

— Сразу понял, что что-то не в порядке.

— Вы не спрашивали, что случилось?

— Нет, по-моему.

— Они вам сами что-нибудь говорили?

— Нет.

— Вы им предлагали в «скорую» звонить. Как они отреагировали?

— Не помню. Я растерялся.

— Сами почему не вызвали?

— Не помню.

— Сотрудникам сказали, что человек лежит?

— Нет.

— Никифоров с вами разговаривал?

— Вроде бы да. Я был в шоковом состоянии.

— В тот день вы возвращались?

— У меня в кабинете была бутылка водки особая, я товарищу обещал, пришлось вернуться. Поднялся в кабинет, взял бутылку и спустился.

— Когда вы печатали, шум или необычные звуки слышали?

— Мгновение, как шуршание стула об стенку, секунд 15. Может, стул там сдвинулся.

— Разговаривали ли вы с Никифоровым или Гильденбрандом о случившемся с Вахненко?

— Не хотел.

Представитель Вахненко:

— В воскресенье, 30 сентября, виделись с Гильденбрандом или Никифоровым?

— Вечером я находился у знакомой, ей позвонил Геннадий Геннадьевич, попросил меня спуститься. Они были на автомобиле Сергея, «шестерке». Сказали: «Нужна помощь». Я сказал: «Не надо меня ни во что вмешивать».

— Что вы можете сказать об акустике между кабинетами? — адвокат Никифорова.

— Слышимость хорошая. Крик «Зайди» можно услышать.

— В чем был Вахненко?

— В верхней одежде.

— Цвет лица?

— Не помню.

— Кровь где-нибудь была? Телесные повреждения?

— Я не видел.

— У Вахненко руки-ноги были связаны?

— Нет.

— На лице ни пластыря, ни скотча?

— Нет.

— Что вы про себя подумали?

— Человеку плохо стало.

— Жив он или не жив, вы думали?

— Мне показалось, что не жив…

(Чепурин рассказывает: в милиции проработал 16,5 года, в том числе старшим оперуполномоченным уголовного розыска. Уволился 6 октября 2007 года по собственному желанию. Сейчас не работает.)

Судья:

— Что такого вы увидели, что сразу захотели прекратить отношения с Гильденбрандом и Никифоровым и не оказали никакой помощи?

— Раньше такого никогда не видел. Был шокирован.

— Когда с работы уходили, автомобиль Вахненко видели? — гособвинитель.

— Не помню.

— Согласно данным оперуполномоченного уголовного розыска, в 16.21 вы зашли в здание ОБЭП. Вышли в 17.57. Это могло соответствовать?

— Да.

— Прошло больше часа. 15 минут вы писали справку. Что остальное время делали?

— Не знаю.

— Сотрудники вышли в 17.32, вы в 17.57. Что делали, когда остальные сотрудники уже ушли?

— Пока компьютер выключили, кабинет закрыли.

— В 18.34 вы вошли, в 18.39 вышли. В 18.51 вышел Никифоров. Вы с ним столкнулись?

— Нет.

Гособвинитель зачитывает показания Чепурина на предварительном расследовании от 4 октября 2007 года (на следующий день демонстрируют еще и видеозапись допроса):

«…Не слышал из кабинета Никифорова криков и звуков ударов, но слышал возню, как будто в кабинете двигают мебель…

…Вахненко был весь синий, глаза открыты, он не подавал признаков жизни. Я предлагал вызвать «скорую». Гильденбранд или Никифоров сказали: «Он уже умер». Я сказал: «Что вы творите, меня не ввязывайте». Никифоров сказал: «Если что сболтнешь, пойдешь прицепом»…

…Никифоров дал мне ключи от джипа Вахненко и приказал отогнать от отдела. Я отказался…

..Потом мне опять звонили: «Одно дело сделали, надо другое сделать». Я говорю: «Отстань».

..Никакой необходимости вызывать Вахненко для работы 29 сентября не было».

Гособвинитель:

— Ваша фраза: «Что вы творите?» Что вы поняли, что они творят?

— Что «скорую» не вызывают.

— Как вы можете пояснить, в воскресенье утром Никифоров звонил вам: «Одно дело сделали, надо сделать второе?»

— Я не знаю.

От редакции. При освещении «дела Никифорова» и «дела Макарова» редакция сталкивается с некоторыми этическими проблемами. Мы понимаем, что свидетели, пострадавшие высказывают свое субъективное восприятие произошедшего, и истинность или ложность их утверждений может определить только суд. Однако, с другой стороны, эти люди официально предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Поэтому редакция считает необходимым как можно более полно освещать процессы по делам, которые вызвали большой общественный резонанс.

«Дело Никифорова» дошло до «эпизода с Вахненко»

Вторник, 18 ноября. Зал заседаний полон, все скамейки для посетителей заняты: рассматривается эпизод о «совершении действий в отношении Вахненко».

«Не думала, что милиция…»

На трибуне Наталья Вахненко, жена погибшего бизнесмена Игоря Вахненко:

— 29 сентября 2007 года утром муж выехал из дома по делам. В 15.30 мы созвонились, он сказал, что находится в Академгородке. Договорились через час встретиться дома, я приехала домой – мужа не было. В течение 40 минут я отзванивала ему через каждые 5 минут — шли гудки, он не отвечал. В 17 часов телефон ответил, что абонент недоступен. Я забеспокоилась… Всю ночь прождала у окна, утром… позвонила близким друзьям — звонили в больницу, морг, милицию, на штрафстоянки. В час дня решили писать заявление в милицию. Мы прожили вместе 11 лет — никогда не было, чтобы сутки не было дома и он не отзвонился. Приехали в РОВД, у нас приняли заявление — мы объяснили, что человек занимается серьезным бизнесом, и просто так пропасть не мог.

Я созвонилась с друзьями, которые могли мне помочь. Мне сообщили, что последний раз «отсветился» телефон мужа в конце улиц Сибирской — Алтайской. На двух машинах с друзьями одни поехали по Сибирской, другие и я по Алтайской — в конце, у последнего дома, я нашла машину мужа… «Лэндкрузер», в машине было все нормально. Присутствовал портфель, в котором были документы по предприятию, на заднем сиденье ячейка яиц – он собирался домой.

1 октября дело было передано в областное УВД. Четверо суток я искала мужа, не знала, где он, куда пропал. Спрятала детей по родственникам. Ждала звонка: должны же позвонить, за что его взяли, что нужно от нас.

Только 3 октября вечером я узнала, что арестовали человека, который задерживал моего мужа. 4-го мне сообщили, что муж мертв, а 5-го вызвали на опознание. Когда я увидела тело, поняла — моего мужа медленно и верно убивали.

— Во что был одет ваш муж 29 сентября? – здесь и далее вопросы гособвинителя.

Наталья Вахненко описывает одежду, часы, телефон, портмоне – там документы на машину, паспорт, деньги – не менее 15 тысяч.

— Вещи, документы были вам возвращены?

— Нет, представили для опознания только сумочку для сотового телефона.

— Никифорову вменяется хищение этих денег. Откуда вам известно, что при нем была именно эта сумма?

— За 2-3 дня до его смерти мы заняли 50 тысяч: заплатить страховку за автомобиль, отдать другой долг. Он мне должен был оставить 10 тысяч на взнос по кредиту за вторую машину и 5-7 тысяч всегда оставлял мне с детьми, когда уезжал.

— Состояние здоровья вашего мужа?

— Для 45 лет нормальное, не обращались к врачам, на учете в поликлинике не состоял.

— Почему приняли меры для обеспечения безопасности детей?

— Мой муж не был зарегистрирован ни в одном отделении милиции, и я считала, что не правоохранительные органы его арестовали.

«Есть же камера!»

— Каким бизнесом занимался муж? – здесь и далее вопросы адвоката Натальи Вахненко.

— В 2006 году с тремя соучредителями приобрели золотодобывающую артель в Хакасии, участок. Через несколько месяцев стало ясно — предприятие не приносит прибыли. Денег вложено много, отдачи не было. Был разговор, что придется продавать. Семья жила в долг, очень много занималось денег на тот момент. Продали квартиру родителей. Был магазин — тоже продали. Часть денег оставалась в семье, часть вкладывалась в бизнес.

«Лэндкрузер» был приобретен, когда продали квартиру, мы его взяли в кредит. Так же, как и мою машину.

— Что вы сами предпринимали по поиску мужа?

— Звонила всем знакомым, кто мог хоть каким-то образом повлиять на ход следствия, попросить. Мне казалось, никто ничего не делает, не ищет его… Мне сказали, что видели его на автомойке. 3 октября вечером приехала на автомойку, хотела поговорить с девочками, которые мыли его машину. Попросила администратора связаться с ними по телефону, и девушка сказала: «Есть же камера!»

Сообщаем следователю, уже в 11 вечера едем в УВД, до часу ночи представляем это сотрудникам. Я увидела (на записи. – Прим. авт.) мужа, как подходят к нему люди. Девочки мне уже объяснили: подошли трое мужчин, предъявили удостоверения. Муж взял документы в руки, посмотрел. Приказали выгнать машину, сели, уехали. Вели себя очень грубо, на девушек накричали. Когда он взял в руки телефон, не разрешили позвонить.

— Что увидели при опознании мужа?

— Очень много кровоподтеков – на руках, ногах, животе, груди, лицо вообще все черное, глаза — уголь черный. Страшно смотреть. Руки все в ссадинах. Ощущение, что или каблуками топтались, или сигаретами жгли.

— С кем сейчас проживаете?

— У меня осталась 5-летняя дочь наша совместная и дети мои от первого брака – дочь 19 лет и сын 28 лет, который нас содержит — после смерти мужа я осталась без средств к существованию. Все деньги были вложены в бизнес.

«Воровство на предприятии»

— Назовите предприятие мужа, — здесь и далее вопросы Марины Жилко, адвоката Никифорова:

— ООО «Джес». Соучредители Ногайцев Олег Викторович, Дудко Олег Викторович, Ступаков Андрей.

— Во время поисков кому-то из соучредителей звонили?

— С Ногайцевым постоянно общались мы, а Ногайцев общался с Дудко. Дудко прекрасно знал, что его задержали, но нам ничего не сообщил. Лично от Ступакова мы узнали, что они с Дудко общались на автомойке с моим мужем. Со слов Ногайцева, они сообщили Вахненко, что на долю его и Ногайцева нашлись покупатели из Москвы. Якобы муж согласился.

— Был ли конфликт между соучредителями?

— Я читала заявление — Дудко считал, что золото с предприятия воруется Вахненко и Ногайцевым. Был конфликт в июне: Дудко и Ступаков хотели сместить моего мужа с поста директора. В сентябре было уже понятно — прибыли предприятие не принесет. Мы с мужем за 3 дня до его смерти выставили дом на продажу — решили поменять на меньший.

Свидетель Дудко:

— С Вахненко знаком с весны 2006-го, познакомил общий знакомый по поводу нового для нас бизнеса – золотодобычи в Хакасии. Я выступил в качестве соучредителя и соинвестора. По 32,5 процента было у Вахненко и Ногайцева, 30 процентов моих и 5 процентов Ступакова. Когда все организовали, перспективы были радужные. Нам объяснили, что Вахненко и Ногайцев в этом бизнесе порядка 4 лет. Решили, что Вахненко будет директором, Ногайцев помощником.

— Расскажите о последнем дне, — здесь и далее вопросы гособвинителя.

— Договорились 29-го встретиться в первой половине дня у меня в офисе. Было принято решение о продаже предприятия. Позиция у всех была одинаковая. Оставался месяц до окончания сезона, а мы подошли с серьезными убытками. Средства вкладывал в основном я – у меня в Томске свой бизнес. Совещание заняло максимум часа полтора. Я и Ступаков остались, Вахненко и Ногайцев уехали.

— Куда вы подавали заявление и почему?

— Я пошел на прием к заместителю начальника (в ОБЭП. – Прим. авт.). Он назначил повторный прием, на него пригласил двух сотрудников – одним из них был Никифоров – и сказал, что они будут заниматься заявлением.

— Чем вызвано заявление?

— Воровство на предприятии. Была собрана часть доказательств – золото выписывают с участка, на завод оно не попадает. Оригиналы документов передали Никифорову. (Позже в показаниях фигурирует цифра – 700 граммов стоимостью около 500 тысяч руб. – Прим. авт.). Никифоров позвонил 29-го и сказал: они готовы задержать Вахненко, попросил помочь найти их (Вахненко и Ногайцева. – Прим. авт.) — созвониться с ними и попытаться выяснить, где они находятся. Я звонил Вахненко.

— Сколько раз вы связывались с Никифоровым?

— Часто, почему-то они не могли их найти.

— Что спрашивали у Вахненко, когда звонили?

— Где они находятся и можем ли мы подъехать, чтобы выяснить какие-то моменты по рабочему процессу. Он отвечал: «Без проблем».

— Кто приехал на АЗС?

— Мы со Ступаковым. Никифоров попросил нас подъехать, убедиться. Общались недолго, минут 15.

— Были ли покупатели на предприятие?

— Реальных не было. Звонили по объявлению, интересовались.

«Тайна следствия»

— В последующем с Никифоровым общались? – продолжает допрос гособвинитель.

— По телефону. Я сам позвонил на следующий день, потому что звонил Ногайцев, спросил, не знаю ли я, где Вахненко. Я сказал, что не знаю, версии разные мы выстраивали. Потом перезвонил Никифорову, поинтересовался, почему Вахненко не ночевал дома. Тот сказал, что забирать Вахненко они не стали — у него не было с собой недостающих документов. Они отправили его домой, он пообещал сам прийти с документами. Никифоров сказал: Вахненко не явился, и они его объявили в розыск.

— Сообщали ли вы Никифорову, где находится Ногайцев?

— Да, потому что сразу было озвучено, что будут забирать двоих.

— Еще с Никифоровым общались?

— Позвонил, когда нас вызвали в УВД, и задал вопрос, с чем связано? Он сказал: ни в коем случае никому не говорите ничего — закрытая следственная информация.

— Сколько дней подряд Ногайцев спрашивал, знаете ли вы, где Вахненко? – здесь и далее вопросы адвоката Натальи Вахненко.

— Не помню. Скорее всего, разговоры были, потому что Вахненко-то не нашли.

— Почему вы не сообщали людям, которые разыскивали Вахненко, что им интересовались правоохранительные органы?

— У меня никто не спрашивал.

— Сообщали ли вы в УВД, что сотрудничаете с ОБЭП?

— Мне сказали: ни в коем случае в связи со следственными действиями не давать информацию о Вахненко.

— Как Никифоров мотивировал, что не надо никому сообщать, что Вахненко у него? – здесь и далее вопросы адвоката Геннадия Никифорова.

— Возможно, противодействие следственным действиям — Вахненко не раз говорил, что у него серьезные покровители где-то в УВД. Чтобы не произошла утечка информации. На тот момент я всецело доверял Никифорову.

…Гособвинитель зачитывает справки из сотовых компаний: номер ххх принадлежит Вахненко, номер ххх принадлежит Дудко. И фигурирует еще один номер, с последними цифрами 80-70, к которому обещают вернуться позже.

Согласно справке сотовой компании, 29 сентября за 3 часа 40 минут (с 14.57 до 18.37) Дудко 16 раз говорил с «80-70» и 4 раза с Вахненко. 30 сентября – 5 разговоров и SMS «80-70». С тем же «80-70» 1 октября – 5 разговоров, 2-го – 1, 3 октября – 2.

Вопросы к свидетелю:

— Кому принадлежит номер «80-70»?

— Честно говоря, не помню.

— Номер Никифорова не напоминает?

— Не помню.

От редакции. При освещении «дела Никифорова» и «дела Макарова» редакция сталкивается с некоторыми этическими проблемами. Мы понимаем, что свидетели, пострадавшие высказывают свое субъективное восприятие произошедшего, и истинность или ложность их утверждений может определить только суд. Однако, с другой стороны, эти люди официально предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Поэтому редакция считает необходимым как можно более полно освещать процессы по делам, которые вызвали большой общественный резонанс.

«Дело Никифорова» движется к финальному эпизоду – гибели бизнесмена Вахненко. Суд уже в основном рассмотрел «эпизод 3» — допрос в ОБЭП Натальи Скороходовой и начал четвертый с допроса потерпевшего Ивана Иванова.

«Была бы юридически подкованной…»

Потерпевшая Наталья Ивановна Скороходова:

— 18 ноября 2006 года я работала в магазине компании «Лидер-Колор М» продавцом-консультантом, занималась продажей лакокрасочных материалов. Вечером были покупатели, им нужна была определенная краска, по базе я не могла ее найти, предложила другую. Как раз директор приехала, видела, что я ее не нашла. Она позвонила, приехал Халин и еще один человек, повели меня на склад: «Откуда здесь эти три банки?» (той самой ненайденной краски. – Прим. авт.). В фирме не я первая побывала в ОБЭП, до меня тоже возили людей, у нас забрали документы приемки товара, мне нечего было им показать. Мужчина сказал: «Для объяснения проедете на Фруктовый». Он ходил за мной по пятам до закрытия магазина. Я вышла в туалет и позвонила знакомым, что меня увозят. Когда мы ехали, в районе Фрунзе к нам сел Никифоров.

…Приехали на Фруктовый, они ушли, вернулись с пакетом с едой для Никифорова. Начался допрос. Он начал говорить: «Все про тебя говорят, что ты воруешь. Что ты занимаешься незаконной деятельностью»… Он со мной в грубой форме разговаривал, матерился. Сказал, что у меня родители вообще никто и воспитание у меня ужасное. Ударил по голове два раза. Я поняла, что кричать бесполезно — пластиковые окна, 4-й этаж. Он (после еды. – Прим. авт.) вытирает нож о лист бумаги, вокруг меня ходит: пронеслась мысль, что мне надо отсюда выйти живой. Говорит: «Пошли». Спустились на третий этаж – оказывается, он захотел в туалет, и я должна была его сопровождать.

В это время мне пришло SMS: человек, к которому я обратилась, стоит внизу. Когда мы поднялись обратно, Никифоров спрашивает: «Ты кому-нибудь звонила?» Я говорю: «Да, предупредила, меня ждут». Ему позвонили на сотовый, и он начал набирать на компьютере: «Сейчас дам прочитать…» Я понимаю, что тон уже не тот. Он мне дал то, что он мне напечатал, разрешил подправить. Сказал: «Тебя отпустили».

— Сколько было ударов? Что при этом говорилось? – гособвинитель.

— Я не могла дать точного ответа о появлении данной краски на складе. Два удара ладонью в правую затылочную часть головы. Подходил и бил. Это было внезапно для меня. От третьего удара я увернулась.

— Последствия?

— Мне было плохо, голову не могла опустить, тошнило. Вышла из ОБЭП, встала на крыльце — не могла понять, в какую сторону идти. Друг мой сигналил фарами, я не понимала, он подошел и отвез в первую горбольницу. Сотрясение головного мозга, ушиб мягких тканей головы. Это было в субботу, в понедельник меня повезли к адвокату, я составила жалобу в ОСБ и прокуратуру. Обратилась в 10-ю поликлинику. На работе показала справку, что ухожу на больничный с последующим увольнением.

— В кабинете кто был кроме вас?

— Один на один.

— Объяснение вы подписали? – адвокат.

— У меня другого выхода не было. Но там был бред полный: что-то про краску и двойную 1С (двойная бухгалтерия. – Прим. авт.).

— Что значит двойная 1С?

— Он имел в виду, что эта краска находилась в другой номенклатуре.

— Вам удостоверения не показали мужчины? Почему вы поехали?

— Была бы юридически подкованной — не поехала… ОСБ передал (жалобу. – Прим. авт.) в прокуратуру, я постоянно звонила туда. Перед новым годом сказали — Никифоров в командировке, потом — в отпуск ушел… Сказали: нет доказательств, вы могли удариться головой. После того, как убили Вахненко, меня вызвали.

— Когда вы проходили в ОБЭП, внизу при входе вас регистрировали? – гособвинитель.

— Нет.

Присяжным показывают журнал посещений: Скороходовой в нем нет.

Справка от начальника ОБЭП Быкова: «…Скороходова была опрошена в связи с проверкой по факту хищения денежных средств. Дело было прекращено в связи с неподтверждением информации, на основании которой было возбуждено».

«Потому что очень больно»

Потерпевший Иванов Иван Юрьевич:

— В ноябре, часов в 8-9 вечера, приехали двое сотрудников ОБЭП ко мне домой. Предъявили удостоверения, попросили проехать, чтобы разобраться в каком-то деле. Я работал инкассатором, с напарником заезжали в банки, имели прямой доступ в кассовые помещения. Мне сказали, пропал корешок из стола на 50 тысяч рублей. Я подумал, что это напарник — я не брал. Привезли на Фруктовый, поднялись на 4-й этаж. В кабинете находились еще сотрудники. Начались вопросы. Никто ничего не записывал. Никифоров зашел минут через 20 — те же вопросы. Завели в соседнюю комнату, надели наручники за спиной. Посадили в позе лотоса, ноги связали, руки привязали к ногам. Это делалось очень профессионально — не в первый раз. Минут десять сидишь – руки-ноги затекают. Потом руки отвязывают и начинают поднимать вверх.

— Кто застегнул наручники? — здесь и далее вопросы гособвинителя.

— Никифоров.

— Кто вас посадил на пол?

— Никифоров.

— Вопросы кто задавал?

— Все.

— Остальные останавливали Никифорова?

— Нет.

— Сколько времени длилась беседа со связанными ногами-руками?

— Полчаса. Никифоров 3-5 раз отводил мои руки назад — до моего крика. Не сильно большие удары кулаком по голове, телу, спине. Наносил Никифоров.

Потом с теми же двумя сотрудниками ОБЭП поехали на поиски напарника. Я оставался в наручниках. Проехались по городу, залам игровых автоматов, кафе, доехали до его дома и там простояли часа два. Когда я только зашел в ОБЭП, у меня изъяли сотовый те же два сотрудника. Когда мы ждали, ко мне приходили звонки от отца – определил по звонку. Раз на третий они дали мне телефон. Отстегнули наручники. Я позвонил, сказал: все в порядке, ищем моего напарника. Телефон остался у меня.

— Почему сказали, что все в порядке?

— Чтобы не сильное физическое воздействие на меня было от сотрудников ОБЭП.

…Поехали обратно. Завели в тот же кабинет. Те двое поехали домой. Со мной оставался сотрудник ОБЭП и Никифоров. Он сказал: «Пойдем повторим, и будем повторять, пока не признаешься». В этот раз руки и голова связывались с ногами. Надели наручники, посадили на пол в позу лотоса, связали. Ремень широкий, как на сумках, перебрасывается через голову, под мышки. Корпус нагибается ближе к ногам и связывается с ногами. Пожестче, чем в первый раз — тело затекает намного больше… Когда становилось очень больно, я говорил, что взял деньги. Он спрашивал – где? Я называл совсем другое место, поскольку не знал.

— Второй сотрудник видел?

— Я сидел спиной к двери и не мог видеть, и в таком состоянии не мог запоминать какие-то звуки. Стал кричать, что признаюсь. Никифоров меня развязал. Предупредил — если буду упираться, будет еще хуже. Я зашел в другой кабинет, и другой сотрудник стал составлять протокол. Когда сотрудник, который вел допрос, выходил в туалет, меня пристегивал к решетке.

Дошли до места, где я должен был сказать, что взял деньги, но я молчал… тихо-тихо говорил, что не брал. Меня пристегнули к батарее: как я понимаю, было ближе к утру, и они устали…

Когда меня связали, мне удалось достать телефон из кармана, нажать на последний набранный номер, и около десяти минут отец все слышал – крики, вопросы и мои ответы. Я бросил телефон рядом с собой, под ногу, и он лежал, пока его не заметили.

— Что происходило, когда был включен телефон?

— …Никифоров отводил мне руки назад. Я кричал, что это мой напарник, потом сказал, что да, я все скажу, я взял все деньги либо мы все поделили.

— Кто вас пристегнул к батарее?

— Второй. В положении сидя. Утром зашел сотрудник, который меня допрашивал, расстегнул наручники и сказал, что я могу быть свободен. Документы я подписывал со своими показаниями — деньги не брал.

— Никифорова видели?

— Он заходил, но никаких вопросов, претензий.

— Последствия?

— Растяжение суставов. Дней пять на больничном.

Заносят манекен, потерпевший показывает на нем положение своего тела во время допроса. Присяжные привстают, чтобы лучше видеть.

— Второй раз связывали порядка 20 минут — недолго, потому что очень больно…

«Рабочий день плавно перетек в послерабочий»

— При первом эпизоде в кабинете кто присутствовал кроме Никифорова? – здесь и далее вопросы адвоката.

— Двое — кто приезжал за мной, кто составлял протокол и Никифоров. Насколько я понял, они между собой солидарны: никто не кричал, чтобы меня развязать. (Адвокат тщательно записывает эти слова, проговаривая их вслух.)

— Когда вас посадили в машину, кто надел наручники?

— Один из сотрудников.

— Когда сняли?

— Когда решили, чтобы я ответил на звонок.

— Когда вас пристегнули к батарее, поза была удобная?

— Относительно позы лотоса — да.

— Вы обращались в больницу?

— В травмпункт.

— С жалобами на действия сотрудников обращались?

— В прокуратуру, на Белинского.

— К другим сотрудникам кроме Никифорова у вас претензии есть?

— Нет. Я не хочу объяснять причины.

Гособвинитель показывает объяснение Иванова, взятое Гильденбрандом. Дата отсутствует. В качестве свидетеля приглашают Гильденбранда:

— …Имени инкассатора не помню. Сначала он сообщал, что не видел ничего.

— Кто-либо с ним еще беседовал?

— Никифоров.

— В какое время происходила беседа?

— Рабочий день плавно перетек в послерабочий.

— Все время в вашем кабинете?

— Никифоров уводил к себе в кабинет. Когда он вернулся, начал давать уже другие объяснения: якобы взял деньги. Через еще какое-то время начал говорить, что не брал.

— Не слышали ли крики?

— Не помню.

— Известно ли вам, применялось ли к инкассатору физическое насилие?

— Не известно.

— Этот человек пристегивал вас наручниками к батарее и решетке? – вопрос потерпевшему.

— Да. (Сначала говорит неуверенно. – Прим. авт.)

— Присутствовал ли этот человек, когда вас связывали?

— В первый раз все время. Во второй — я не видел.

У стороны защиты вопросов к Гильденбранду нет.

От редакции. При освещении «дела Никифорова» и «дела Макарова» редакция сталкивается с некоторыми этическими проблемами. Мы понимаем, что свидетели, пострадавшие высказывают свое субъективное восприятие произошедшего, и истинность или ложность их утверждений может определить только суд. Однако, с другой стороны, эти люди официально предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Поэтому редакция считает необходимым как можно более полно освещать процессы по делам, которые вызвали большой общественный резонанс.

 

По «делу Макарова» продолжается рассмотрение первого эпизода (выделение земельных участков). В этот раз «ТН» отступают от правила передавать ход заседания в хронологическом порядке и объединяют показания свидетелей, исходя из адресов площадок, о которых идет речь, — обвинение и защита тасуют множество документов с разными названиями и датами, и при передаче процесса в хронологическом порядке читателям будет крайне сложно что-либо понять.

«Помогает расселять»

Свидетель Александр Иванович Цымбалюк, ныне управделами администрации Томска, ранее – заместитель управделами:

— В моем подчинении протокольный отдел; регистрация всех постановлений мэра после подписания.

— Что вам известно по ситуации с предоставлением участка по Лебедева – Жуковского, 56-60, фирме «Мастер-Декор»? – здесь и далее вопросы гособвинителя Елены Караваевой.

— В сентябре 2005 года ко мне пришел Илья Макаров с пакетом документов, все визы и подпись Макарова стояли. Но Макаров был на больничном, исполнял его обязанности Лазарев. Я сказал, что документ не могу зарегистрировать. Подошел к Александру Сергеевичу: он сказал — фирма серьезная, большое расселение, надо подписать, хотя нет двух экспертиз – заключения СЭС и экологов. Сказал, не отдавать документы, пока все не принесут… Представитель фирмы забрала документы (когда появились экспертизы. – Прим. авт.). Через неделю пришел Илья, сказал: постановление надо отменять. Принес незарегистрированный листок бумаги с обращением жителей.

— Вы восприняли обращение серьезно?

— Нет. Есть процедура отмены… Я сказал: ты сначала бегал, отца заставлял подписать, а теперь отменяешь? Он сказал: фирма не выполняет обещаний. Потом, когда изымались документы, я увидел, что где-то через месяц появилось тоже не зарегистрированное отрицательное заключение СЭС, подписанное Зинченко. Постановление приостановили.

(Адвокат возражает – постановление не инкриминируется Макарову.)

— Как Илья сказал, почему он бегает с документами чужих фирм?

— Сказал, помогает расселять жилье.

«Риски заявителя»

Свидетель Альфия Зариповна Кобеева, ныне заместитель директора городского департамента строительства и архитектуры по земельным отношениям, в прошлом – начальник управления земельных отношений городского департамента недвижимости:

— В нашу компетенцию входит формирование земельных участков, выставление обременений, в том числе на постановлениях о строительстве. Если есть собственники на земельном участке, мы указываем: согласовать.

— Проигнорировать фирму, которой получено предварительное согласование, можно?

— Фирма разрабатывает проект — это большие деньги. Потом согласовывает его на градосовете. Если другая организация хочет что-то построить, надо это указывать. Иначе фирма потратит деньги, а проект будет не соответствовать.

— Если у фирмы забирают участок, эти затраты компенсируются?

— На моей памяти такого не было. Это риски заявителя.

«Наш дом» против «Экостроя»

— Что известно о ситуации с Ленина, 35-37?

Кобеева:

— Был предварительно согласован «Наш дом». Они не успели в срок оформить: изменился СанПиН, и жилой дом строить стало нельзя (там санитарно-защитная зона ТЭМЗ. – Прим. авт.). Они подали заявление о продлении, но постановление не состоялось — через 6 дней подал заявку «Экострой», Бакуревич.

— Разработка проекта, согласования потребовали от ЖСК «Наш дом» значительных сумм?

— Миллионы.

— Все убытки упали на ЖСК?

— Да.

— Если бы к вам пришли на согласование два комплекта документов, кому бы отдали предпочтение?

— «Наш дом». Если бы они перепрофилировали объект на административный, почему нет?

— На момент обращения «Экострой» постановление на «Наш дом» утратило силу? – здесь и далее вопросы Дмитрия Хардина, адвоката Макарова.

— Да, в августе.

— То есть не было обременений?

— Да.

— Принятие постановления нарушило права ЖСК?

— Нарушило. «Наш дом» подали заявку на продление первыми. Есть письмо Бузаева, где он извещает «Экострой», что подготовлено продление «Наш дом» и он прекращает работу по заявлению «Экостроя». Считаю, правильное письмо.

С бумагами по участку знакомится Цымбалюк:

— …Произошло удивительное: мы, когда начали подбирать документы по запросу, в материалах дела нашли заявку, которая не была зарегистрирована, – фирма «Экострой» просит изменить назначение с жилого на административное здание.

— Эта заявочка? Почему она не зарегистрирована? – гособвинитель.

Некоторое время все обсуждают несовпадение дат на документах «Экостроя». Из контекста разговора можно предположить: заявителю отказали в документах на строительство жилого дома, но еще раньше появилось его же заявление о строительстве административного комплекса. Обсуждались два варианта документов, «расписанных» для работы разным исполнителям….

— Отсутствие входящего штампа и наличие визы Макарова – свидетельство, что заявитель был на личном приеме? – гособвинитель Виктор Балдин.

— Можно сказать, на частном приеме.

— Как получилось, что по незарегистрированному заявлению «Экостроя» вынесено постановление?

— Думаю, подписано задним числом.

— То есть оно вложено в материал, по которому шла работа?

— Да.

— Вы лично вкладывали заявление? Как вы можете это утверждать? – адвокат Игорь Трубников.

— Потому что оно там появилось.

— То есть это предположение. На чем оно основано?

— По одному постановлению было отказано, потом исполнителю поручили работу от даты, когда оно зарегистрировано.

«Прием личный и частный»

Александр Макаров — Александру Цымбалюку:

— Каким путем шли заявления граждан – только через канцелярию или при личном приеме мэр имел право поставить визу?

— И на личном приеме, такая процедура осталась до сих пор.

— Заставлял мэр подписывать документы своим знакомым, родственникам, стоматологам, юристам, гинекологу?

— «Мастер-Декор»: вы мне такое поручение дали. Мы подписали незаконный документ.

Документы, которые я сейчас смотрел, — никакой регистрации мы не нашли. Эти документы непосредственно поступили от вас заказчику, от заказчика в архитектуру.

— По 13 постановлениям, которые вменяются Александру Сергеевичу, кто-нибудь к вам подходил? – адвокат Игорь Трубников.

— Нет.

— А если исполнитель написал «категорически против»? Александр Сергеевич дает указание зарегистрировать, несмотря на отсутствие виз?

— По «Мастер-Декору» так и произошло.

-…Про «Мастер-Декор» я вас не спрашивал. Александру Сергеевичу не вменяют в вину такой эпизод вообще…

— Человек из кармана достал заявление. Мэр поставил свою визу. Существует на этом документе штамп входящий? – Александр Макаров.

— На личном приеме прилагается карточка личного приема.

— Можно ли говорить, что есть личный, официальный, и частный прием? – гособвинитель Виктор Балдин.

— Что касается строительных вопросов, то это серьезные люди, которые не утруждали себя записью.

— Чтобы прояснить вопрос о личном и частном приеме. Вы слышали, чтобы мэр отказал в приеме какой-нибудь старушке? – Макаров.

— Вы никогда не отказывали.

— Можете назвать правовой акт, запрещающий мэру вести прием граждан вне рамок личного приема? – адвокат Дмитрий Хардин.

— Нет такого закона.

«Коллеги»

Свидетель Альфия Кобеева.

— Как получалось, что визы проставляла более высокая ступень раньше вас? – гособвинитель Елена Караваева.

— Документы же у заказчика на руках — кто свободен, туда и забегают…

— К вам лично часто приходили люди с постановлениями на руках?

— Много. Процедура согласования долгая — люди просили документы на руки и ходили сами.

— Одни и те же люди или любой мог прийти?

— Есть группа «больших» строителей, которые сопровождают свои документы. Есть люди индивидуально заинтересованные. И есть группа людей, которые зарабатывают на этом. Это «ноги»: им дают определенную сумму, и они ходят.

— Макаров Илья часто появлялся?

— Появлялся, но не часто.

— Получал согласования на свои фирмы или чужие?

— Я не знаю, где он учредитель или директор. Разные фирмы. Илья появлялся раза 3-4, Бакуревич гораздо чаще. Это были разные фирмы. Я воспринимала Бакуревича как коллегу Макарова.

— Что они просили?

— Разные ситуации; проставить обременения, чтобы пропустить документы дальше. Была ситуация очень неприятная для меня: настоятельно просили сделать некоторые вещи, которые мы сразу не могли сделать. Не то что бы незаконные… но с упорством и давлением. Все понимали, что Илья — сын Александра Сергеевича, Бакуревич его юрист, они коллеги.

«Молодые недоумки»

Прессу просят выйти из зала: телефонные разговоры опять прослушиваются в закрытом режиме. Некоторое представление об их содержании возникает из вопросов защиты и Александра Макарова: разговоры — с участием Ильи Макарова, Виталия Бакуревича и Мурата Хуснутдинова (на тот момент — директор департамента недвижимости). «Те разговоры, где в конце… неприятно выражались», — выразился адвокат Трубников. А Макаров употребил словосочетание «молодые недоумки»:

— Вот слушали мы неприятные разговоры молодых недоумков, насколько обоснованы эти угрозы?..

Свидетель Кобеева.

— Вы сказали, на вас оказывалось давление со стороны Ильи Макарова и Бакуревича. Со стороны Александра Макарова и Егоренковой оказывалось? – адвокат Игорь Трубников.

— Нет.

— …О злоупотреблении с чьей стороны вы говорили?

— Вы считаете, как ведет себя Бакуревич с Ильей, это не злоупотребление?

— Вы не имеете в виду Макарова Александра Сергеевича?

— Все понимают, кто за этим стоит.

— На вас оказывали давление. Вы обращались к Макарову с заявлением?

— У меня был руководитель, который должен был снивелировать эту ситуацию.

— Вы обвиняете Илью, что он злоупотреблял положением отца или что помогал ему в решении вопросов? – гособвинитель Виктор Балдин.

— Все понимают: если Илья пришел, то с определенной целью, и если будет не удовлетворен, будут определенные поручения даны.

В областном суде продолжается слушание «дела Никифорова». Количество присяжных уменьшается: по состоянию здоровья ушла одна из запасных.

Тем не менее процесс идет оперативно, уже исследуется второй эпизод — с Натальей Князюк. Она под конвоем: проходит обвиняемой по другому делу. К трибуне выходят сразу трое: потерпевшая и двое ее конвоиров.

«Буквально полчаса»

— История началась 20 июня 2006 года, — рассказывает Князюк. — Мой шестилетний сын гулял на улице. В половине десятого вечера в квартиру стали громко стучаться. На вопрос «кто?» разумно не объяснили. Сказали, касается ребенка. Естественно, дверь я не открыла. Стучать не прекращали, пытались объяснить, что хотят видеть меня, причем не называли моей фамилии. К окну (у меня первый этаж) подошел человек в гражданской одежде. Я была вынуждена позвонить соседям, попросить 12-летнего мальчика побыть с сыном. Позвонила знакомому, Уласову. Он работает на Кирова, 18. Сказал, что минут через 20 подъедет, а я чтобы не открывала дверь и вызвала 02.

Подъехал Уласов, я открыла. Выяснилось, что все были сотрудниками милиции, из разных отделов. «02» уехали, Уласов приехал с сослуживцем Скорниченко, поговорили в коридоре со стучавшими. Меня попросили выйти во двор, чтобы я опознала одного человека. Вышла, на заднем сиденье увидела малознакомого человека. Сказала: «Да, я его знаю». Меня попросили проехать на Фруктовый, я отказалась — ребенка не с кем оставить. Сначала меня пытались уговорить на улице, потом продолжили в квартире. Дверь с этого момента я не могла закрыть — один сотрудник стоял в коридоре, другой в квартире. Буквально переодевалась в присутствии сотрудников. Просила выписать повестку и вообще объяснить, для чего ехать в половине десятого вечера. Уласов и Скорниченко поговорили с ними и сказали мне: «Это займет буквально полчаса». Я попросила Уласова отвезти меня на Фруктовый. Поднялась с работниками ОБЭП на четвертый этаж. Внизу никак не фиксировалось, что я находилась в здании. Мне поставили стул у стены, деревянный. На этом стуле я просидела 18 часов. Мне нельзя было с него вставать, передвигаться по помещению, облокачиваться на стол. За 18 часов дважды разрешили сходить в туалет. Все это время продолжались допросы.

Там было порядка 10 работников, периодически они менялись между собой. Все вопросы задавались в унизительной форме — не буду повторять, это нецензурно. Постоянно мне давали бумаги на подпись, я отказывалась. Никифорова увидела в 6 утра. 21-го в районе обеда прибыл адвокат. В кабинете находились я, Никифоров и еще один работник ОБЭП. В кабинет адвоката не пустили, хотя он сразу показал ордер на мою защиту. Никифоров вытолкал его в коридор, дверь закрыл на ключ.

Я поняла, что адвокат подал жалобу в прокуратуру, потому что из прокуратуры звонили. Никифоров ответил: «Все нормально». Вышла в 4 часа дня, после беседы с Гришиным. Фамилий сотрудников на тот момент не знала, узнала по фотографиям уже после заявления в ОСБ (отдел собственной безопасности УВД. — Прим. авт.) — Никифоров, Гильдебранд, Гришин, Олимпиев, Щербин.

«У меня была истерика»

Гособвинитель:

— Когда вас уговаривали поехать в ОБЭП, объясняли, для чего и сколько времени это займет?

— Сказали — объяснить, при каких обстоятельствах познакомилась с человеком, который сидит в машине. Займет полчаса.

— Кто приезжал?

— Олимпиев, Гилдьдебранд и стажер.

— Вы объяснили, где видели человека?

— Да. Объяснила, при каких обстоятельствах, что он занимается металлом.

Спрашивала — что я здесь делаю, у меня ребенок остался на улице. Мне ответили, что таким, как я, надо находиться там столько, сколько положено.

— Когда вас привезли, фамилия Никифорова упоминалась?

— В разговоре между собой упоминали. Когда я стала кричать, Щербин позвонил Никифорову на сотовый. Два раза заводили Вахрушева («человек на заднем сиденье». — Прим. авт.). Первый раз он мне пытался объяснить, что надо подписать бумаги, и мы все пойдем домой. Что из-за того, что я ничего не подписываю, он содержится в соседнем кабинете, пристегнутый наручниками к батарее. Когда его завели второй раз, он мне сказал, что он все подписал и уходит домой. Прямо при мне ему объяснили, что он должен меня уговорить. (Позже сотрудники ОБЭП в своих показаниях сказали, что Вахрушева сразу отпустили. – Прим. авт.)

— Утром с Никифоровым беседовали?

— Он со мной беседовал. Объяснил мне, кто я такая, что со мной будет происходить дальше, а ребенок мой поедет в детский дом.

— Что от вас требовали?

— Подписать бумаги по незаконной выдаче кредитов.

— Вы работали в банке?

— Никакого отношения не имела. Никифоров отлучился из кабинета, у меня получилось взять телефон и позвонить домой. Ответил ребенок. У него была истерика. Тут у меня у самой случилась. Телефон у меня отобрали — зашел Щербин. Они между собой переговорили и дали мне второй раз позвонить… . Когда я второй раз набрала, у меня в квартире находился мой знакомый, я объяснила, что я на Фруктовом и мне нужен адвокат. Потом сидела до прихода адвоката, он чисто случайно оказался в здании ОБЭП. Никифоров его ко мне не пустил, сказал, что я не нуждаюсь в адвокатах.

Зашел Гришин с кучей бумаг. Сказал, что не могут меня выпустить — нужна хоть какая-то подпись, и я должна выбрать подходящие объяснения. Я написала, что знала Вахрушева, после этого спустилась вниз.

— Вам два раза позволяли сходить в туалет.

— Первый раз после часа ночи. Дверь оставили открытой. Второй раз – после двух часов на следующий день. Адвокат подал сразу три заявления – в прокуратуру, Гречману и в отдел собственной безопасности УВД (ОСБ).

Адвокат:

— Почему вы не открыли дверь?

— Они стучали слишком громко. Мне разумно не объяснили, что работники ОБЭП. Уласов подъехал, я открыла. С Уласовым мы односельчане.

— В какой момент они представились?

— Мне никто не представлялся.

— Что сказали, когда отдали деньги?

— «Это твои друзья оставили на такси, которым ты не сможешь воспользоваться лет десять».

Поэтому они решили воспользоваться ими сами, сходить в магазин.

— Из чего вы сделали вывод, что был звонок из прокуратуры?

— Частично слышала беседу. Потом брань – мол, наглые мамаши, еще и из прокуратуры названивают.

Никифоров ответил: «Она находится здесь добровольно, ей хотелось со мной поговорить. Я не смог приехать раньше, поэтому ей пришлось подождать».

— Чем закончилось обращение в ОСБ?

— Никифоров получил строгий выговор, Олимпиев — просто выговор. Ответ, что причин доставления меня на Фруктовый не было.

— С Вахрушевым встречались после этого?

— Нет, я его больше не видела.

— Ваше поведение какое было?

— Постоянно пыталась встать со стула и выйти из кабинета. Кричала. Плакала. У меня была истерика.

— Оскорбляли сотрудников? Не употребляли нецензурных выражений?

— Ни в коем случае.

— Вы сказали, стажер отобрал у вас телефон…

— Ему стало меня жалко, он дал мне свой сотовый, я долго разговаривала, и он его забрал.

«Обычная ситуация»

Свидетель Уласов Владимир Александрович, оперуполномоченный отдела по расследованию убийств УВД:

— Князюк позвонила на сотовый, сказала, что врываются в квартиру какие-то бандиты. Мы с сотрудником поехали к ней. Там встретили сотрудников ОБЭП, которые сказали, что хотят пообщаться. Как я понял, она использовала нас в качестве прикрытия, чтобы ей не задавали лишних вопросов.

— Вы видели двух работников ОБЭП?

— Потом третий подошел. Были не на служебной машине.

— Вы видели ребенка?

— Да, в комнате. 10-12 лет.

— Сопровождали Князюк в ОБЭП?

— Да, она попросила подождать. Сотрудники сказали, возьмут объяснения в районе получаса. Прождали час. Вышел сотрудник, мы сказали, что некогда ждать, оставили ей 100 рублей на такси и уехали. …Как я понимаю, сотрудники ОБЭП ей представились сразу, но когда она мне звонила, не сказала.

Адвокат:

— В квартире еще кто-то был?

— По-моему, женщина находилась.

— Вопрос с кем оставить ребенка решался?

— Вроде с ним соседка должна была остаться.

— Ситуация с вашей точки зрения обычная?

— Естественно, мы точно так же людей доставляем. Если человек требует повестку, выписываем.

— Без повестки тоже можете приехать?

— Да.

— О судьбе ребенка вы думали?

— Насколько я понял, ребенок остался с надежным человеком, которой сама Князюк доверяла.

Гособвинитель:

— Когда вы передавали 100 рублей, спрашивали, сколько Князюк проведет в ОБЭП?

— Сказал — еще полчаса.

— Есть ограничения по работе с людьми в ночное время?

— Есть.

— На сколько могут доставить?

— По согласию — сколько угодно.

— Без согласия? Три часа о чем-то вам говорит?

— Не больше трех часов.

— Если больше трех часов, какие документы должны быть оформлены?

— Мы не задерживаем. Мы доставляем людей для беседы, по согласию или по повестке.

Адвокат:

— По результатам беседы вы какой-то документ составляете?

— По необходимости.

— Про какие три часа говорится?

— Было раньше, сейчас сомневаюсь, что и это есть, — можно доставлять человека в РОВД и держать не больше трех часов.

«Она грубила, хамила…»

Свидетель Скорниченко Андрей Васильевич, коллега Уласова. Подтверждает слова Уласова.

Князюк:

— При вас я просила выписать повестку?

— Вроде нет.

— Я оставалась одна?

— Да. В квартиру заходила. Дверь закрывала.

Адвокат:

— Она согласилась с тем, что надо ехать?

— Да, попросила ее довезти.

— Она не просила увезти ее в другое место? В прокуратуру?

— Нет.

Свидетель Гильденбранд Сергей Артурович, бывший младший оперуполномоченный ОБЭП:

— Мы проводили проверку по информации по поводу помощи в получении кредитов. При получении кредита был задержан гражданин на белой «Тойоте». Доставлен в отдел. Сказал, что организатор другой человек — всем занимается Князюк. Мы проехали к предполагаемому месту проживания. Постучали, ответила девушка. Мы сказали, что мы из милиции и надо поговорить. Она ответила: «Не верю». Мы через окно показали удостоверения. Приехал наряд вневедомственной охраны.

Гособвинитель:

— В какое время узнали, что Князюк имеет отношение к получению кредитов?

— 7-8 вечера. Часа через полтора приехали.

— Какая была необходимость именно в это время доставить Князюк?

— По объяснению Никифорова: станет все известно, и на следующий день мы никого не найдем.

— Как Князюк объясняла свое нежелание ехать с вами?

— Говорила, что боится. Вообще, импульсивно себя вела.

— Видели вы ребенка?

— Нет, я видел женщину.

— Были препятствия взять объяснение у Князюк в ее доме?

— Нам была поставлена задача доставить.

— Князюк регистрировали на посту в ОБЭП?

— Я не помню.

— Кто находился в ОБЭП?

— Все сотрудники нашего отделения, 4-5 человек и стажер.

— Никифоров был на работе?

— Несколько минут поговорил с ней и уехал. Сказал: «Ждите меня».

— Что он ей разъяснил?

— Что она является преступницей и должна признаться. Я образно говорю — не помню содержания беседы.

— Могли вы без разрешения Никифорова отпустить Князюк домой?

— Нет. Он начальник, он дал распоряжение.

— Как шла беседа?

— Она не хотела отвечать, вела себя вызывающе, потом все превратилось в посиделки.

— В чем выражалось вызывающее поведение?

— Грубила, хамила, говорила: «Вы здесь работать больше не будете». Кто-то связался с Никифоровым, был ответ: работайте, я приеду, помогу. Это не дословно. Смысл.

Перешло в посиделки, о жизни разговаривали. Кто-то за сигаретами, за пивом ходил по ее просьбе. Князюк сначала против была, потом сказала: хорошо, буду сидеть здесь до утра.

— Она звонила?

— У нее был сотовый телефон, она заходила в туалет, и я слышал, что она разговаривала по телефону. Я ходил в свой кабинет, лежал на стульях. Возвращался. В 2-3 часа лег спать.

— Когда пришел Никифоров?

— Полседьмого, в семь. Я проснулся, Никифоров сказал: идите домой до вечера.

— Была ли у Князюк возможность передвигаться?

— По зданию даже в дневное время нельзя передвигаться без сопровождения.

— Что-нибудь известно о приходе адвоката?

— На следующий день ходили слухи, что приходил адвокат, и кто-то из наших сотрудников его послал.

Князюк:

— Правильно я поняла, что сидела всю ночь добровольно?

— В какой-то момент вы разозлились, огорчились и сказали: буду ждать начальника.

— Я просила меня вывести из здания?

— До определенного момента — да, потом нет.

— Вы меня оскорбляли?

— Нет. Вы нас оскорбляли.

— Вы записывали мои показания?

— Нечего было записывать.

Адвокат:

— Князюк могла не поехать?

— Что бы мы — потащили ее? Никто бы не стал брать ее за руки, вытаскивать из квартиры.

— Вы сказали, Князюк вас оскорбляла?

— Угрожала, что найдет рычаги воздействия, у нее есть связи. Для меня было оскорбительно, что с ней обращаются по-человечески, а она сидит нога на ногу, хочет — курит.

— Вы ее не били?

— И не замахивался.

— Оскорбляли?

— Нет, я просто высказал свое недовольство ее поведением: она ведет себя расхлябанно, разболтанно, я не хочу с ней общаться.

Князюк:

— Могла я уйти?

— Без распоряжения Никифорова – нет.

Гособвинитель:

— В связи с чем Князюк показали человека в машине?

— Это ее человеку показали. Чтобы он сказал, что это она.

Судья:

— После того как Князюк адаптировалась и возжелала сидеть там до бесконечности, были угрозы с ее стороны?

— Нет.

Адвокат к Князюк:

— Гильдебранд говорит, вы разговаривали с Никифоровым после задержания.

Князюк:

— Я увиделась с ним в 6 утра…

На подходе следующий эпизод — в суд уже приглашали потерпевшего Иванова, но заслушать его не успели. Очередное заседание — 6 ноября.

 

От редакции. При освещении «дела Никифорова» и «дела Макарова» редакция сталкивается с некоторыми этическими проблемами. Мы понимаем, что свидетели, пострадавшие высказывают свое субъективное восприятие произошедшего, и истинность или ложность их утверждений может определить только суд. Однако, с другой стороны, эти люди официально предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Поэтому редакция считает необходимым как можно более полно освещать процессы по делам, которые вызвали большой общественный резонанс.