Органист Александр Хмарный исполнил в Томске молитву современного донецкого композитора

Год назад Александру Хмарному пришлось играть рождественские гимны в католическом храме Донецка под обстрелом ВСУ. В нынешнее Рождество штатный органист Донецкой филармонии провёл традиционные концерты в филармонии и католическом храме без угрозы воздушной тревоги. О том, как ход освобождения ДНР российскими вой­сками влияет на развитие культуры новых территорий, мы беседуем с гостем Томской филармонии.

– Александр, минувший год вашей творческой биографии отмечен первым большим концертным туром по России, от Урала до Дальнего Востока. Вы знакомились с российской публикой, а жители российских городов – с музыкой современных донецких композиторов. В Томске вы исполнили произведения Михаила Шуха, до этого ни разу не звучавшие у нас.

– «Вечернюю мелодию» и «Ave Maria» нашего земляка я выучил специально для концерта в Томске, по просьбе Томской филармонии. Она, как и другие концертные организации страны, поддержала моё большое музыкальное путешествие по России. Должен признаться, у себя в Донецке я не играл Михаила Шуха. Его вообще почти не исполняют, хотя он умер в 2018 году. Шуха еще недавно представляли украинским композитором, так как он родился в Донецке, а в последние годы жил и умер в Киеве. Но на самом деле он воспитан был в традициях русской (российской) композиторской школы.

Для программы «От барокко до наших дней» нашёл пять его пьес для органа. Некоторые написаны достаточно сложным музыкальным языком. Но одна из пьес, «Аве Мария», мелодически очень приятна для восприятия. Хотя эта молитва Богородице значительно осовременена. Звучит иначе, чем пьеса с тем же названием у Шуберта.

В других городах – Перми, Челябинске, Кемерово, Красноярске – я играл в основном музыку барочных композиторов – от ранних сочинений северо-­немецких органистов и французов Куперена и Клерамбо к Баху, а завершал учениками Баха.

Почему в Томске изменил программу? Потому что выступал в рамках Всероссийского фестиваля современной музыки «DENISOV». Пришлось выстроить мост от барокко к современности: от своего любимого композитора, основателя итальянского барокко Джироламо Фрескобальди через органные произведения Микаэла Таривердиева к донецкому композитору Михаилу Шуху. А завершал торжественной вариацией на тему «Христос побеждает!» ныне живущего канадского композитора Дениса Бедара! Ведь все движется к чему-то хорошему.

– А вы следите за политикой?

– Интересуюсь. Как и другие. Когда оказываешься в эпицентре мировых событий, политика входит в твою жизнь сама, не спрашивая разрешения.

– Как отражаются военные действия на деятельности Донецкой филармонии? Много ли музыкантов покинуло её?

– Массово уезжали в 2014 году. Когда возникла неопределённость и начались обстрелы со стороны Украины. Тогда же перестали платить зарплату, пенсии не выдавали. Не только из филармонии уезжали. От города-­миллионника осталось тысяч триста жителей. Многие уезжали в Россию, кто-то в Европу, кто-то в Австралию. Меньше всего покидали по политическим мотивам, чаще – из-за бытовых проблем. В 2015 году, когда в ДНР перешли на руб­ль, некоторые вернулись. А что до идеологии, то на Донбассе западная идеология не приживается. И люди с Западной Украины тоже не приживаются.

Напомню общеизвестный факт: в 2014 году 90 процентов населения Донбасса проголосовало за ДНР. Большинство не отделяло себя от России. Многие помнили жизнь в Советском Союзе. Но три человека почему-то решили, что Донбасс – это Украина. И после того голосования к ним пришли и сказали: откажитесь от России, от русского языка. А это сделать физически невозможно. Я жил тогда в Артёмовске, а моя бабушка – на Камчатке. И я родился на Камчатке. Как же я от своего рода откажусь? Как перестать общаться с бабушкой? Тот выбор, который предлагали украинские политики, – не выбор на самом деле.

Все эти геополитические процессы косвенно затрагивают Донецкую филармонию. Но она как работала, так и продолжает работать. Концерты дают симфонический оркестр, джазовые ансамбли, оркестр народных инструментов, солисты. Когда ДНР присоединилась к Российской Федерации, наши коллективы чаще стали ездить на гастроли по России.

– И до Томска доехали. Выступление вашего джаз-оркестра и солистов томичи помнят. А как с молодыми кадрами в филармонии?

– Средний возраст музыкантов – до 40 лет. Но с притоком свежей силы большая проблема. Только я один и приехал за последнее десятилетие. Коллектив омолаживается в основном за счёт выпускников Донецкой консерватории. Справедливости ради должен сказать, что уровень подготовленности кадров падает. Потому что в 2014 году студенты многие перевелись в другие вузы – кто в Россию, кто на Украину.

– В вашей биографии меня заинтриговал такой момент: орган в Донецкой филармонии существует с 1990-го, а вы считаетесь первым штатным органистом. Хотя переехали только в 2018 году. Неужели до вас не было органиста?

– Не знаю, как так получилось. Возможно, не нашли. Концерты давали приглашённые, хотя орган в Донецкой филармонии – инструмент старинный, с богатой родословной. И установлен он в Донецке не в 1990-м, а в 1959-м. В 90-м его после реконструкции открыли вновь. На самом деле возраст донецкого органа – под двести лет. Он был построен фирмой Walcker еще в 1839 году по заказу Российской империи и был установлен сначала в кирхе на Невском проспекте в Санкт-­Петербурге. Между прочим, на нем, будучи студентом, играл Пётр Ильич Чайковский. Потом орган разобрали, и он переехал в Московскую филармонию.

– Вы хотите сказать, что играете на органе, к которому прикасались руки самого Чайковского?

– Дело в том, что у студентов Санкт-­Петербургской консерватории не было своего органа, и они играли на том, что был установлен в Петрикирхе. Но в ходе нескольких реставраций менялось количество мануалов (клавиатур), регистров и труб. Особенно после 1938 года. После переезда в Москву он простоял какое-то время в зале имени Чайковского, но не подошел к нему из-за акустики. Скорее всего, при перевозке повредили трубы. В 1959 году дореволюционный Walcker демонтировали, для Московской филармонии заказали новый орган. А дирекция Донецкой филармонии попросила «ненужный» орган. При постройке органа в Донецке чешская фирма Ригер-­Клосс использовала трубы разобранного органа Walcker из Петербурга. Теперь орган живёт под названием «Walcker. опус 31 – Ригер-­Клосс 3256». Установлен инструмент в Концертном зале имени Сергея Прокофьева. В 2008 году фирма Sauer (та, что изготавливала ваш, томский, орган) провела его капитальный ремонт и реконструкцию. Сейчас у донецкого органа 3896 труб, три мануала, 46 регистров и электронное управление.

– Потрясающая история! Выходит, томский орган фирмы Sauer стал родственником донецкому? Кстати, как вам томский «Зауэр»?

– Очень удобный. Мне нравятся органы этой немецкой фирмы. Но самое замечательное у вас – зал. Акустически он идеальный. Догадываюсь, что здесь была церковь. А в церкви орган всегда звучит хорошо.

Когда учился в Одессе, доводилось выступать и в храмах – лютеранской кирхе, в костёле. Но это были единичные случаи. Сейчас часто выступаю в католическом костёле в Донецке, хотя он расположен в районе, который постоянно обстреливают.

В этом году, на следующий день после открытия концертного сезона в костёле, я приехал туда репетировать, и тут начался обстрел. Воздушная тревога. Всех просят спуститься в подвал. Пришлось и мне спускаться. Снаряды рвались рядом с костёлом. Специальная обувь для органа (туфли на каблуках) создавала некоторые неудобства для быстрых перемещений.

А вот 6 января прошлого года, когда играл Рождественский концерт в органном зале филармонии, тоже «прилетало». Но тут я не стал спускаться в убежище. И продолжал играть. Потому что слушатели не уходили. Как же я мог уйти! Люди слушали Баха!

– Трудно представить, что люди в военной обстановке находят силы ходить в концертные залы.

– А вспомните Седьмую симфонию Шостаковича в блокадном Ленинграде? Мы ни в какое сравнение не идём! У нас-то есть что кушать. И к тому же люди ко всему привыкают. К обстрелам тоже. Им хочется тоже чего-то другого. Они приходят к нам и на полтора часа забывают про быт: про то, что нет воды, нет света, потому что был «прилёт». Музыка помогает пережить эти трудности. Если они приходят, значит, им это надо.

– Случаются и аншлаги?

– У нас почти всегда полные залы. В Донецке любят орган. На Рождественские концерты мы даже вынуждены ставить приставные стулья.

– Для Баха играть на органе означало служить Богу. Как вы определяете свою миссию?

– И в храме, и в концертном зале исполнения похожи. Если только во время службы играешь на органе, тогда это другое. Концерт – это тоже некое таинство. Это создание музыки.

Автор: Татьяна Веснина
Фото: Елена Астафьева