Песне «В землянке», по справедливому утверждению ее автора, поэта Алексея Суркова, суждено было стать первой лирической песней из созданных во время Великой Отечественной войны, безоговорочно принятой и сердцами воюющих солдат, и сердцами тех, кто ждал их с войны.
«Возникло стихотворение, из которого родилась эта песня, случайно, – вспоминал Сурков. – Оно не собиралось быть песней. И даже не претендовало стать печатаемым стихотворением. Это были шестнадцать «домашних» строк из письма жене, Софье Антоновне. Письмо было написано в конце ноября, после одного очень трудного для меня фронтового дня под Истрой, когда нам пришлось ночью после тяжелого боя пробиваться из окружения со штабом одного из гвардейских полков…»
Дотошные исследователи творчества поэта точно называют день, когда проходил тот памятный бой на подступах к Москве, – 27 ноября 1941 года, и ту часть, в которой оказался и принял бой корреспондент газеты «Красноармейская правда» Западного фронта батальонный комиссар Алексей Сурков, – 258-й полк 9-й Гвардейской стрелковой дивизии.
Один из героев Московской битвы бывший командир 9-й гвардейской, дважды Герой Советского Союза генерал армии А.П. Белобородов свидетельствует: «Надо было прорываться из окружения. Всем штабным работникам пришлось взяться за оружие и гранаты. Стал бойцом и поэт. Смелый, решительный, он рвался в самое пекло боя. Старый, храбрый солдат выдержал боевое испытание с честью, вместе со штабом полка вырвался из вражеского окружения и попал… на минное поле. Это было действительно «до смерти четыре шага», даже меньше… После всех передряг, промерзший, усталый, в шинели, посеченной осколками, Сурков всю оставшуюся ночь просидел над своим блокнотом в землянке, у солдатской железной печурки. Может быть, тогда и родилась знаменитая его «Землянка».
Так бы и остались эти стихи частью письма, если бы уже где-то в феврале 1942 года не приехал из эвакуации композитор Константин Листов. Он пришел во фронтовую редакцию и попросил «что-нибудь, на что можно написать песню». Сурков вспомнил о стихах, написанных домой, и отдал Листову, будучи абсолютно уверенным, что песня из этого абсолютно лирического стихотворения не выйдет. Но через неделю композитор вновь появился в редакции и под гитару спел новую свою песню «В землянке».
Некоторые блюстители фронтовой нравственности посчитали строки «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага» упадочническими, разоружающими. Они требовали вычеркнуть их, заменить другими, «отодвинуть» смерть «дальше от окопа». «О том, что с песней мудрят, – вспоминал Сурков, – дознались воюющие люди. В моем беспорядочном армейском архиве есть письмо, подписанное шестью гвардейцами-танкистами. Сказав несколько добрых слов по адресу песни и ее авторов, танкисты пишут, что слышали, будто кому-то не нравится строчка «до смерти четыре шага»: «Напишите вы для этих людей, что до смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть, – мы-то ведь знаем, сколько шагов до нее, до смерти».
В землянке
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.