Джон Фридман: Мою жизнь разрушил Лев Толстой

Хороший спектакль – тот, который возбуждает в тебе сомнения и выбивает почву из-под ног.
Хороший спектакль – тот, который возбуждает в тебе сомнения и выбивает почву из-под ног.

На прошлой неделе Томск посетил Джон Фридман – американский культуролог, театральный критик, самый известный в мире исследователь творчества Николая Эрдмана. Он передал в дар научной библиотеке ТГУ архив советского драматурга, который собирал долгие годы. Джон Фридман живет и работает в Москве 25 лет. Признается, что в Россию его привела любовь к русскому театру и актрисе Оксане Мысиной, ставшей его женой. Мы решили поинтересоваться у Джона Фридмана, какие явления и особенности русской культуры кажутся ему любопытными, об отличии российского и американского театров, а также о роли искусства в современном мире.

– Джон, когда и при каких обстоятельствах родилась ваша любовь к русской культуре?

– Мою благополучную жизнь преобразил и разрушил одновременно Лев Толстой. Я с детства мечтал стать бейсболистом, много и плодотворно работал в этом направлении. До тех пор, пока не прочел в школе роман «Война и мир» (разумеется, на английском языке). Он полностью перевернул мое сознание, раскрыл для меня нравственную сторону мировоззрения. Не могу сказать, что Америка бездуховная страна, у нее есть прекрасная душа. Я, например, обожаю местную музыку. На мой взгляд, рок, джаз и блюз – высшее достижение американской цивилизации. Но бывает так, что в родной культуре человек не получает в полном объеме то, чего жаждет его душа. После «Войны и мира» я заболел русской литературой, перечитал всего Толстого, Тургенева, Герцена, Чернышевского. Из профессионального спорта меня выгнали, потому что моя голова все время была забита не предстоящими матчами, а духовными проблемами, которые поднимали русские писатели. Уволили меня и из парка аттракционов: я забывал про свои обязанности, зачитываясь романами Достоевского. Осознав, что жить не могу без этих книг, я поступил в университет, чтобы выучить русский язык и читать произведения любимых писателей в оригинале.

– Почему вам оказался созвучен Николай Эрдман?

– Однажды мне на глаза попалась рецензия на спектакль «Самоубийца», который шел в театре американского города Провиденса. На тот момент я уже окончил университет, считал себя отменным знатоком русской литературы и очень удивился, что никогда не слышал про этого драматурга, которого автор статьи называл гениальным. На спектакле я испытал шок. Во время сцены чтения надгробных речей над мнимым покойником Подсекальниковым (она была действительно очень забавной) зрители хохотали, а у меня слезы на глаза наворачивались. Мне оказалось близким ощущение, когда за комическими моментами скрывается глубокий трагизм происходящего. Тогда я дал себе слово, что узнаю все про Николая Эрдмана и расскажу о нем миру. Информация была скудной, собирать ее приходилось по крупицам. Я перелистывал книги про советский театр 1920–1930-х годов и мгновенно вычленял заветные слова «Н.Р. Эрдман». Этот навык сохранился у меня по сей день. Я рвался в Томск, где работал известный исследователь творчества Эрдмана Николай Киселев. Но в 1980-е годы ваш город был закрытым. Мечта сбылась позже, в Томск я приезжаю уже в четвертый раз.

– У вас уже появились любимые места в Томске?

– Обожаю прогуливаться по проспекту Ленина и любоваться рекой с обрыва в Лагерном саду. Не устаю восхищаться деревянной архитектурой. Всегда навещаю памятник Чехову на набережной Томи. Это потрясающая работа – с юмором, с перцем, с любовью к персонажу! Я мечтаю создать сайт-путеводитель по памятным местам, связанным с русской культурой. Виды Томска там будут обязательно.

– Была ли сложной для вас адаптация в первые годы жизни в России? С какими русскими обычаями и традициями было сложнее всего смириться?

– На ум приходят какие-то смешные и нелепые вещи. Например, за 20 лет друзья так и не уговорили меня попробовать водку с селедкой. Если говорить серьезно, то никакого дискомфорта не возникало: я был по уши влюблен в свою жену, поэтому все было в радость. Шли 1990-е годы, мы с Оксаной тогда жили в Люберцах. В магазине возле нашего дома не было вообще ничего, только мятые жестяные банки с соком манго из Индии. Они стоили дорого, кроме нас, их никто не покупал. Но мы ощущали себя такими счастливыми! Ну и, конечно, благодаря Толстому, Достоевскому и Эрдману я чувствовал себя в России как дома.

– Правда ли, что в год вы смотрите по 150 спектаклей? По какому принципу вы их выбираете?

– Это преувеличение. В прежние годы я смотрел по 120–30 постановок, сейчас чуть меньше. Отследить все московские премьеры невозможно физически. Да и не нужно. Ходить в театр часто – вредно: притупляется восприятие. Мой репертуар формируется по трем принципам: спектакли по пьесам современных драматургов, новинки прогрессивных театров (в их числе Московский ТЮЗ, «Сатирикон», Мастерская Петра Фоменко) и спектакли, рекомендованные мне людьми, мнению которых я доверяю.

– Удается отдохнуть в театре или просмотр спектаклей для вас – это работа?

– Работа, которая требует честного, живого, открытого, уважительного к ней отношения. Подозреваю, что в Москве у меня сложилась репутация неприветливого человека. У столичных критиков есть вредная привычка вместе обсуждать спектакль сразу после его просмотра, а иногда и в антракте. Я категорически против такого подхода к работе. Чужое мнение неизбежно влияет на мое личное восприятие. Единственный человек, который мне не мешает, – моя жена. Наверное, некрасиво так себя вести по отношению к коллегам, но я сбегаю из театра, как только отшумят аплодисменты, чтобы ни с кем из них не пересекаться в этот вечер.

– Что вам больше всего импонирует в русском театре?

– Главная особенность русского театра – искусство ставить вопросы. Я никогда не любил американский театр как раз потому, что он «воспитательный», любит сам отвечать на вопросы. Хороший спектакль тот, который возбуждает в тебе сомнения и выбивает почву из-под ног.

– Сегодня много говорят о том, что в обществе упал интерес к событиям культурной жизни. На ваш взгляд, почему так происходит?

– Мне кажется, интерес к явлениям культуры не пропал. Скорее, изменилось их восприятие. Думаю, лет через 100 наши потомки будут читать отзывы о книгах, фильмах и спектаклях, которыми люди делятся на форумах и в блогах, и удивляться такому повышенному интересу. Зачастую там высказываются дурацкие и оскорбительные вещи. Но они тоже свидетельствуют о неравнодушии.

– Должны ли деятели искусства быть вне политики?

– Грош цена художнику, который занимается только лилейными идеями о любви, добре, красоте и остается в стороне от событий, происходящих в стране. Он должен пропускать их через себя и каким-то образом на них реагировать. Произведения, не наполненные воздухом сегодняшнего дня, зачастую оказываются пустыми и преходящими.

– Может ли современное искусство быть самоокупаемым?

– Если говорить о хорошей жизни, то нет. Мы живем в ужасное время, когда всех интересуют не просто деньги, а большие деньги. Поэтому человек, который стремится к комфортной обеспеченной жизни, искусством заниматься никогда не станет. Люди от искусства – это бессребреники, сумасшедшие, святые.

– Ваши русские друзья называют вас Пьером Безуховым. Как вы относитесь к такому сравнению?

– Я не против. Безухов – симпатичный персонаж. Умный и глупый одновременно, как и я.

– В домашних беседах вы обсуждаете работы жены как театральный критик?

– По этому поводу у нас есть любимая шутка: «Если в нашей семье говорить об Оксане хорошо – никто не поверит, если плохо – лучше домой не возвращаться». У нас нет привычки анализировать ее работы. Чаще мы обсуждаем другие вопросы: кто сегодня будет выносить мусор, почему каша сегодня получилась не такая вкусная, как всегда…

– В своем интервью ваша супруга рассказала, что вы активно занимаетесь бытом. Домашние дела действительно доставляют вам удовольствие?

– Терпеть их не могу. Сейчас, кстати, я занимаюсь домашними делами намного меньше. Мы с Оксаной стараемся, чтобы быт не мешал творчеству. Очень выручает, например, недавно приобретенная посудомоечная машина. А вообще в нашем доме всегда царят творческая атмосфера и творческий беспорядок. Например, в моем кабинете возникает ощущение, что пронеслись три урагана подряд. И я безумно рад, что отдал Томску архив Эрд­мана и хоть немного разгрузил свой рабочий стол (улыбается).

Безухов – симпатичный персонаж. Умный и глупый одновременно, как и я…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

2 × 5 =