– За 7 лет нашей работы такого еще не было. Бывали единичные случаи, когда нас не хотели пускать на избирательные участки, но мы всегда добивались справедливости. К сожалению, сегодня в политику приходит мода единоличного решения, когда вердикт выносит не коллегия путем голосования, а один человек.
В пятницу мы предупредили избирком о том, что будем работать на избирательных участках.
Рассказали, что будем делать, сколько человек будет участвовать, и расстались мирно. На следующий день от Эльмана Юсубова (председатель облизбиркома. – Ред.) приходит письмо, в котором он называет нашу деятельность не соответствующей избирательному законодательству.
Реакция председателей участковых комиссий на письмо была разная. Кто-то извинялся и просил уйти, кто-то выгнал ребят взашей, а кто-то решил, что закон выше распоряжения избиркома. Кроме того, в двух партиях нам разрешили пройти на участок под видом своих наблюдателей. В итоге из 37 работников «Голоса» лишь 12 смогли наблюдать за выборами. Нам приходилось работать полулегально.
Давление на нашу организацию было в нескольких регионах, но в Сибири – в Новосибирске, Омске, Горно-Алтайске, Барнауле – все допущены до участков. И вдруг Томск, который называют островком демократии… Сразу же мы подали заявление в прокуратуру. Ответ не заставил себя ждать: председатели участковых комиссий «не так поняли» слова Юсубова, и теперь пусть избирком сам разбирается с ситуацией.
Возможно, выступления против нашей организации вызваны тем, что «Голос» с каждым годом становится все сильнее и многочисленнее. Раньше мы не делали таких серьезных проектов, как «Карта нарушений», и власть это беспокоит. Нас называют продажными, говорят, что мы живем на американские деньги. Какие американские деньги?! Наши наблюдатели получают 1 тыс. рублей. Никто не готовит их к оранжевой революции. И вообще мы аполитичны и не поддерживаем ни одну из партий.
Сейчас мы собираемся обжаловать решение прокуратуры в вышестоящих органах, потому что нам необходимо вернуть лицо и добиться права присутствовать на выборах в марте. Когда я спросила ребят, собираются ли они работать дальше, они хором ответили: «Да».