В прошлом номере (от 7 декабря № 660) «Томские новости» опубликовали первую часть материала нашего корреспондента Ирины Астафьевой «История болезни». Краткое содержание: внезапный тяжелый диагноз, первый шок, замечательные профессор и хирург, удачная операция, товарищи по несчастью в палате НИИ онкологии.

(Текст первого материала здесь «Онкологическая клиника. Личный опыт журналистки Ирины Астафьевой«)

Сегодня «ТН» представляют вторую часть репортажа, который был написан по нескольку строк в течение полугода.

Зайка моя

…А потом мой хирург Евгений Гарбуков ушел в отпуск, и меня передали на перевязки другому доктору. Юлия Леонидовна оказалась врачом не только умелым, но и жалостливым. Три дня я слушала в процедурном кабинете:

– Потерпи, моя хорошая… Ну, солнышко… Ну, заинька… Ну, немножечко уколю…

На четвертой перевязке я решила сказать, как меня все-таки зовут. А потом раздумала. От кого и когда еще услышишь «зайка моя…».

Одной левой

…Операция у меня была 31 июля. Весь август ушел на зализывание ран. Болела и не желала слушаться левая рука. Пришлось разрабатывать ее специально – по часу в день, сидя возле телевизора. Лучше всего упражнения удавались под сериал «Легенда об искателе» – такая сказочка-боевик в средневековом стиле.

К сентябрю искатель истины Ричард Сайфер со своей командой сверг коварного тирана Даркена Рала. А я наконец-то подняла левую руку без участия правой.

Праздник ожидания праздника

На 6 сентября врачи назначили первую химиотерапию.

Как это все будет выглядеть? Мне объяснили: лекарства введут за один раз в процедурном кабинете. Час под капельницей. Потом я уйду домой. Следующий курс – через 21 день. Как я до него доживу? «Все очень индивидуально. У всех – разная реакция на химиопрепараты…».

Разная – это все-таки какая?

Не удержалась, полезла в Интернет. С простым и корректным запросом: «побочные эффекты химиотерапии». Читала до трех ночи. Сеть бесстрастно обещала «тошноту, рвоту, диарею, анафилактический шок, затруднение дыхания, анемию, нарушение свертываемости крови, стоматит, потерю памяти и выпадение волос».

Вот, значит, как.

Ладно, а что говорят товарищи по несчастью на форуме?

Товарищи изо всех сил подбадривали друг друга. «Не сдавайтесь!». «Ни в коем случае не прерывайте курс химии». «Боритесь». «Это придется пережить». «Главное – выздороветь…».

Понятно.

Надо было как-то со всем этим уснуть. В конце концов, мне же попадались в коридорах института ЖИВЫЕ лысые люди. Одна девушка даже рассказала, что после «химии», пока не восстановились волосы, развлекалась тем, что пугала по скайпу друзей своего мужа. Молодец!

…В процедурном кабинете, услышав, что «химия» у меня первая, медсестра-киргизка Диля Сидикова ласково улыбнулась:

– Вы беременны были?

– Да.

– Что такое токсикоз, знаете?

– Нет.

– Узнаете…

– Говорят, он случается по утрам?

– Этот будет, когда ему захочется.

«Химия»

Первый, второй, третий день.

«Умереть от морской болезни нельзя, но очень хочется». Доля истины в этой шутке – 99,9%. Отравленный «химией» организм отвергает все, кроме воды.

Четвертый день.

Схожу с корабля на твердую почву. Минус три кило веса. Землистое лицо, мушки перед глазами и космическая пустота в желудке.

Пятый, шестой день.

Живу на кухне между плитой и холодильником. Как это напрягает – постоянный поиск «чего бы еще вкусненького пожевать?».

Седьмой день.

Пора, пожалуй, выходить на работу. А то такими темпами и поправиться недолго.

А впереди еще три «химии».

По волосам не плачут

Алопеция…

Слово-то какое мерзкое. Мас­кируется под музыкальный термин, но на самом деле означает «выпадение волос». Согласно статистике, начинается на 16-й день после первой химиотерапии. Наверное, это произойдет в душе. Волосы будут падать прядями, оставляя на голове безобразные проплешины и засоряя ванну. Проглянет голая черепушка. Головенка сделается маленькой, смешной и жалкой. Буду сидеть и плакать…

Нет уж!

Надо как-то минимизировать отрицательные эмоции.

Перво-наперво – никаких косынок-платочков. Что я, бабка или цыганка? Не хочу. Отправлюсь в магазин париков и куплю рыжий. Или медный. Или иссиня-черный с крупными локонами. В общем, что-нибудь необычное, красивое, такое, что само собой на мне не вырастет никогда.

…Немолодая продавщица в отделе париков готова исполнить любой каприз. Рыжий? Темный длинный? Может быть, светло-русый? Через несколько примерок с отчаянием понимаю: мне не идет ни один! Наконец, женщина протягивает очередное изделие, руководствуясь уже своим вкусом. Черное каре, ничего особенного. Я ношу почти такую же прическу.

…Паричок сел как влитой. И выглядел так, как будто я всерьез озаботилась качеством собственных волос, а потом побывала у хорошего стилиста. Беру!

Черное каре отправляется в домашний шкаф – дожидаться своего часа. Час этот пробил вечером 15-го дня. Стоило чуть-чуть потянуть или взъерошить – и волосы остаются в руке. Неприятно. Утром проснусь – а ОНИ на подушке.

Нужен мне этот кошмар?

…Ножницами проделана первая, черновая, работа. Дальше в ход идет машинка – под ноль. Голове тепло и щекотно. Но оставшийся ершик неприятно колется. Через сутки устраняю его бритвенным станком.

В итоге из зеркала на меня глядит инопланетянка с правильным черепом и огромными глазами. Не красавица, конечно, но очень даже ничего! Жаль, что так нельзя ходить по улице.

Первое испытание на домашних производит фурор: тринадцатилетняя дочь визжит, собака заходится истеричным лаем. «Мама, не делай так больше!..»

Ладно, не делай так не делай. Натягиваю паричок. Выглядит он лучше, чем мои собственные волосы, своих таких мне сроду не вырастить. И месяцев восемь теперь не буду знать хлопот с прической.

Муки творчества

А потом началась работа. Не в прежних объемах, конечно. Потому что ни «химию», ни гормоны, ни оставшуюся часть операции мне никто не отменял. Все катилось параллельно. Зато в ноябре редакция предложила написать материал к конференции онкологов «Вопросы сохранения женского здоровья: снижение заболеваемости и смертности за счет раннего выявления и повышения доступности медицинской помощи при раке молочной железы».

Да уж, кто глубже в теме-то?

…Слонимская, увидев меня как журналиста, не вздрогнула. Более того, сказала все, что положено было сказать профессору-онкологу в проблемном интервью. Про выявляемость. Про трудное лечение. Про пятилетнюю выживаемость. Кто не в курсе: это сколько ты прожила без метастазов и рецидивов, летальные исходы вычитаются отсюда же. Оказалось, что в России процент счастливчиков – 57. В Европе дотянули до 80%. В Штатах шагнули за 90%. (Подробнее – см. материал «Онкологи и чиновники ищут общий язык, «ТН» от 23 ноября № 658).

Два дня думала про эту проклятую пятилетку. А потом отпустило. Неприятности сами собой отодвинулись на задний план; все, что было дорого, стало еще дороже. И что удивительно: хорошее настроение начало посещать меня гораздо чаще, чем до болезни.

На сегодня – все. Что будет потом – будет потом.

 

Онкологические, сердечно-сосудистые заболевания и травмы входят в первую тройку, представляющую главную угрозу населению России. В Томской области в силу ряда причин проблема выявления и лечения онкологических заболеваний еще более остра, нежели общероссийская. И поэтому крайне важно, чтобы эта проблема стала непреложным фактом общественного сознания и одним из первоочередных вопросов для людей, ответственных за принятие решений.

– Предостеречь беспечных, которые при должной доле ответственности могут избежать нехорошего диагноза. Поддержать людей, кто, увы, уже «попал». Поддержать медиков, которые изо всех сил, какие у них есть, пытаются спасти и спасают «попавших». Самой все еще раз пережить и осмыслить, – обозначила Ирина Астафьева цели своего репортажа