Письмо томича с фронта нашлось спустя 70 лет
Наши сети притащили
У газеты «Томские новости» есть страничка в известной социальной сети. Сообщения приходят разные, но часто про удивительные способы заработать или предложения увеличить что-нибудь. И вдруг: «Привет с Украины! Нужна ваша помощь! Ищу родственников вашего земляка майора Батулина Бориса Карповича. Хочу вернуть его письмо и фото родне».
После возвращения Крыма и создания Луганской и Донецкой народных республик отношения с украинцами у нас напряженные. В прошлом году был на русско-украинской свадьбе в Москве, так соседи по столу меня сразу с вызовом предупредили.
– Мы с Украины!
– Ну и прекрасно! – говорю. – Значит, мы братья и сестры!
После двух стопок горилки так и случилось: побратались.
Но тут виртуальное письмо от неизвестного мне Макса Хорева в военной форме Вооруженных сил Украины. В наш-то век цифровых мошенничеств. Начнет с письма, а закончится неизвестно чем. И Максим, словно поняв это дистанционное недоверие, тут же прислал фотографии. Сомнения отпали.
Из Варшавы весной 1945-го писал маме своей фронтовой подруги Леночки майор Борис Карпович Батулин. Письмо короткое, без ошибок даже в знаках препинания, почерк каллиграфический, такого сейчас и в паспортных столах не встретишь. К письму приложена фотокарточка, сделанная двумя годами раньше – на ней еще не майор, а старший лейтенант. Молодой, красивый 24-летний фронтовик пишет будущей теще.
Еще до победы
«Привет из Польши!
Многоуважаемая Меланья Игнатьевна!
Прошу Вас принять чистосердечный красноармейский привет и наилучшие пожелания в Вашем здоровье и Вашей жизни.
Безусловно, Вы удивитесь, получив записку от незнакомого Вам человека, а посему прошу извинить меня, что я осмелился черкнуть Вам пару слов.
С Вашей дочкой Леночкой я знаком два месяца, и мы друг друга в некоторой степени знаем хорошо. Возможно, Вы будете недовольны тем, что человек, знающий Вашу дочь в течение короткого времени, осмелился написать Вам навязчивое письмецо.
Я хотел лишь поставить Вас в известность, что я и Леночка друг другу симпатизируем, и я лично прошу Вашего благословения, конечно, после нашей встречи.
Несколько слов о себе: я родился в 1921 г. в Томске, родители (мать, 45 лет, и сестра, 25 лет) живут в г. Ташкенте, до призыва в армию окончил два курса архитектурного фак-та индустриального института в Ташкенте, в армии с конца 1940 года, на фронтах Отечественной войны с февраля 1942 года, трижды ранен, сейчас ношу чин майора, собственно, вот и все.
Прошу прощения, если я обеспокоил Вас своей запиской.
Если Вас не затруднит, то отправляйте ответ по адресу: полевая почта 10167, Батулину Борису Карповичу, до свидания. С крепким рукопожатием, Борис Батулин».
После и во время войны
Максим Хорев – поисковик. Поднимает тела красноармейцев с полей боев на израненной войной Украине. За прошлый поисковый сезон нашел восемь солдат, погибших в 1941 году. Личности двух красноармейцев из Узбекистана удалось установить. Отправили их останки на родину в суверенную теперь республику. Один погибший оказался «с Житомира, дочке передали… Там эмоций было на два села!»
Естественно, спросил у Максима, где нашлось письмо. Вот что ответил Хорев: «История длинная… В 2016 году был с миссией ОБСЕ в Широкине, попали под обстрел… Я спрятался в разбитом доме, среди вещей на полу увидел письмо старое, подтянул автоматом, спрятал под броник. Через день в дом попал «Град», и все сгорело».
За село Широкино на берегу теплого и мелководного Таганрогского залива недалеко от Мариуполя действительно шли сражения в 2014–2015 годах. Широкино расстреливали с двух сторон: украинской и донецкой. Многие дома были разрушены, жителей эвакуировали буквально под огнем. Часть широкинцев продолжали жить в нейтральной «серой» полосе между двух воюющих сторон. Последних местных жителей вывезли в июне 2015 года, и село окончательно опустело. Чтобы проверить, как выполняются минские соглашения, в село в 2016-м отправилась миссия ОБСЕ, в которой участвовал Хорев, и попала под обстрел.
Удивительно в этой истории даже не то, что воевали и воюют между собой потомки тех, кто вместе одержал победу в 1945-м. Удивительно, что на Украинской земле 70 лет хранили письмо советского офицера-сибиряка как семейную реликвию. Кто хранил и почему?
Томский след
Запрос в томский архив об уроженце Томска 1921 года Борисе Карповиче Батулине ничего не дал. Пока. В электронной, оцифрованной базе данных такого новорожденного томича найти не удалось. Директор Госархива Томской области Анастасия Караваева пообещала проверить записи от 1921 года руками, но это долго и надежды мало: сохранность документов этого тревожного года крайне неудовлетворительна. По всей Сибири бушевало крестьянское восстание против продразверстки, и было не до документов.
Почти нет надежды обнаружить следы Батулина и его родственников в Ташкенте. Многие уехали из хлебного теплого города сразу после окончания войны, и пути их неисповедимы. Оставалась слабая надежда на российские военные архивы. Надежда была небеспочвенной.
Неоценимую помощь оказала специалист Центра документации новейшей истории Наталия Морокова. Это она сделала запрос в Центральный архив Министерства обороны РФ, и сухие общедоступные строчки архивов обрели плоть.
Борис Карпович Батулин действительно родился в Томске в 1921 году, но в армию призывался уже в Узбекистане, в городе Коканде Ферганской области. Прошел почти всю войну. Трижды ранен. Награжден орденами Боевого Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени уже в январе победного 1945 года. По всей видимости, за боевые действия в ходе Шяуляйской наступательной операции летом 1944 года.
В конце войны получил новенькое звание майора: его только в 1943-м вернули в воинский табель о рангах. Служил при штабе 103-го стрелкового корпуса, расквартированного в Польше. Строил планы вместе с Леночкой. Было первое победное лето. Казалось, что впереди огромное, бескрайнее счастье мирной жизни.
Но потом случилось непоправимое.
12 июня 1945 года Борис Батулин поехал на штабном трофейном мотоцикле и разбился. Обстоятельства трагедии в архивах не отражены. Так и осталось непонятным, праздновал ли Батулин победу, не хватало уже бывшим фронтовикам адреналина или просто случилось банальное ДТП? Кто ж теперь скажет. В учетной карточке так и написано: иная причина убытия. Значит, не в бою, не пропал без вести, не скончался от ран фронтовик. Похоронен на воинском кладбище под Варшавой. На могиле сохранилась табличка.
Но кто тогда 70 лет хранил письмо погибшего советского офицера-сибиряка на Украине? Макс Хорев уверен – его фронтовая невеста, Леночка.
Выдуманная жизнь
Леночка будто окаменела после смерти Бориса. Ревела только первую ночь, когда лежала без сна. Вспоминала, как хотели поехать после войны к ее матери, Меланье Игнатьевне, на Украину, попросить благословения, пожениться как люди. Забыть эту проклятую войну, дом построить, ребятишек нарожать. Борис хотел троих, а она сомневалась, потянут ли.
А утром встала сухая, как осенний лист, от ветра качало. В штабе корпуса все подчеркнуто вежливо здоровались, она отвечала как положено:
– Здравия желаю.
На похоронах слезинки не проронила, не вздрогнула, когда трижды выстрелил над головой из ТТ помощник командира корпуса.
На девятый день сходила на могилку, положила на подсыхающую землю букетик молодых ромашек. Тошнило все эти дни, есть не могла, похудела.
За спиной начали переглядываться. Видела это каким-то боковым зрением, головы не поворачивая. Сама пошла в медсанбат, спросила врача по женской части.
Докторша, вытащившая за войну килограммы железа из молодых парней, отрезавшая ноги и руки под артобстрелом, посмотрела ее прямо на кушетке, спросила сухо, намекая:
– Сохранять будешь?
Кивнула. Аборты были запрещены, но договориться можно было. Беременным же была одна дорога – увольнение и домой.
Одна на всех
Приехала к маме осенью 1945-го в Широкино с уже наметившимся животиком. Меланья Игнатьевна встретила холодно: ртов хватало и без Леночки с нажитым на фронте бастрюком. Послевоенная жизнь была пока ничуть не лучше военной: голодная, суетная. Кормила только черная живородящая украинская земля. Так огородиком первый год и спаслись. Родила зимой 1946-го, девочку. Машей назвали. В селе судачили: «Дочь победы».
А вокруг начали восстанавливать металлургические комбинаты, заваленные в войну шахты, взорванные железные дороги. Народу приехало со всех концов Советского Союза. С Толей познакомилась. Он на шахту приехал устраиваться. Отговорила: разве ж это дело каждый день под землю спускаться, как покойнику.
Был Толя помоложе, конечно, но после войны в женихах особо не копались. Благодарна была, что взял с дитем, ни разу не попрекнул. Часто в командировки от широкинского колхоза ездил. Гулял, конечно, потом выпивать начал, но терпела.
Мама, Меланья Игнатьевна, отошла, отогрелась, особенно когда родился от Толи мальчик, внук Коля, Микола. Как-то вечером (Толи дома опять не было) достала с дальнего шкафчика жестяную коробочку. Вытащила письмо это, которое Леночка еще на фронте попросила Бориса написать, чтобы мать не переживала, чтобы самой быть чуточку уверенней: не обманет, не уедет в свой Коканд или Томск.
– Сожги, – сказала мама. – Побачит Толя, не ровен час.
Забрала письмо, ушла на двор. Вытащила фотокарточку. Борис там молоденький, лейтенантик, образованный, пишет «в некоторой степени знаем друг друга хорошо». Куда как хорошо: Машка уже невеста, пятнадцатый год. Почерк такой красивый. Чертил хорошо. Архитектор. За что и держали при штабе. Письмо на сгибах затерлось, мама, видать, перечитывала.
Под крышей дома своего
Сжечь не осмелилась. Забралась на нежилой чердак, засунула под стропила и забыла. Вспомнила, когда похоронила сначала маму, потом запившегося Толю. Зять, муж Машкин, затеял перестроить дом, перекрыть крышу. Притащила тяжеленную приставную лестницу, залезла, пенсионерка уже, на чердак, отыскала в паутине щелочку под стропилами, увидела белый краешек, так и захолонуло сердце.
Перечитала письмо, всплакнула. Жизнь прошла, а любовь на войне осталась. Спрятала листочек в карман халата, стала слазить. Тут, как на грех, Машка во дворе с внуком, Эдиком, грецкие орехи собирают. Эдик чернявый, лоб высокий, глянет на бабушку – и понятно, что в деда пошел, батулинских, не толиных кровей.
– Мама! Ты чего туда лазила? – это уже Машка удивилась. Отродясь на этом чердаке никого, кроме мух, не было.
– Да глянула, мож, забыли чего. Придут строители – ничего потом не найдешь.
Письмо спрятала в ту же мамину жестяную коробочку, где теперь сама хранила пенсионное, паспорт, документы на дом. Зачем? Сама не знала.
После жизни
В 1994-м эту жестяную коробочку откроют дети Леночки: Маша и Николай. Думали отыскать там карбованцы на похороны матери, а нашли только три зеленые, никому уже не нужные советские 50-рублевки.
На самом дне коробочки лежало письмо с фотокарточкой неизвестного советского офицера.
Родные брат и сестра, враз оказавшиеся сродными, читали и плакали, сидя у гроба матери, вспоминая, как за глаза с хохотком обзывали Машу дочкой победы соседи, как подкладывала Миколе лучшие куски бабушка Меланья Игнатьевна. Николай, глядя чужими глазами в лицо родной сестры, переворачивал в памяти куски детства, и становились понятными, объяснимыми вечные загадки семейного бытия: брак вдогонку перед самым его рождением, пьянки-гулянки отца, долготерпение матери. Хотелось спросить у мамы: так ли все было? правда ли?
Но мама Леночка лежала чужая, принаряженная, отмучившаяся и отмучившая всех после тяжкой болезни. Последние месяцы ей кололи сильные обезболивающие, так что и поговорить напоследок не удалось.
Письмо Маша сложила в ту же жестяночку, припрятала на шкафчик. Она давно уже жила в Широкине одна, брат Николай перебрался в Мариуполь, женился. Сын Эдик уехал на заработки в Москву. На выходные приезжали племянники искупаться в море, наесться до отвала арбузов.
А в 2014-м началась война. Воевали свои со своими. Стреляли с двух сторон, так что и не поймешь, куда бежать. Приехал из Мариуполя Николай, забрал к себе. Маша думала, что скоро вернется в Широкино, но прямо по селу прошла граница одного непризнанного государства с одним признанным. Ехать туда было опасно. Немногие, кто отваживался съездить, рассказывали, что от Широкина ничего не осталось.
Кроме письма от советского майора Бориса Батулина, которое вынес под бронежилетом Максим Хорев.
Послесловие к выдуманной жизни
Была ли жизнь Леночки после войны такой, как мы придумали? Кто ж теперь расскажет. Ясно только одно: удивительно сошлись и разошлись в этой истории людские судьбы, чему свидетель – истертое на сгибах письмецо, повествующее о любви, которая случилась на войне и не случилась в мирной жизни. Где-то ведь наверняка живут связанные незримой нитью короткого чувства родственники Батулина и потомки его невесты Леночки. Теперь уж и не знаешь, суждено ли, надо ли им когда-нибудь встретиться в этом «огромном, сияющем под холодным солнцем мире», разделенном братоубийственными войнами.
Будем надеяться. Что же еще остается.
Автор: Андрей Остров