ООО, или Моя онкология. Заметки по живому ч.3

Виктор Лойша
Виктор Лойша

(Окончание. Начало в «ТН» №20-21 (734-735))

* * *

Своя столовая имеется на каждом этаже больницы. И в каждой столовой – шкаф или два с книгами, локальная такая библиотечка самообслуживания. Никакой системы нет, комплектация осуществляется самими больными, добровольно и стихийно, оттого разнобой чрезвычайный.

Детективы, дамские романы, очень дрянная фантастика, кое-что из научно-популярной литературы. Имеется и классика: Тургенев, Чехов, Паустовский, мемуары Анны Сниткиной, более чем странный Златовратский. Даже стихи: не без удивления обнаружил приличные томики Арсения Тарковского и Николая Рубцова.

(Спер оба. Для домашней, так сказать, библиотеки. Хотя еще не известно, доберусь ли я до нее.)

Роман Д. Фурманова «Чапаев». На форзаце – дарственная надпись:

«Волковой Ларисе в день окончания3-го класса. 29/V-87 г. Школа № 44».

Прикинул. Сейчас Ларисе Волковой (сохранила ли она свою фамилию?) должно быть уже тридцать два года. И вот, значит, попала она в это учреждение… Невольно начинаю просчитывать возможные варианты ее предыдущей и дальнейшей судьбы – и становится неловко, как при вторжении в чужую жизнь.

* * *

«Чапаева», кстати, я перечитал. Не от скуки, но из любопытства. Ведь впервые книга попалась мне в ранние школьные годы, а с тех пор и в руки не брал, но какие-то детали в памяти сохранились. Что если взглянуть зрелым взором?

Удивительная вещь. Конечно, никакой это не роман, скорее, сборник сырых очерков, сделанных поспешно и неумело, склепанных друг с другом на живую нитку и объединенных образом заглавного персонажа. Сквозная мысль: как вести политработу на уровне дивизии, как загонять крестьянскую стихию в бетонное русло партийных требований. Об этом Фурманов пишет так много и подробно, что можно говорить о методическом пособии, несколько даже нудноватом, поскольку очевидны повторы. О слоге и стиле рассуждать вряд ли приходится…

Но взгляните на последнюю строку книги. Там дата окончания работы: 20 января 1923 года. С момента гибели заглавного героя прошло чуть более трех лет. Значит, писалось сочинение по горячим, по не остывшим еще следам памяти, и очевиден дневниковый характер многих эпизодов.

Следовательно, «Чапаев» – живой документ эпохи, более серьезный и важный, нежели многие позднейшие мемуары, а тем более – исторические штудии.

Относительно претензий на беллетристичность в конкретном сочинении – что ж, это всего лишь курьез.

Неумело и несуразно.

* * *

Кстати, точнее, совсем некстати, вспомнил, как 20 лет назад, когда я все лето провалялся в дому со сломанной ногою, приятель Сережа Попов принес мне утешительную вырезку из какого-то медицинского журнала. Там среди прочих случаев текущей врачебной практики была опубликована предельно краткая заметка под заголовком «Уникальное совмещение двух заболеваний».

Сообщалось буквально следующее.

В областном городе А. в травматологической клинике им. В. у больного С., находящегося на стационарном лечении в связи с осколочным переломом таза, была диагностирована острая свежеприобретенная гонорея. Больной С. до этого находился в клинике ровно четырнадцать дней.

– Вот, Виктор Андреич, – поучительно сказал Сережа. – Будь я писатель, сочинил бы о больном С. очень патетическую вещь. И назвал бы ее «Повесть о настоящем человеке»

* * *

Один из препаратов, применяемых при общем наркозе, обладает не очень сильным, но и не очень хорошим побочным действием: он может вызывать галлюцинации. Далеко не всегда, не у всех, но такое случается. Что поделать: индивидуальные реакции организма, причуды биохимии…

Это средство сейчас применяется довольно успешно. Мне его тоже вводили, но, увы, никаких оригинальных ощущений оно не вызвало. Но вот позавчера несколько этажей больницы были разбужены и взбудоражены воплями ужаса. На выходе из наркотического сна после операции, пребывая в сумеречном состоянии, девушка Марина увидела огромного паука, стремящегося к ней, чтобы выпить всю ее кровь.

– Он был с пятиэтажный дом, – рассказывала позже Марина, колотясь от страха. – И я его видела не во сне, всё – по-настоящему.

Наутро я сидел рядом с этой девушкой в преддверии перевязочного кабинета. Лет двадцати, кареглазая, высоконькая, субтильная, с миловидной мордашкой и длинными темными волосами, с немного застенчивой очень доброй улыбкой, она вовсе не производила впечатления истерички.

– Такие вещи не предсказуемы

a priori, – ответил доктор на мой вопрос. – Все выявляется эмпирическим, простите, путем. Честно говоря, я удивлен, что такая бурная реакция случилась именно у этой пациентки. Но, если бы мы могли предсказывать подобные ситуации заранее, наше лечение было бы гораздо эффективней.

Спустя несколько дней мы снова оказались в соседних креслах, ожидая назначенных процедур. Чтобы не маяться вынужденным бездельем, я читал какой-то детектив, а девушка внимательно просматривала листки компьютерной распечатки. Скосив любопытные глаза, я увидал заголовок таблицы: «Результаты анализов воды оз. Хубсугул по итогам Российско-монгольской экспедиции 2009 года».

О, умный город Томск! Пациентка либо биолог, либо гидролог, а то и гидрохимик…

* * *

Всякий человек, задумывающийся об устройстве жития, о самом смысле собственного существования, обязан побывать в онкологической лечебнице. Не надо в качестве пациента, хотя бы вольным созерцателем. (Но все же надежней – с диагнозом, пусть и ошибочным или сомнительным.) Только увидев людей, страдающих по-настоящему, бредущих по грани того и этого света, можно понять преимущества, случайно выпавшие на твою долю.

Жестокая моя рекомендация распространяется в первую голову на писателей. Не убежден, что Солженицын стал бы тем Александ-ром Солженицыным, которого мы знаем, если бы, пройдя «круг первый» и несколько последующих лагерных кругов, не отведал «ракового корпуса».

Вообще же онкологическая тема затронута отечественной литературой крайне мало. Именно «крайне», то есть краешком, по касательной, вскользь.

Тому же туберкулезу отдано гораздо большее и пристальное внимание, не говоря уже о психических заболеваниях, о родильной горячке, о сыпном и брюшном тифе, о всякого рода травматологических казусах…

Знаю кроме Солженицына только одного писателя, подошедшего к «раковой» теме вплотную и проникнувшего вовнутрь. Это Владимир Солоухин с повестью «Приговор». Там рассказан клинический случай меланомы. Достоинство художника – в передаче ужаса, охватившего героя при одной только постановке диагноза.

Вот! В том-то, пожалуй, дело. Писатель, хочет он того или не хочет, как бы перевоплощается в своего персонажа. Проникает в душу, примеряет одежды, осваивается в чужом теле, созданном собственным воображением.

Процесс заведомо не очень удобный, и можно понять инстинктивное отталкивание от организма, пораженного злокачественной болячкою.

Ведь что есть рак в обыденном представлении? Нечто фатальное, зловещее, неумолимое, да еще и непременно связанное с тяжкими мучениями. Это не та смерть, что красна на миру, не мгновенное прекращение жизни от случайной пули, не тихое и благостное угасание в кругу близких…

Очевидная малость наших познаний в этой области способствует развитию суеверий и усугубляет страх.

Разумеется, невозможно не вспомнить «Смерть Ивана Ильича». Хотя рассказ совершенно не про то и нравственный его заряд весомее самой болезни, к ней следует присмотреться. Она не названа определенно, однако и симптоматика, и течение недуга заставляют с большой вероятностью предполагать именно рак.

Великий еретик Лев Толстой и здесь пошел супротив традиции современной ему морали. И в чисто литературном смысле – тоже: он не побоялся пережить жесточайшие муки, выпавшие на долю его героя. А не переживши этого, такой вещи не создашь.

…А диагноз «меланома», определенный Солоухину (или его лирическому герою), оказался ошибочен.

К счастью, бывает и так.

* * *

Одним прекрасным утром в середине декабря на нашем втором этаже появилась елка. Ростом мет-ра два с половиною, пушистая и уже наряженная, она приветливо расположилась перед процедурным кабинетом. Страдальцы отделения общей онкологии, выходя в коридор, улыбались совсем по-детски.

Елочку специально поставили ночью, чтобы получился сюрприз. И сестры украшали ее любовно и вдумчиво.

Кусочек радости.

* * *

– Тридцать восемь, – сообщили мне. – Тридцать восемь. Тридцать восемь!

Это звучало уверенно и тревожно, как армейский сигнал побудки.

Я и проснулся. На часах было 11.38. Дня.

Никого в дому, не считая кота, спавшего рядом и открывшего глаза только в ответ на мое движение. Неслышный шелест снегопада за окном. Ни малейшей надобности куда-нибудь спешить. А заснул я просто от общей потребности слабого, но уже выздоравливающего организма.

Это меня перевели на амбулаторный режим.

А «тридцать восемь» мне просто приснилось. Никакими будильниками никогда не пользуюсь: встаю по внутреннему звонку.

* * *

А потом выдали справку. Датирована 15 декабря 2009 года…

Клинический диагноз: Сr левой молочной железы. Сопутствующие заболевания: ИБС, стенокардия напряжения. ФК I–II на фоне атеросклероза аорты, сосудов головного мозга. Хр. бронхит курильщика в фазе ремиссии. Диффузный пневмофиброз.

Проведено лечение: 10.11.09 – операция: радикальная мастэктомия слева.

Гистологическое исследование № 19620/09: инвазионный Cr на фоне атипической протоковой гиперплазии в эпидермоидной кисте с выраженным хроническим воспалением.

В послеоперационном периоде лимфоррея.

Cr означает cancer. Прочий букет тоже хорош. Пока еще не живой труп, но уже попахивает.

* * *

Что ж, следует делать выводы – и жить дальше.

2009–2013

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

5 × 5 =