Владимир Крюков

Мне понравилась реакция соседки, услышавшей, что я съездил за границу. «А что там теперь делать? – сказала она. – У нас же в магазинах всё есть».
Ее дополнил мой приятель: «Ну если еще полежать на пляже, поплавать и не думать про еду-питье, знать, что все подадут. Что-то смотреть? Открыл в Интернете и любуйся».
И вправду: в магазинах наших появились и помидоры без вкуса, и клубника без запаха. Как на Западе – в любое время года. И в Интернете города и музеи мира во всей красе.

Спасение от депрессии

Какая странная все-таки штука жизнь. В моей сегодняшней стабильности есть своя отрада, своя красота. Иначе бы я хандрил и маялся. Но вдруг все меняется, и в один месяц является тебе столько стран с их горами, долами, озерами и людьми. Прочитал год назад в рекламном проспекте: «Особенно медики рекомендуют путешествовать после 45–50 лет, когда происходит гормональная перестройка организма и когда человек наиболее подвержен депрессивному состоянию».
Значит, неслучайным было приглашение моего ученика из сельской школы 1970-х годов и его жены, давно уже граждан Германии.
Говорят, пространство растягивает время. Тот, кто в пути, проживает несколько дольше.
Некоторые числят за счастье умереть в пути, чего мне никак не хотелось, чтобы не повесить заботу на моих друзей.
Итак, город Мельн. В его окрестностях и живут мои друзья. Потом – Марбург с его старинным университетом. Здесь учились Михаил Ломоносов и совсем недолго (летний семестр) Борис Пастернак. Как сказал один из братьев Гримм (Якоб), «лестниц на улицах Марбурга гораздо больше, чем в домах жителей». Мы в этом убедились.
Вальдек – древний (XII век) замок, его основание вырублено прямо из скалы. Возвышающийся над берегом озера, он поражает своей гениально простой архитектурой.
Тюремная башня во Фрицларе (XIII век) лаконична и строга согласно предназначению. А внизу у входа на площадь в стену заделаны кандалы и железный ошейник. Видимо, наказание отбывали здесь и маялись в этих цепях в назидание проходящим мимо горожанам.

Снег и цветы

Кажется, впечатлений чересчур, самых разнообразных и сильных. Слишком много на единицу времени. И главное – само время предстает до того наглядно, что лучше не придумать. Вот эту церковь сначала срубили из дерева в 780 году, потом в 1070-м начали переводить в камень.
А кроме древних камней еще и картины природы. Какое жилище было у нас в горах, куда машина долго взбиралась! Циферблат на кирхе золотился, как бы противясь хмари и сырому туману, стелившемуся на уровне креста. На вершинах лежит снег. Но он и здесь на крышах аккуратных домиков и на деревьях. Неподалеку ворон нашел небольшое черное деревце, устроился и начал кричать. Сначала одиноко, потом ему отозвался невидимый товарищ. Мы просыпались рядом со снегом: вот он, почти у порога. А потом скатывались вниз, в долину, где уже зеленела трава и поднимались робкие и мелкие белые цветы.
Вечное и временное по-особому сопрягаются, когда они рядом. Во французском Страсбурге – величественный собор с его тишиной. В соборе малыши внимательно слушают учительницу, некоторые помечают что-то в своих тетрадях. А на улице нескончаемый мелкий дождь. Мы укрылись в кафе, где вспыхивал смех, входили и выходили люди. Устроились почти под лестницей, ведущей наверх. Мимо нас легко взлетают туда молодые официанты с подносами на руках. Юра пытается объясниться с молоденькой разносчицей, узнать, как ее зовут. Язык мы не знаем, но усилия увенчались успехом: Татьяна.
Я ни разу не увидел даже холодности, спокойного равнодушия к покупателю, посетителю. О грубости и речи нет. Искренняя расположенность, готовность пошутить, пусть не подробно поговорить, но перекинуться репликами.
«Город – это люди, а не стены», – написал древнегреческий историк Фукидид. Вот и стараешься увидеть людей. Но как их разглядеть: они предстают тебе со стороны. И сам ты – праздный созерцатель на улицах городков, в которые мы въезжали на какие-то недолгие часы. Но были и встречи в несуетной обстановке.

Дорожная музыка

Господин Шталь (Нerr Stahl) – сосед моих друзей. Я слышал о нем много добрых слов. Так я ему и сказал при встрече, все-таки смог соорудить две-три фразы. Аккуратный и, как я сразу почувствовал, уверенный в себе человек благородного облика. Провел в комнату, предложил шампанского. Показал большой лист на стене – свое родовое древо, ветви тянулись на сотни лет. Родовитые ветви и с его стороны, и со стороны жены. Показал фотографию отца, офицера вермахта, отбывшего срок в лагере под Свердловском. Не замечая моего смущения, неладов с языком, он выслушал мой перевод стихотворения Аннетты фон Дросте-Хюльсхофф, следя по оригиналу. Похвалил за соблюдение размера и рифмовки, сказал, что она тоже вестфальская. «Тоже» означает, что и его род оттуда.
Однажды вечером нанесли нам визит господин Рамин (Herr Ramin) с женой. Обаятельны оба. Опять я пожалел, что не подтянул немецкий. Только и смог, вспомнив свою юность, прочесть им «Ich weis nicht, was soll ich bedеuten» («Не знаю, что стало со мною», «Лорелея» Гейне). И то хорошо. Этот мягкий пожилой человек по имени Олаф – знаток литературы, музыки, языков. Правда, не знает русского. Господин Рамин хлопнул два стакана сухого, но сам сел за руль. Ночью мне приснилось, что я живо и свободно говорю с Олафом Рамином по-немецки о Гете, Белле и Гессе.
Когда мы въехали в Швейцарию, я еще раз вспомнил Германа Гессе. Он провел тут значительную часть своей жизни. Когда-то я его очень любил. «Кнульп», «Курортник», «Степной волк», «Последнее лето Клингзора»… Осилил, когда лежал в больнице, «Игру в бисер». Однако о Гессе вскоре пришлось забыть. Начались швейцарские туннели, о которых я немного слышал. Живое впечатление было сильнее. Длина этих пробитых в скалах дорог измеряется километрами. Перед одним из них, особенно долгим – 30 км, Юра вспомнил, как ему говорил Матиас (муж их дочери Тани), что ты въезжаешь зимой, а выезжаешь почти в лето. Но это был не наш случай. Все было ровно наоборот. Мы покинули темноту туннеля и выскочили в слепящий белый мир. Снег, как у Пушкина в «Капитанской дочке», валил большими хлопьями. Густой-густой, закрывал видимость. Машины шли осторожно, уже в каше, в слякоти. А потом предстояло форсировать подъемы, где многие водители пасовали, их машины стояли в ожидании технической помощи либо сползали вниз и прижимались к обочине. Юра успешно преодолел испытание. Я видел, как он был сосредоточен и внимателен. И уже на съезде в долину расслабился и благодушно пошутил: «Они не знают, как у нас в Сибири после дождя или по весне надо карабкаться на размытые косогоры. Посмотрел бы я там на них».
Desenzano, Sirmione, Solano del Lago, Terraso del Solo, Polpenazzo… Как музыка звучат эти имена на дорожных указателях в Италии. И как иллюстрация к этой музыкальности возникает щит с большой фотографией Аль Бано.
Кипарисы, пальмы, тепло. Как будто не было снежного ужаса в Альпах.
Утром выходим из дома, из небольшой виллы, где мы остановились. Процокал на коне мальчишка, засмеялся на наши фотоаппараты, снимающие его. Мы смотрели вслед. Удивительно длинный, чистый, вымытый хвост лошади.
Гуляли за нашим местечком. На проселочной дороге вдруг фрагмент стены без начала и конца, как-то даже в самом облике – постепенно сходящая на нет. Так и хотелось назвать ее по-старинному: руина.
Чисто и ясно кругом. И мы увидели далеко-далеко. И полноводное озеро Ла Гарда, почти море, и мягко проступающую в солнечной мгле снежную вершину большой горы. Все это скрыто было вчера туманом. Приходят банальные ассоциации: как в жизни, когда однажды, в один прекрасный день, тебе откроется до того не замечаемое в человеке.

* * *
По мнению геронтологов, однообразие жизни, отсутствие новых впечатлений и, как следствие, нехватка пищи для размышлений приводят к досрочному старению организма. Оказывается, новые впечатления необходимы для центральной нервной системы, для ее полноценной работы. И потребность в них возникает, так сказать, от нужды высокого порядка.
Мне уже тягостны и утомительны перелеты, а особенно утомительно время между рейсами в аэропорту. Но это искупается тем, что во время путешествий обостряются все чувства, по-другому переживаются мгновения, часы и дни жизни.