Фото: Юрий Цветков
На фронте ее называли Данилушкой. За фамилию Данилина. За внешнюю хрупкость в сочетании с бойким характером. За редкую доброту и за то, что никогда не плакала. Глядя на нее, начальник госпиталя однажды не сдержался: «Данилка, как только тебя на войну взяли? Я бы ни за что не взял. Ты такая маленькая, худенькая, еле ходишь. В чем только душа держится?» На что 20-летняя медсестра Вера Федченко (тогда, до замужества, еще Данилина) с обидой ответила: «Скажете тоже! Да я бегаю быстрее всех вас вместе взятых!»
По фронтовым дорогам в составе своего госпиталя томичка дошла, добежала, доехала, добралась до Германии. Став свидетелем и участником одного из самых жестоких сражений Великой Отечественной войны.
Шприц вместо автомата
Нескончаемый звук рвущихся бомб, автоматных выстрелов и скрежет танков, от которых закладывало уши. Самолеты, летевшие так низко, что, казалось, сейчас заденут брюхом крышу госпиталя. И солдаты, которые, истекая кровью и издавая глухие стоны, ползли к врачам. Их было столько, что земли не видно. Шаг сделать страшно: того и гляди наступишь на раненого. Это было боевое крещение Веры Федченко. И первый круг ада. Битва на Курской дуге.
– Когда я пришла поздно вечером домой и сказала, что послезавтра уезжаю на фронт с госпиталем, мама и брат заплакали. А я нет, – тихонько вытирает слезы Вера Парфирьевна, вспоминая ноябрь 1943 года, когда она получила повестку. – Это я теперь стала много плакать. Особенно когда показывают фильмы или передачи про Курскую дугу. А тогда, на войне, почти совсем не плакала, все больше смеялась. Я боевая девчонка была. И солдатиков раненых смешила – анекдоты им рассказывала. А они хохотали над моими баснями и приговаривали: «Ну ты, сестричка, как скажешь-скажешь что-нибудь – живот от смеха лопнет!»
Эта способность никогда не унывать, за которую томичку уважали на фронте, корнями еще из той, мирной жизни. Верочка всегда была неробкого десятка: и за словом в карман не лезла, и постоять за себя в случае чего могла. Когда умер отец, она пошла работать швеей. Начавшаяся война внесла свои коррективы: всех мастеров перевели в массовый цех, где кроили уже не модные пальто, а военные гимнастерки. Верочка была стахановкой. За отличную работу получила благодарность и красивое платье. А она и надеть-то его успела только один раз.
– Я ведь изначально должна была врагов убивать, а не раненых лечить. Нас набрали целый батальон девчонок – учили на автоматчиков. Может быть, видели в фильмах, как они на танках едут и стреляют? – рассказывает Вера Парфирьевна. – С восьми утра до пяти вечера я форму солдатам шила, потом до полночи шли учения. А зима была, холодно, снега по пояс… Но на фронт меня в итоге отправили с госпиталем – у них медсестер не хватало. А я этой премудрости обучена была: как только началась война, подружка, которая работала в железнодорожной больнице, заманила меня на медицинские курсы. Так и началась моя служба.
Правда, навыки управляться с автоматом Вере все же пригодились. Под Курском госпиталь расположился в деревеньке, неподалеку от места сражения. Так что бомбить медпункт нередко наведывались немцы на самолетах. Завидев бомбардировщик, люди без всякой команды хватали автоматы и стреляли по ним. Заметив однажды, как ловко медсестра Вера сбила самолет, майор восхитился: «Ну, Данилина! Как ты здорово стреляешь!» На что девушка пожала плечами: «Меня же в автоматчицы готовили. Как бы я на войну приехала, в танк села, а стрелять не умею…»
«Гимнастерок не снимать!»
Этот сценарий повторялся везде, куда приезжали 10 медсестер из Томска: в Тамбове, Кжишове, Львове, Киеве, Кракове. Торопливое приветствие, короткий инструктаж, спешная подготовка медпункта к приему раненых. Госпиталь размещался где придется. Под Курском в распоряжение врачей отдали конюшню. А там – ни воды, ни света, ни удобств.
– Работа была на износ. Но нам и в голову не приходило жаловаться. На войне никто не спрашивал, можешь ты что-то делать или нет. Приказ отдан – как хочешь, так и выполняй, – вспоминает Вера Парфирьевна. – На одну медсестру приходилось 200 лежачих больных: кто без руки, у кого голова пробита, у кого нижнюю часть тела оторвало. И нужно успеть всем дать лекарства, накормить, обиходить. У некоторых солдат, которые долго пролежали на земле, в ранах заводились черви. Во время перевязок мы доставали их и выбрасывали в ведро. Но самое страшное зрелище было в отделении, где лечили горевших в танке солдат. Они лежали под специальными каркасами.
Мест в госпитале не хватало даже для больных. Поэтому медсестры, валившиеся с ног от усталости, засыпали где придется. Чаще всего в уголке, сидя на стуле. А по вечерам, когда темнело, они ходили за водой на речку, что в нескольких километрах от госпиталя. Пробирались через лес и вздрагивали от каждого шороха – рядом стояли немцы. Но пользоваться колодцами было еще страшнее: местные жители поговаривали, что после ожесточенных боев там остались трупы.
– Но на войне не только страшно было. Забавных историй тоже хватало, – улыбается Вера Парфирьевна. – Пошли мы однажды за водой с нашим санитаром, дядей Ваней. В деревьях филин заухал, мы, два дурака, ведра побросали и как припустились бежать! Я вообще-то самая шустрая была, но тут угнаться за ним не смогла. Даром, что дядя Ваня пожилой уже и с хромой ногой. Бегу, ругаю его на чем свет стоит! Долго мы потом смеялись, вспоминая этот случай.
Крепкое слово, признается медсестра, и ей приходилось слышать от солдат. Но на них она никогда не обижалась. Все больше жалела.
– Разве можно было на них злиться? Они себя не щадили, когда в атаку шли. Случалось, по две тысячи человек за раз теряли, – вздыхает Вера Парфирьевна. – У них такие раны серьезные, кроватей нормальных нет. Да еще и голод. Под Курском ели одну вареную кукурузу – больше ничего не было, немцы разбили склад с провизией.
Правда, солдатам тоже доставалось от строгой медсестрички, которую все называли исключительно по имени-отчеству. Вера часто журила их: «Я сколько раз повторяла вам: вечером гимнастерки и брюки не снимать! Знаете же, что к ужину немцы прилетят бомбить. И вы бежите в своих белых кальсонах и майках – целься не хочу!» А еще не давала спуску очень уж навязчивым ухажерам. Зато своих подружек-медсестер, которые бегали по вечерам на танцы, всегда подменяла на дежурствах. Наблюдая эти рокировки, начальник госпиталя не удержался: «Данилка! Еще раз прикроешь кого-нибудь из них, я тебя побью! Это что такое: они тебя обманывают, развлекаются где-то, а ты за них работаешь!» Она только плечами пожимала: ну а как девчонок не выручить, у них же любовь. Сама Верочка в те годы о свиданиях еще и не думала. Свою любовь и судьбу она встретила после войны. Сегодня гордость 91-летней Веры Парфирьевны – дочь, двое внуков и трое правнуков.
Домой на верхней полке
Она уже несколько лет жила под мирным небом, когда ей приснилась бомбежка. Сон был таким реалистичным и беспокойным, что Вера упала с кровати. Увидев это, ее мама расплакалась.
Память о войне еще долго не отпускала Веру Парфирьевну. Вспоминались бесконечные железнодорожные станции, по которым они колесили с госпиталем. Возвращался ужас, пережитый во время переезда по хлипкому мосту через Днепр.
– Я ведь плавать не умела. И до сих пор не умею. Папа запрещал нам купаться в Ушайке – там тонуло много детей. А чтобы мы не ослушались, сказал: «В реке водятся пиявки. Укусит такая – на всю жизнь рябым станешь», – поясняет Вера Федченко. – А еще помню, как меня потеряли в Киеве. Железную дорогу бомбили постоянно. Как начнут палить, мы из вагонов выскакивали и врассыпную. Подолгу, бывало, лежали в канавах, пока все не закончится. Видимо, так и простыла, температура высокая поднялась. Выгрузились мы на станции в Киеве, а место для госпиталя еще не определили. Тогда девчонки усадили меня на лавку: «Жди, – говорят, – Данилка, здесь, мы за тобой вернемся». Не знаю, сколько я там просидела в горячке, когда меня какая-то тетка забрала к себе домой. Похлебкой накормила. А на следующее утро она сходила на станцию, узнала, где приезжий госпиталь расположился, и отвела меня к девчонкам.
К концу войны томские медсестры добрались до Германии. Название немецкого города, в котором они лечили русских солдат, Вера Парфирьевна не знает по сей день. Зато хорошо помнит момент, когда услышала заветное слово «Победа!».
– Мы первыми узнали, что кончили воевать. Вы еще ничего не знали, а мы уже кричали «ура!» и палили из автоматов в воздух. Вы стали кричать только утром, – улыбается женщина.
Правда, служба для томичек на этом не закончилась. Через несколько дней в госпиталь стали привозить солдат, освобожденных из немецкого плена. Вера Парфирьевна к тому времени уже была старшей сестрой, принимала больных туберкулезом, тифом, дизентерией, по 70 человек за один раз. Домой томских девчонок отпустили только в 1946 году.
До родного города они добирались около полутора месяцев. Все по той же железной дороге. Ехали, что называется, вповалку. Даже верхние полки для багажа были заняты людьми. Одни плакали, другие пели песни, третьи весело разговаривали. А Вера Данилина всю дорогу молчала и думала про маму, которую не видела несколько лет.
На вокзале Томск-2 девушку встречал брат. Оттуда всей толпой отправились в гости к Данилиным, где был накрыт стол. Девчонки выпивку не любили, но от радости, что наконец-то вернулись домой, пригубили немного вина. В Томск из десяти медсестер вернулись восемь: одна во время войны нашла жениха и осталась с ним, другая – в Москве у родственников.
– Сегодня из нашей команды я одна осталась, – вздыхает Вера Парфирьевна. – В прошлом году я получала медаль за Курскую дугу, одна-одинешенька там была. Никого из моих девчонок уже нет. А ведь мы с ними столько тысяч километров проехали по миру за Победой…