«У меня обе профессии книжные, но кормит только та, что с ножом в руках»

_DSC0910

В мастерской Владимира Шкаликова штабелями разложены обложки книг, кажется, им нет числа. Прессы, зажимы, кисточки – инструментарий переплетчика. Он переплел, отремонтировал и законсервировал уже более семи тысяч книг, среди которых были и его собственные, и книги томских коллег. А начиналось все с послевоенной солдатской библиотеки…

-Матушка была библиотекарем в воинской части. Представляете, какие там были книги? Но встречались, само собой, и сказки. Еще вспоминаются конспекты моей юной тетушки, которая училась на врача. Вот стишок оттуда: «Два медика подрались за окципиталис. Один схватил феморис и сунул ему в орис. И в результате драки – фрактура илиаки».

Из глуши своего 70-летнего возраста первые книги вижу так. Только научился читать, а проезжие гости забыли у нас толстенький томик. На серой обложке – «Джек Лондон. Избранное». И рисуночек: человек уходит в метель. Открываю: первый рассказ – «Любовь к жизни»: «Слушай, Билл, я вывихнул ногу!» А тот ушел. А этот пополз. А я – следом. А тут – волк… Я тогда еще не понял, что книга сама меня нашла. Но это продолжалось… Я теперь называю это ведением. То есть что-то или кто-то ведет меня. Надо только приглядываться и прислушиваться. С полки, с развала, из чужих рук – книга смотрит на тебя.

Это чувство есть у каждого, я проверял. Ведение касается не только книг. На кого-то смотрят механизмы, инструменты, на кого-то – формулы, скелеты, как на мою тетушку. О ней говорили – врач божьей милостью. Если этой милости следовать, это и будет то самое мистическое дао, которое у нас переводят как «путь».

Дальше была так называемая «Библиотечка военных приключений» – как раз для послевоенного мужского детства. Но в школе подоспели «Севастопольские рассказы» Льва Толстого… «Войну и мир» прочел с азартом, хоть и мешал французский этих дворян… Потом меня нашел Хемингуэй: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Потом – майор Экзюпери: «Мы отвечаем за всех, кого приручили». Был и Пришвин: «Кладовая солнца», вроде и не сказка, но как-то и повыше реализма. Потом я нашел у него: «В конце концов от всего остаются сказки». Я уже тогда сам сказки писал. Совпало.

Что касается современных авторов, то у каждого можно найти свою изюмину. Каждому любителю чтения как раз такое выковыривание изюмин и доставляет удовольствие.

Мною пишут

– Касаемо моих литературных ориентиров по отношению к человечеству Брэдбери сказал: «Мы не предсказываем, мы предупреждаем». То же, что «Над пропастью во ржи» у моего любимого Сэлинджера. Красиво говоря: не развлекать «это неразумное человечество», а спасать его от ошибок. Теперь, в старости, можно посмеяться: не спас. И тут же утешиться: много нас таких.

А говоря о так называемых художественных ориентирах – тут другое. Здесь задача как в любом виде творчества – сделать так, как не сделали другие, даже самые любимые. Это просто на уровне хорошего тона: не подражать, чтобы не обозвали каким-нибудь «вторым Леонидом Андреевым», а то и вовсе в эпигоны запишут, чтобы уже не отмылся… Можно, опять же, в рамках того, что я называю ведением, понадеяться на пушкинский подход: «Мною пишут». Я сумел разглядеть только два способа сочинять прозу: инженерный и композиторский. Первым писал один мой гениальный друг. Я однажды застал его сидящим на полу перед аккуратно разложенными листами бумаги. Их было штук сорок. На каждом – подробный план одной главы. На последнем – оглавление, не уступающее по занимательности любой из глав. А второй способ – это начать наугад, по единственной осенившей идее, а дальше – «за пером», как будто смотришь незнакомое кино и записываешь. Это и называется: «Мною пишут». Это и есть часть ведения.

«Миры Шкаликова»

– Первая книжка, которую я написал, была художественно-документальная, о фронтовиках томских вузов. Там было достаточно «вжиться обратно в студенты» и от их имени сделать что-то вроде отчета студотряда «Поиск». Москва даже выдала за это произведение премию ЦК ВЛКСМ. Но это был долг перед живыми и павшими: «Спасибо за Победу». Мне это больно перечитывать: мой отец погиб при освобождении Крыма…

А вот «Пегасика» мне заказал сын, когда ему было 6 лет, и героя Евгешу я с него рисовал, и Пегасика сам вырезал из кедра, и кошку Симу научил летать, и многое оттуда перешло потом в другие сказки, и в фантастику – прямо «Миры Шкаликова» получились. Их я еще издам. Я не спешил с этим, хотел увидеть «вне времени». А вот «Пегасика» уже почти 30 лет детки передают в семьях малышам от старших и требуют при встречах у меня переиздания. Кажется, удается в этом году, не сглазить бы.

Попасть в переплет

– Как я стал переплетчиком – это целая эпопея. С моим другом, Александром Рубаном, мы нашли себе такую работу, на которой можно сочинять фантастику без отрыва от службы. В тайге, далеко от человеческого жилья, охранниками на складе взрывчатых материалов, вахтовым методом. Со стороны – страшно, а привыкаешь быстро, и бросать потом было жалко.

Переплетному делу меня научил мой друг, я в ответ делал для него кое-какие инструменты. Саша и компьютер освоил раньше меня. И теперь он – один из лучших в Томске мастеров верстки. Все моделирование многотомника «Томская классика» – это его работа. И многим писателям он книжки делал, и себе, конечно.

А я сейчас уже двенадцатый год работаю в Пушкинской библиотеке. Мастерскую себе соорудил с нуля. Когда я сюда пришел, было только шило и молоток. Все оборудование – своими руками, только винты заказывал токарям, да и то не все.

_DSC0895

Обложек в моей мастерской больше восьми тысяч. Свой запас пополняю регулярно. Иные книги быстро устаревают, а обложку жаль выбрасывать в макулатуру, если она почти новая. Все потом в дело идет. Принесут мне очередную рвань, ее уже не издают, а людям она нужна. От бумажной обложки – клочья, блок сшит сразу после войны, нитки в нем сгнили, ну и так далее. Правлю, зажимаю, заново – по-своему – прошиваю, слизуру, капталы, отставы – все новое. Обложку подбираю картонную и леплю на нее старую, чтоб закрыла прежнее название. Опять под пресс. И вот она – уже почти как новая, и рубчики – лучше типографских…

Слабую книгу хороший переплет может спасти до второго взгляда. Дальше книге дорога – в макулатуру, а обложке – в мой штабель, не пропадет.

Профессия переплетчика сейчас, увы, дефицитная. И совсем не скучная. Что ни книга – то личность. То есть не только в смысле содержания, а в ремонте. Сколько их мне приносят – всякая по-своему искалечена. Соответственно, и ремонт – как лечение в фильме «Склифосовский».

Профессия въедается в натуру. Есть забавный термин – «вторая профессия писателя». Это о той, которая его реально кормит. И если писатель – великий летчик-испытатель, как Галлай, или великий хирург и кибернетик, как Амосов, тогда конфуз: которая же из профессий вторая? У меня в этом смысле – полная гармония: обе профессии – книжные. Правда, кормит только одна, которая с ножом в руках.


Что читаете?

Анна Белозерова, предприниматель:

– Последнее, что я прочитала, это «Научи себя думать» Эдварда де Боно. С сомнением беру книги, написанные психологами. Но эту порекомендовал один специалист в сфере стартапов. Впрочем, надежды не оправдались. Книга из разряда «то, о чем я интуитивно догадывался, но не сформулировал бы словами». Подойдет тем, у кого проблемы с креативным мышлением.

Александр Харченко, видеомеппер:

– «Женщина в песках» Кобо Абэ. С этим японским писателем я познакомился несколько лет назад, начав с произведения «Чужое лицо». Меня сразу увлекли его манера письма и атмосфера произведений. Мне нравится, как Кобо Абэ кидает человека в непривычную для него среду обитания и очень мощно передает его чувства и мысли.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

двадцать − один =