Как сказали бы многочисленные ученики, коллеги и пациенты про Сергея Попова: прежде всего это замечательный человек, врач-аритмолог от Бога. А потом – знаменитый ученый, облеченный множеством регалий, соответствующих его рангу, объездивший почти весь мир с операциями и докладами на симпозиумах. Найти время для встречи с журналистами в плотном рабочем графике Сергею Валентиновичу было непросто. В эти дни в НИИ кардиологии проходила конференция по проблемам артериальной гипертонии, и, по словам профессора, весьма и весьма представительная, хотя и имеющая статус региональной. Приехали коллеги из сибирских городов, Харькова, Москвы, Петербурга. И все же пара часов для журналистов «ТН» у Попова нашлась.

Наукой нужно заболеть

– Сергей Валентинович, а у сибирской науки есть своя особенность?
– Если судить по изучению сердечно-сосудистых заболеваний, то безусловно. В кардиологических исследованиях огромное внимание уделяется полярной медицине. На уровне государства поставлена задача разработать новые технологии, поняв, как развивается Север и региональная медицина как составляющая часть этого многофакторного процесса (суровые условия жизни, питание, климат). Как все это влияет на жизнь и формирование болезней и как им можно противостоять.
Наука в Сибири ничем не отличается от науки европейской части страны. Исследования движутся где-то параллельно, где-то мы отстаем, где-то опережаем. А в целом тренд один – все направлено на развитие теории и практики.
Мы должны быть счастливы, что живем в век информационных технологий. 30 лет назад мечтать о сегодняшнем уровне коммуникаций было нереально. Сейчас есть все возможности публиковаться, получать результаты исследований, встречаться с коллегами. Для чего нужны конференции, симпозиумы? Это мощный инструмент обмена опытом. Благодаря такому информационному прорыву в последние 10–15 лет появляются новейшие технологии, и российские врачи в некоторых из них выступают авторами, разработчиками и имеют потрясающие результаты. Хотя, как известно, у нас от идеи до внедрения путь очень сложный.
– Лицо науки определяют лидеры. Как формируется лидерство в науке? Серьезный труд, счастливое сложение благоприятных факторов или случай?
– Лидерство определяется наличием идей. Но идея возникает не на пустом месте, а благодаря сумме знаний, добытых до тебя. Да и способ выдвижения идей разный: у кого-то высокая степень аналитичности, а кого-то элементарно озарило. Если есть идея, далее по логике формируется план ее реализации. Существует много внутренних, научных обстоятельств превращения идеи в реальность.
Иногда открытие происходит случайно, как в 1982 году у нас в Томске. Его сделал академик Викентий Пекарский, учитель многих из нас, и мой в том числе. Во время операции до определенной степени случайно повредили АВ-соединение внутри сердца. Возникла полная блокада органа. Поступило предложение попробовать через сосуд подвести электрод и АВ-соединение разрушить. Смастерили электрод, приспособили его и через проводочек пустили большой разряд 7 кВ, используя его как дефибриллятор. Получилось! АВ-соединение было разрушено.
– Но, для того чтобы открытие стало практикой, необходим механизм поддержки или все же невероятное убеждение в правильности пути?
– Даже по тем временам академик Пекарский многого достиг: было несколько разработок во второй половине 1980-х, которые пошли в промышленную серию. Часть устройств оказались тупиковыми, часть использовалась и сыграла свою роль и для практики, и для науки. Это был важный этап, который позволил сделать следующий шаг. В результате возникло уникальное направление, и наш институт этим гордится. Викентий Викентьевич – один из пионеров этого направления – впервые в мире разработал (наружный дефибриллятор был уже изобретен и использовался в клинике), а потом создал в «железе» работающий экспериментально-клинический макет. Реальный прибор, который можно было ставить на службу медицине.
В рамках этой программы было сделано несколько изобретений, запатентованных в стране. Пекарский был не один, работала команда врачей, техников, ученых других специальностей. Почему эта программа дальше не пошла? Для работы аппарата длительное время необходимы были батарейки, которые выпускались только за рубежом. И средства у страны на литиевые батареи тогда не нашлись. А в целом это была отличная разработка на оте-
чественной элементной базе. Но реальностью стать ей было не суждено. Обидно. Идеи утекли. Ведь никто с нами не советовался, когда они попали в открытый доступ и были использованы. Хотя запатентованные томские разработки успешно применяются в зарубежных аппаратах.

Просто ли стать знаменитым?

– А каким был ваш путь в профессию?
– Недавно прочел, что за рубежом приход специалиста к самостоятельной работе в медицине очень долог. Коллега профессор Байтингер в разговоре как-то подтвердил, что у них там много «уже лысых, а еще не допущенных к работе». У нас другая ситуация: если ты стараешься, можешь и хочешь и коллектив видит, что у тебя получается, то такому человеку доверяют самостоятельную работу. А как иначе? В сегодняшних условиях по-другому нельзя. Невозможно одному-двум врачам в год сделать полторы тысячи операций. Это большая нагрузка. У нас работает команда. Цикл-то серьезный – подготовка операции, наблюдение пациента, сам этап операции, последующее наблюдение.
Вообще я не кардиохирург и не хирург даже, а интервенционный аритмолог. В кардиологии оказался вопреки ожиданиям. В студенческие годы в Томском медицинском институте у нас с друзьями была небольшая ­команда, пока учились на кафедре хирургии у Пекарского. Работали и дежурили во 2-й медсанчасти, пытались прикоснуться к науке, как нам тогда казалось, потому что было интересно. Работали под началом академика, имевшего своеобразный характер, под началом гения, у которого мысль бежала быстрей действия. По окончании учебы возник такой расклад, что меня оставляли на кафедре хирургии в ординатуре. Но на распределении ректор Михаил Медведев объявил: «А, Попов? В Институт кардиологии!» Какой Институт кардиологии?! Хотя в институт мы ходили, но не мечтал о нем даже. Это было решением Пекарского, хотя шишек и неровностей у меня было много, поверьте.
– Во многом каждого из нас сделали учителя…
– Вопрос о выборе профессии передо мной особо не стоял. Мама была медиком, терапевтом. Сестра врач. Я коренной томич в нескольких поколениях. Учился в школе №?37. Особо значимым для меня учителем была классный руководитель Нелли Степановна Глазырина – потрясающий педагог и замечательный человек.
У каждого из нас есть основные Учителя в профессии. У меня их три – академик Пекарский, создатель школы аритмологов, продолжателями дела которого мы являемся. В 1984 году нашему центру аритмологии был присвоен статус регионального с правом подготовки специалистов. Далее, несомненно, академик Карпов. Это великий человек! Ростислав Сергеевич вместе с академиками Чазовым и Алмазовым создавали кардиологическую службу страны. Об этом человеке можно говорить бесконечно. И еще один учитель – профессор Эвальд Гимрих, аритмолог высочайшего класса, который с 1991 года живет в Германии. Он до отъезда был заместителем директора института по научной работе. Вот эти люди и ставили мои мозги: учили, как надо жить, как надо работать, как относиться к людям, коллегам, пациентам, ко всему на свете. И я им признателен. Учиться нужно всегда, учителя всегда найдутся. Ими могут быть даже коллеги младше тебя.
Несколько лет назад в беседе с молодым человеком, только пару лет как окончившим институт, зашла речь о каком-то препарате. «Откуда ты о нем знаешь?» – спрашиваю. Для меня неведомое название, а он с удовольствием делится информацией. Вот так и прирастает школа теми, кто хочет работать. У кого-то руки с головой дружат, у кого только голова и знания. Представьте, надо одновременно оценить рентгеновское изображение, десятки электрограмм изнутри сердца, из разных точек, проекцию рентгена, трехмерное изображение и все это совместить с руками и движениями электродов. Кому-то дано, кому-то нет… Сейчас ребята лучше меня работают. Я уже так не сделаю. Учеников мы учим и раздаем всей стране.

Как сделать сердце счастливым

– Термин «аритмология» раньше применялся в социальной практике и обозначал прерывность эволюции. Что это слово означает в медицине?
– Аритмия – нарушение ритма сердца. Сердце работает либо быстро, либо медленно. И мы призваны ему помочь: частый ритм убрать и редкий исправить до нужного – от 60 до 90 сердцебиений в минуту в спокойном состоянии.
Причины аритмии? Не будем сейчас говорить о правильном образе жизни. Не пить, не курить, не волноваться. Это все знают. Хотя все имеет значение, даже кофе много вредно. Главные причины – ИБС, гипертония, нарушение электролитного обмена, гормонального обмена, воспалительные заболевания, вирусные инфекции и еще тысяча причин: все, что оставляет след на сердце. Я перечислил только приобретенные болезни, а есть еще врожденные. Например, тахикардия… Что делать нужно обязательно всем, так это регулярно измерять давление.
– Сегодня очень популярны всевозможные гаджеты в виде часов, брелоков, измеряющих пульс, давление. Как вы относитесь к таким «игрушкам»?
– Гаджеты давно изобретены в разных модификациях и широко применяются. Сам в конце 1990-х увидел за рубежом на выставке что-то типа карандаша, который, если приложить к коже, показывал кардиограмму. Покупать или не покупать – выбор каждого, но наши врачи такие вещи приобретать не рекомендуют.
Придет время, когда человеку вошьют чип и будут на расстоянии получать информацию, чтобы увидеть все изменения в организме, которые могут привести к серьезным последствиям. Чтобы вовремя предотвратить болезнь, а затем корригировать терапию, методы лечения, то есть постоянно следить за пациентом и не допустить осложнений и нарушений.
Не гаджеты сейчас важны. Чрезвычайно важна всеобщая диспансеризация. Вот это актуальная задача. Можно говорить о достижениях в области высоких технологий, но если мы не выстроим систему наблюдения за человеком в течение жизни, как, например, в Швеции, то будем продолжать терять здоровье нации. Когда там рождается человек, на него заводится паспорт здоровья и всю жизнь за его здоровьем осуществляется бесплатное наблюдение.
Есть идея томская, с которой небезызвестный энтузиаст Александр Кострикин уже много лет ходит по кабинетам: всей стране (хотя бы 70% работающего населения) в течение недели записать кардиограммы. Вот тогда многое можно было бы увидеть и предотвратить. Очень многое.

Дорогой мой человек

– Как говорится, у каждого врача есть свое «кладбище»…
– У каждого врача, особенно оперирующего, есть неудачи, гибель пациентов. Причиной тому – неизлечимая болезнь, неосторожность, отсутствие тех методов или инструментария, которые могли бы помочь человеку. Это очень тяжело, и это неизбежно. Например, больному может помочь только трансплантация сердца. Но в России с этим тяжело. Трансплантацией занимаются специалисты в Москве, Краснодаре и Новосибирске. 10 лет назад и мы к этому готовы были. Но нет средств, и главное – у нас нет организации, системы, которая бы этим занялась. Что значит пересадить сердце? Дождаться, когда у человека погибнет мозг, взять у него сердце и пересадить. Это сколько служб должно работать как часы? Необходимо обследовать пациента в кардиоцентре, экстренные службы скорой помощи с системой реанимационной поддержки держать наготове. Человека, которому сердце требуется, необходимо срочно доставить. Следом надо провести две операции – у донора и по пересадке. И важнейшая задача, которая так и не решена до конца, – юридическая.
Пересадку сердца ребенку в России вообще сделать невозможно. До сих пор обсуждается закон, и у докторов, пытающихся лечить таких ребятишек, продолжают расти «кладбища» – дети гибнут. Помните нашу томскую девочку, которую оперировали в Италии? Она была первая в стране. Все прошло удачно. Но сегодня подобные операции невозможны – запрещены…
– В советском фильме «Ты и я» героиня безнадежно больна, операцию делать бессмысленно. Девушка умирает, а у хирурга, главного героя картины, начинаются муки совести: а вдруг бы операции помогла? У вас, ваших коллег случаются подобные случаи, когда понятно, что действия безнадежны, но пытаются что-то сделать?
– Случаются… Это так называемый шаг отчаяния. В своей работе мы руководствуемся определенными рекомендациями. Это железные правила, алгоритм, который врач должен выполнять. Каждому пациенту подходят определенные методы лечения или не подходят. Бывают в разных специальностях отчаянные ребята, которые что-то пытаются предпринять, понимая, что, если ничего не делать, человек погибнет. Это желание помочь максимально, но приходится идти против правил. Например, по показаниям больному имплантация кардиостимулятора не подходила, но другого метода не было, поэтому поставили. Руководствуемся главным принципом – не навреди. Не навредило, но и не помогло. Человек умер. Хоть сейчас пациенты и подписывают согласие на те или иные манипуляции, но психологически врачу все равно непросто.
Но у нас немало примеров, когда безнадежные на первый взгляд операции проходили успешно. Девчушке было 36 дней от роду – представьте, какого размера сердечко у нее. Нельзя было оперировать. Противопоказано. Даже инструментов для такого маленького тельца не имеем. Самым тонким электродом, который только существовал в мире, попробовали. Вылечили!

Инновации там, где они нужны

– Недавно по ТВ прошел сюжет о Бакулевском центре, где уже ставят рассасывающиеся стенты. А как быстро в Томске появляются новшества?
– Для работы мы имеем все необходимое. Но, конечно, всегда чего-то не хватает. Пока у нас нет опыта работы с биодеградирующими стентами, но они только еще появляются и в мире, и в России. Зато у нас есть огромный опыт гибридных операций, совмещающих открытую операцию на сердце и установку стента. Дорогущие операции, государство не выделяет на них средств, а мы делаем. Благодаря помощи администрации Томской области. Контракты заключаются под конкретных пациентов, даже стенты в таких случаях изготавливаются индивидуально, под данного больного.
Новшеств в НИИ кардиологии хватает, особенно много в институте диагностической аппаратуры. По некоторым позициям мы занимаем лидирующие позиции в мире и стране, например по ультразвуку, изотопной диагностике.
– Как больному попасть в аритмологический центр?
– Я сторонник того, чтобы высокие технологии внедрялись в любом городе и стандартная помощь оказывалась повсеместно. Что касается исключительных, да, есть методы лечения редкие и стоят дорого. Например, экстракция электродов. У больной была врожденная проблема, в сердце находилось шесть электродов, и пять мы постепенно убрали. Но таких уникальных операций мало, и, следовательно, мощных центров может быть несколько. И тогда всем бы хватило таких пациентов. Однажды один из директоров очень крупного института спросил: «А не боишься со своей командой ездить по всей стране, оперировать, внедрять технику и технологии, выращивать себе же конкурентов?» Я ответил, что сторонник того, что в России надолго хватит работы всем. Когда открыли семь кардиоцентров в стране, работы меньше не стало. Мы готовы делать больше, как и коллеги из других городов.
Попасть в наш центр можно по направлению или по скорой, а то и с улицы можно зайти, если ­плохо.

Всегда ли чиновник и врач рука об руку

– Недавно НИИ кардиологии, как и другие академические институты, попал под пресловутую реорганизацию. Ваши первые впечатления от этого?
– Наш институт – федеральное учреждение. После реорганизации Академии медицинских наук мы подчиняемся Федеральному агентству научных организаций (ФАНО) по финансам и по планированию, сохраняя методическую соподчиненность Академии наук. Если честно, то будущее пока не совсем понятно. Нас меньше финансируют, и подозрения такие, что финансирование будет еще сокращаться.
Сегодня утром узнал из новостей, что состоялась сессия Совета по науке при Минобрнауки по итогам реорганизации. И оценка этого процесса, данная на сессии, далеко не однозначная… Вопросов много, и пока нет ясных ответов. Можно предполагать, что идет попытка спланировать всю научную работу в стране. Мы уже предложили четыре темы и запланировали результат, сколько средств надо, но пока никто не знает, согласится ли ФАНО. Им нужен фундаментальный и прикладной научный результат. Но мы же должны его делать с нашими пациентами. Медицина, вероятнее всего, будет финансироваться через ОМС, но это не очень хороший вариант для развития науки. Надеемся на помощь области. Поскольку объективно – это благо, что у жителей Томска есть НИИ кардиологии. Институт должен быть. Наша главная задача – разработка и внедрение новых методов, подготовка специалистов.
И надо сказать, у нас власти это хорошо понимают. Смотрите, за последнее время сколько сделано для здравоохранения: новое оборудование, расходный материал и условия лучше. Но все же проблема осталась.
Первый кардиологический диспансер за Уралом был создан в Томске. Но его не сохранили, хотя куда ни приезжаю, везде есть диспансеры. Та же история с реабилитационным центром. Есть маленькая квота на реабилитацию после наших операций, но она не снимает напряженности.
– Сказываются ли известные санкции Запада на работе института?
– Техника имеет свойство ломаться, но надеемся на лучшее, что санкции на поставках деталей, оборудования не скажутся. Мы разные сложности переживали и самодельными электродами работали, но при этом изобретали методы, которые уже стали традиционными. Если американцы решат отказать в оборудовании, то это их проблемы. Рынок России такой большой, и они уже так интегрированы в российскую систему, что для них это будет огромная потеря, и не только в деньгах, но и в чисто человеческих отношениях. У нас очень много мощных проектов, это не просто батарейки ставить, это большая наука. И мы намерены двигать ее вперед.

 

Справка «ТН»

Сергей Попов – доктор медицинских наук (кардиология), профессор, заместитель директора по научной и клинической работе томского НИИ кардиологии, руководитель отделения хирургического лечения нарушений ритма сердца (Сибирский аритмологический центр), член-корреспондент РАН.
Доктором Поповым опубликовано 578 научных трудов, 18 монографий, получено 18 патентов и свидетельств на изобретения. Награжден почетным дипломом Всероссийского общества аритмологов «За выдающиеся достижения в области диагностики и лечения нарушений ритма сердца», почетными грамотами Мин-­
зд­равсоцразвития России, Российской академии медицинских наук. Лауреат премии Томской области в сфере науки и здравоохранения 2006 года. Лауреат национальной премии по кардиологии «Пурпурное сердце» 2009 года.

Фото: Вероника Белецкая