В областном суде продолжается слушание «дела Никифорова». Количество присяжных уменьшается: по состоянию здоровья ушла одна из запасных.
Тем не менее процесс идет оперативно, уже исследуется второй эпизод — с Натальей Князюк. Она под конвоем: проходит обвиняемой по другому делу. К трибуне выходят сразу трое: потерпевшая и двое ее конвоиров.
«Буквально полчаса»
— История началась 20 июня 2006 года, — рассказывает Князюк. — Мой шестилетний сын гулял на улице. В половине десятого вечера в квартиру стали громко стучаться. На вопрос «кто?» разумно не объяснили. Сказали, касается ребенка. Естественно, дверь я не открыла. Стучать не прекращали, пытались объяснить, что хотят видеть меня, причем не называли моей фамилии. К окну (у меня первый этаж) подошел человек в гражданской одежде. Я была вынуждена позвонить соседям, попросить 12-летнего мальчика побыть с сыном. Позвонила знакомому, Уласову. Он работает на Кирова, 18. Сказал, что минут через 20 подъедет, а я чтобы не открывала дверь и вызвала 02.
Подъехал Уласов, я открыла. Выяснилось, что все были сотрудниками милиции, из разных отделов. «02» уехали, Уласов приехал с сослуживцем Скорниченко, поговорили в коридоре со стучавшими. Меня попросили выйти во двор, чтобы я опознала одного человека. Вышла, на заднем сиденье увидела малознакомого человека. Сказала: «Да, я его знаю». Меня попросили проехать на Фруктовый, я отказалась — ребенка не с кем оставить. Сначала меня пытались уговорить на улице, потом продолжили в квартире. Дверь с этого момента я не могла закрыть — один сотрудник стоял в коридоре, другой в квартире. Буквально переодевалась в присутствии сотрудников. Просила выписать повестку и вообще объяснить, для чего ехать в половине десятого вечера. Уласов и Скорниченко поговорили с ними и сказали мне: «Это займет буквально полчаса». Я попросила Уласова отвезти меня на Фруктовый. Поднялась с работниками ОБЭП на четвертый этаж. Внизу никак не фиксировалось, что я находилась в здании. Мне поставили стул у стены, деревянный. На этом стуле я просидела 18 часов. Мне нельзя было с него вставать, передвигаться по помещению, облокачиваться на стол. За 18 часов дважды разрешили сходить в туалет. Все это время продолжались допросы.
Там было порядка 10 работников, периодически они менялись между собой. Все вопросы задавались в унизительной форме — не буду повторять, это нецензурно. Постоянно мне давали бумаги на подпись, я отказывалась. Никифорова увидела в 6 утра. 21-го в районе обеда прибыл адвокат. В кабинете находились я, Никифоров и еще один работник ОБЭП. В кабинет адвоката не пустили, хотя он сразу показал ордер на мою защиту. Никифоров вытолкал его в коридор, дверь закрыл на ключ.
Я поняла, что адвокат подал жалобу в прокуратуру, потому что из прокуратуры звонили. Никифоров ответил: «Все нормально». Вышла в 4 часа дня, после беседы с Гришиным. Фамилий сотрудников на тот момент не знала, узнала по фотографиям уже после заявления в ОСБ (отдел собственной безопасности УВД. — Прим. авт.) — Никифоров, Гильдебранд, Гришин, Олимпиев, Щербин.
«У меня была истерика»
Гособвинитель:
— Когда вас уговаривали поехать в ОБЭП, объясняли, для чего и сколько времени это займет?
— Сказали — объяснить, при каких обстоятельствах познакомилась с человеком, который сидит в машине. Займет полчаса.
— Кто приезжал?
— Олимпиев, Гилдьдебранд и стажер.
— Вы объяснили, где видели человека?
— Да. Объяснила, при каких обстоятельствах, что он занимается металлом.
Спрашивала — что я здесь делаю, у меня ребенок остался на улице. Мне ответили, что таким, как я, надо находиться там столько, сколько положено.
— Когда вас привезли, фамилия Никифорова упоминалась?
— В разговоре между собой упоминали. Когда я стала кричать, Щербин позвонил Никифорову на сотовый. Два раза заводили Вахрушева («человек на заднем сиденье». — Прим. авт.). Первый раз он мне пытался объяснить, что надо подписать бумаги, и мы все пойдем домой. Что из-за того, что я ничего не подписываю, он содержится в соседнем кабинете, пристегнутый наручниками к батарее. Когда его завели второй раз, он мне сказал, что он все подписал и уходит домой. Прямо при мне ему объяснили, что он должен меня уговорить. (Позже сотрудники ОБЭП в своих показаниях сказали, что Вахрушева сразу отпустили. – Прим. авт.)
— Утром с Никифоровым беседовали?
— Он со мной беседовал. Объяснил мне, кто я такая, что со мной будет происходить дальше, а ребенок мой поедет в детский дом.
— Что от вас требовали?
— Подписать бумаги по незаконной выдаче кредитов.
— Вы работали в банке?
— Никакого отношения не имела. Никифоров отлучился из кабинета, у меня получилось взять телефон и позвонить домой. Ответил ребенок. У него была истерика. Тут у меня у самой случилась. Телефон у меня отобрали — зашел Щербин. Они между собой переговорили и дали мне второй раз позвонить… . Когда я второй раз набрала, у меня в квартире находился мой знакомый, я объяснила, что я на Фруктовом и мне нужен адвокат. Потом сидела до прихода адвоката, он чисто случайно оказался в здании ОБЭП. Никифоров его ко мне не пустил, сказал, что я не нуждаюсь в адвокатах.
Зашел Гришин с кучей бумаг. Сказал, что не могут меня выпустить — нужна хоть какая-то подпись, и я должна выбрать подходящие объяснения. Я написала, что знала Вахрушева, после этого спустилась вниз.
— Вам два раза позволяли сходить в туалет.
— Первый раз после часа ночи. Дверь оставили открытой. Второй раз – после двух часов на следующий день. Адвокат подал сразу три заявления – в прокуратуру, Гречману и в отдел собственной безопасности УВД (ОСБ).
Адвокат:
— Почему вы не открыли дверь?
— Они стучали слишком громко. Мне разумно не объяснили, что работники ОБЭП. Уласов подъехал, я открыла. С Уласовым мы односельчане.
— В какой момент они представились?
— Мне никто не представлялся.
— Что сказали, когда отдали деньги?
— «Это твои друзья оставили на такси, которым ты не сможешь воспользоваться лет десять».
Поэтому они решили воспользоваться ими сами, сходить в магазин.
— Из чего вы сделали вывод, что был звонок из прокуратуры?
— Частично слышала беседу. Потом брань – мол, наглые мамаши, еще и из прокуратуры названивают.
Никифоров ответил: «Она находится здесь добровольно, ей хотелось со мной поговорить. Я не смог приехать раньше, поэтому ей пришлось подождать».
— Чем закончилось обращение в ОСБ?
— Никифоров получил строгий выговор, Олимпиев — просто выговор. Ответ, что причин доставления меня на Фруктовый не было.
— С Вахрушевым встречались после этого?
— Нет, я его больше не видела.
— Ваше поведение какое было?
— Постоянно пыталась встать со стула и выйти из кабинета. Кричала. Плакала. У меня была истерика.
— Оскорбляли сотрудников? Не употребляли нецензурных выражений?
— Ни в коем случае.
— Вы сказали, стажер отобрал у вас телефон…
— Ему стало меня жалко, он дал мне свой сотовый, я долго разговаривала, и он его забрал.
«Обычная ситуация»
Свидетель Уласов Владимир Александрович, оперуполномоченный отдела по расследованию убийств УВД:
— Князюк позвонила на сотовый, сказала, что врываются в квартиру какие-то бандиты. Мы с сотрудником поехали к ней. Там встретили сотрудников ОБЭП, которые сказали, что хотят пообщаться. Как я понял, она использовала нас в качестве прикрытия, чтобы ей не задавали лишних вопросов.
— Вы видели двух работников ОБЭП?
— Потом третий подошел. Были не на служебной машине.
— Вы видели ребенка?
— Да, в комнате. 10-12 лет.
— Сопровождали Князюк в ОБЭП?
— Да, она попросила подождать. Сотрудники сказали, возьмут объяснения в районе получаса. Прождали час. Вышел сотрудник, мы сказали, что некогда ждать, оставили ей 100 рублей на такси и уехали. …Как я понимаю, сотрудники ОБЭП ей представились сразу, но когда она мне звонила, не сказала.
Адвокат:
— В квартире еще кто-то был?
— По-моему, женщина находилась.
— Вопрос с кем оставить ребенка решался?
— Вроде с ним соседка должна была остаться.
— Ситуация с вашей точки зрения обычная?
— Естественно, мы точно так же людей доставляем. Если человек требует повестку, выписываем.
— Без повестки тоже можете приехать?
— Да.
— О судьбе ребенка вы думали?
— Насколько я понял, ребенок остался с надежным человеком, которой сама Князюк доверяла.
Гособвинитель:
— Когда вы передавали 100 рублей, спрашивали, сколько Князюк проведет в ОБЭП?
— Сказал — еще полчаса.
— Есть ограничения по работе с людьми в ночное время?
— Есть.
— На сколько могут доставить?
— По согласию — сколько угодно.
— Без согласия? Три часа о чем-то вам говорит?
— Не больше трех часов.
— Если больше трех часов, какие документы должны быть оформлены?
— Мы не задерживаем. Мы доставляем людей для беседы, по согласию или по повестке.
Адвокат:
— По результатам беседы вы какой-то документ составляете?
— По необходимости.
— Про какие три часа говорится?
— Было раньше, сейчас сомневаюсь, что и это есть, — можно доставлять человека в РОВД и держать не больше трех часов.
«Она грубила, хамила…»
Свидетель Скорниченко Андрей Васильевич, коллега Уласова. Подтверждает слова Уласова.
Князюк:
— При вас я просила выписать повестку?
— Вроде нет.
— Я оставалась одна?
— Да. В квартиру заходила. Дверь закрывала.
Адвокат:
— Она согласилась с тем, что надо ехать?
— Да, попросила ее довезти.
— Она не просила увезти ее в другое место? В прокуратуру?
— Нет.
Свидетель Гильденбранд Сергей Артурович, бывший младший оперуполномоченный ОБЭП:
— Мы проводили проверку по информации по поводу помощи в получении кредитов. При получении кредита был задержан гражданин на белой «Тойоте». Доставлен в отдел. Сказал, что организатор другой человек — всем занимается Князюк. Мы проехали к предполагаемому месту проживания. Постучали, ответила девушка. Мы сказали, что мы из милиции и надо поговорить. Она ответила: «Не верю». Мы через окно показали удостоверения. Приехал наряд вневедомственной охраны.
Гособвинитель:
— В какое время узнали, что Князюк имеет отношение к получению кредитов?
— 7-8 вечера. Часа через полтора приехали.
— Какая была необходимость именно в это время доставить Князюк?
— По объяснению Никифорова: станет все известно, и на следующий день мы никого не найдем.
— Как Князюк объясняла свое нежелание ехать с вами?
— Говорила, что боится. Вообще, импульсивно себя вела.
— Видели вы ребенка?
— Нет, я видел женщину.
— Были препятствия взять объяснение у Князюк в ее доме?
— Нам была поставлена задача доставить.
— Князюк регистрировали на посту в ОБЭП?
— Я не помню.
— Кто находился в ОБЭП?
— Все сотрудники нашего отделения, 4-5 человек и стажер.
— Никифоров был на работе?
— Несколько минут поговорил с ней и уехал. Сказал: «Ждите меня».
— Что он ей разъяснил?
— Что она является преступницей и должна признаться. Я образно говорю — не помню содержания беседы.
— Могли вы без разрешения Никифорова отпустить Князюк домой?
— Нет. Он начальник, он дал распоряжение.
— Как шла беседа?
— Она не хотела отвечать, вела себя вызывающе, потом все превратилось в посиделки.
— В чем выражалось вызывающее поведение?
— Грубила, хамила, говорила: «Вы здесь работать больше не будете». Кто-то связался с Никифоровым, был ответ: работайте, я приеду, помогу. Это не дословно. Смысл.
Перешло в посиделки, о жизни разговаривали. Кто-то за сигаретами, за пивом ходил по ее просьбе. Князюк сначала против была, потом сказала: хорошо, буду сидеть здесь до утра.
— Она звонила?
— У нее был сотовый телефон, она заходила в туалет, и я слышал, что она разговаривала по телефону. Я ходил в свой кабинет, лежал на стульях. Возвращался. В 2-3 часа лег спать.
— Когда пришел Никифоров?
— Полседьмого, в семь. Я проснулся, Никифоров сказал: идите домой до вечера.
— Была ли у Князюк возможность передвигаться?
— По зданию даже в дневное время нельзя передвигаться без сопровождения.
— Что-нибудь известно о приходе адвоката?
— На следующий день ходили слухи, что приходил адвокат, и кто-то из наших сотрудников его послал.
Князюк:
— Правильно я поняла, что сидела всю ночь добровольно?
— В какой-то момент вы разозлились, огорчились и сказали: буду ждать начальника.
— Я просила меня вывести из здания?
— До определенного момента — да, потом нет.
— Вы меня оскорбляли?
— Нет. Вы нас оскорбляли.
— Вы записывали мои показания?
— Нечего было записывать.
Адвокат:
— Князюк могла не поехать?
— Что бы мы — потащили ее? Никто бы не стал брать ее за руки, вытаскивать из квартиры.
— Вы сказали, Князюк вас оскорбляла?
— Угрожала, что найдет рычаги воздействия, у нее есть связи. Для меня было оскорбительно, что с ней обращаются по-человечески, а она сидит нога на ногу, хочет — курит.
— Вы ее не били?
— И не замахивался.
— Оскорбляли?
— Нет, я просто высказал свое недовольство ее поведением: она ведет себя расхлябанно, разболтанно, я не хочу с ней общаться.
Князюк:
— Могла я уйти?
— Без распоряжения Никифорова – нет.
Гособвинитель:
— В связи с чем Князюк показали человека в машине?
— Это ее человеку показали. Чтобы он сказал, что это она.
Судья:
— После того как Князюк адаптировалась и возжелала сидеть там до бесконечности, были угрозы с ее стороны?
— Нет.
Адвокат к Князюк:
— Гильдебранд говорит, вы разговаривали с Никифоровым после задержания.
Князюк:
— Я увиделась с ним в 6 утра…
На подходе следующий эпизод — в суд уже приглашали потерпевшего Иванова, но заслушать его не успели. Очередное заседание — 6 ноября.
От редакции. При освещении «дела Никифорова» и «дела Макарова» редакция сталкивается с некоторыми этическими проблемами. Мы понимаем, что свидетели, пострадавшие высказывают свое субъективное восприятие произошедшего, и истинность или ложность их утверждений может определить только суд. Однако, с другой стороны, эти люди официально предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Поэтому редакция считает необходимым как можно более полно освещать процессы по делам, которые вызвали большой общественный резонанс.