Томский студент вспоминает, как попросил учредить День геолога и почему его послушались
Трудовые будни
В начале 60-х годов прошлого века мы, студенты Томского геологоразведочного техникума, помогали искать нефть в Кузнецкой впадине. Отбирали газ из пробуренных и бурящихся скважин, описывали керн (образец породы, добытый из скважин на большой глубине) непосредственно на буровых, изучали обнажения, выходящие по берегам Томи. По сложности работы отбор газа не представлял трудностей, так как добирались почти к каждой скважине на автомашине. Сложнее было с описанием керна, находящегося на расстоянии 10–15 км, куда уходили в маршруты на два-три дня. Возвращались тяжело навьюченные, с образцами породы в условленное место, куда могла пробиться машина.
Отчетливо запомнилось первое знакомство с работой на буровой. Это произошло на Абашевской площади. Шло бурение: шум, вой дизеля, визг лебедки, хлюпанье раствора… Буровой мастер с угловатым загорелым лицом почти в ухо кричал бурильщику: «Не спускай глаз! Нутром чую, мать твою… получим газ!»
Недаром в песне о буровиках поется:
Про этих людей и легенды не сложены,
Им в основном говорят:
«Горькие пьяницы, в бога ругаются,
Грубый народ все подряд».
Нас, изумленных лексикой буровиков студентов, мастер приветствовал сухо:
– Геофизики из Томска? Завтра приезжайте. Выходной – перевахтовка. В волейбол срежемся.
На описание обнажений Томи отправлялись в двухнедельный маршрут вдвоем со старшим геологом Валентином Воробьевым на армейской резиновой лодке. Несло нас по течению Томи от деревни Митиха через десятки еще существующих и уже исчезнувших селений. Ни газет, ни радио… От жителей сел, в основном староверов, тоже ничего не могли добиться. В разговоры они с нами не вступали, да и обычаи их были в диковинку для нас. Попросили однажды воды напиться – молодая женщина вынесла граненый стакан. Благодарим, возвращаем, а она на наших глазах разбила его вдребезги. Позже, когда рассказал местному мужику, он нам поведал о других обычаях староверов, от которых мурашки по спине побежали.
В этом маршруте мы впервые прочувствовали геологическую романтику с изнанки. Отсутствие элементарных бытовых условий, бэушное снаряжение, старые палатки, рюкзаки, машины и лодки – это цветочки! Втягиваться в изнуряющую работу пришлось на ходу. Когда плыли по Томи под открытым небом, нельзя было уйти ни от ливней, ни от жары, ни от оводов.
К вечеру прибивались к удобному месту, ставили палатку, готовили ужин, кое-как перекусывали и валились с ног. Наутро поднимались с опухшими от комариных укусов лицами, которые не вмещались в походные зеркальца. За порогом видавшей виды палатки тебя каждый день встречает «гнусная симфония». Туча мошкары набрасывается на голые руки, подлезает под сетку-накомарник, из-под которого градом льет пот, грызут шею, лицо… А если еще перед началом дождя – пиши пропало. Только «битые» не один сезон геологи не теряли самообладания. Маршрутные рабочие (в большинстве своем с условными сроками), побарахтавшись неделю-другую, бросали все и бесследно исчезали…
Комариная песнь
Вспомнилась запись известного французского путешественника Сомье, побывавшего в Сибири в конце XIX века: «Если бы Данте путешествовал по Сибири, то из комаров он сделал бы новое наказание для своих преступников, за двести – сто лет и до того и сто лет спустя комары здесь, кажется, мало изменились, лучше человека приспособившись к дыму и к угару и ко всем остальным изменениям в их владениях».
– Да что там француз! – говорит геолог Олег Кухаренко. – Комары причиняли значительный урон даже не знавшему поражений войску Александра Македонского!
В этом мы еще раз убедились на собственной шкуре, проживая в Стрежевом с первого года эксплуатации месторождения и строительства города. Мошкара, комарье, изголодавшись по живой крови, тучами набрасывались не только на работе, но и дома.
В начале 1967 года приказом по «Главтюменнефтегазу» во всех управлениях были созданы лаборатории по борьбе с гнусом. Стрежевой не исключение. В распоряжении лаборатории имелась спецмашина, большое количество дуста и дымовых шашек. Каждый вечер эта машина, прозванная душегубкой, кружила вокруг поселка нефтяников и испускала удушающий смрад, от которого доставалось больше жителям, чем кровососущим. На помощь лаборатории один раз в неделю приходил кукурузник, который с воздуха опылял тайгу чем-то едким. Ближе к осени от этого опыления верхушки кедрача становились рыжими, а мошкаре… хоть бы хны.
Года через два основной компонент защиты от комаров – дуст – признали вредным и опыления прекратились. Появились другие химикаты, которые наряду с сеткой Павловского выдавались всем нефтепромысловикам и строителям. Но действие химической защиты длилось обычно недолго.
Заместитель начальника «Главтюменнефтегаза» Матвей Маркович Крол вспоминал: «В свое время Чехословакия поставляла нам автосамосвалы «Татра». Контроль за поставками осуществлял лично председатель чехословацкого Госплана товарищ Вацлав Гула. В один из приездов в Нижневартовск он столкнулся с «прелестями» жизни нефтяников, особенно с тучами мошкары и комаров. По возвращении в Прагу мобилизовал чешских ученых-биологов, и они разработали средство в виде жидкости для разбрызгивания. Расфасованную в небольшие фляжки жидкость назвали «А-Тюмень» и выдали нам целую партию». Мы, нефтепромысловики, хорошо помним, как в обиходе его называли «а-ля-Тюмень». Действовала «а-ля- Тюмень» эффективно и безотказно!
Дым костра создавал уют
Вечерние костры – это святой для геологов ритуал. Мы начисто отключались от производственных проблем: розыгрыши, шутки, анекдоты, песни… Бравурную «Я люблю тебя, жизнь» сменяли Городницкий, Визбор, Окуджава, Галич:
Геолог, на кой тебе черт порошки,
Пилюли, микстуры, облатки?
От боли нас спальные лечат мешки,
Походные наши палатки…
Здесь мы были сами собой, нараспашку. Вынимали из души сокровенное, отчего нам всем, небольшим отрядам геологов, затерявшимся в тайге, было радостно и уютно. В своих суждениях резко откликались на злобу дня, хотя еще и не успели переоценить недалекое прошлое – внутренне ведь еще не созрели. О шестидесятых – начале семидесятых, так метко и точно названных Ильей Эренбургом годами оттепели, никто так проникновенно не сказал и, пожалуй, не скажет.
Здесь, у костра, и родилось одно из серьезных предложений: обратиться в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством об установлении нашего праздника – Дня геолога. Дерзкая мысль, но геологи, как никто, заслужили свой праздник!
Общий сбор одного из прощальных костров поручил мне составить ходатайство в Президиум Верховного Совета СССР. Как отправляли – отдельная история. Но отправили и забыли. И вдруг 1 апреля 1963 года секретарь приемной приглашает к директору техникума Ожигову. Вхожу в кабинет, где он, слегка улыбаясь, протягивает большой серый конверт. С дрожью в руках открываю, пробегаю глазами текст и облегченно вздыхаю. Передаю ему – прочитал, покачал головой и говорит:
– Надо же было додуматься!
Это СЕНСАЦИЯ была для коллективов экспедиции и Томского геологоразведочного техникума!
Перед началом сезона
…Только через три года первое воскресенье апреля стало Днем геолога. Это символично, потому что геологи, закончив годовые отчеты, отдохнув в отпусках, готовились к трудным полевым маршрутам продолжительностью в полгода и более. И в каждый полевой сезон страна прирастала открытием новых месторождений. Но грянула… перестройка. Это была уже совсем другая, не геологическая, история.
Автор: Михаил Худобец,
ветеран АО «Томскнефть» ВНК первого «призыва»