Виктор Касьяненко

Фото и документы из архива автора

По Чечне я как-то шел пыльною дорогой,
Про войну снимал кино – никого не трогал.
Как нарочно между гор пуля там моталась,
Залетела мне в башку да там и осталась.
И с тех пор все на меня смотрят как-то хмуро,
Не пойму: иль я дурак? Или пуля – дура?…

Я не сетую на свою судьбу. Ее я выбирал и создавал сам и никогда не жалел о том, что сделано. Мне удалось соблюсти правильный баланс жизни – на этой Земле я сделал значительно больше хорошего, чем того, о чем вспоминаю со стыдом. Я не оригинально по-настоящему люблю свою Родину, свою семью, друзей и искренне чту память о своих корнях. Но иногда вечерами мне неуютно в моем благополучном доме…

В такие минуты мне до боли хочется оказаться в Ханкале образца первой чеченской, в сырой от бесконечного дождя командирской палатке девятого сводного отряда спецназа у еле теплой печки, в которой едва тлеет чахлый огонек… На торцах поленьев выдуваются и шипят мокрые пузыри, на табуретке – офицерский лимон (луковица) и водка ростовского разлива со звучным названием «На троих», которую никто не торопится пить. Сквозь завесу табачного дыма еле видны уставшие лица друзей, которых мне не забыть никогда…

Двадцать лет спустя

Война – главное, что случилось в моей жизни. И я в ней застрял. Для неискушенного обывателя это звучит странно и нелепо, но те, кто хлебнул ее, что называется, полной ложкой, меня поймут. Берусь утверждать, что война по сути своей является катализатором человеческих качеств, помогая каждому внутри себя взрастить настоящее и подавить зачатки гнили. Конечно, это относится не к генштабу – я там не был. Это относится к передовой, где все по-взрослому.

Там я понял, как мало человеку надо, чтобы быть по-настоящему счастливым… Сегодня я готов променять свой сытый новогодний стол на разогретую в выхлопной трубе бэтээра тушенку, которую тогда делил с друзьями под пробирающим до самых костей зимним чеченским ветром… Уже 20 лет прошло с новогоднего штурма Грозного, положившего начало чеченской войне, но память вновь и вновь возвращает к событиям тех лет…

Начиналось все поздней осенью 1994 года, когда российская демократия сверкала многогранностью, как дорогой алмаз. Я тогда работал директором городской телекомпании в Стрежевом. Откуда-то с государственных окраин глухо доносилась стрельба, к которой все давно привыкли, не обращая на нее ровным счетом никакого внимания… Рядовые россияне тогда мало что понимали. Занавес кровавого спектакля был частично приоткрыт, когда томич депутат Госдумы РФ Леонид Филимонов спешно прилетел на свой избирательный округ и, созвав пресс-конференцию, растерянно пытался что-то объяснить зевающим журналистам о государственной политике на Северном Кавказе.

22 билета туда и обратно

Прозрение в сибирскую глубинку пришло месяцем позже. С шоком от первого груза-200, когда с новогоднего штурма Грозного в родной Стрежевой вернулся мотострелок Андрей Зубков. В цинке. Прощались с ним всем городом. Потом – морской пехотинец Слава Бетхер… А потом вся страна содрогнулась от стона и слез, ибо в те дни небесная рать росла ежечасно.

Тогда даже слепым стало очевидно, что началось нечто страшное, что переломит ход истории и скорректирует всю нашу дальнейшую жизнь. А в чьих-то жизнях безапелляционно поставит точку. В тот момент мы с репортером областной газеты «Томский вестник» Игорем Куксиным, решив, что настоящий журналист должен быть причастен к истории своей страны, рванули в мятежную республику в первый раз. У нас получился хороший тандем – Игорь писал в томские печатные СМИ, я работал с телевизионной картинкой, выполняя функции репортера и оператора в одном лице.

Собственно, в то время на войну за приключениями поехали многие. Но по разным причинам остались в теме считаные единицы. Тогда мы с Игорем были еще только в начале нашей главной темы жизни. Все 11 командировок на войну, километры видеопленки, сотни знакомств, профессиональные удачи и разочарования были еще впереди… А обновленная Россия под звон бокалов с шампанским и стоны погибающей 131-й майкопской бригады встречала новый, 1995 год.

Когда умираешь с улыбкой

Свидетелей чеченской трагедии много, и вполне естественно, что у каждого свой взгляд на происходящее. Однако убежден, что большинство тех, кто имел возможность наблюдать за этой войной изнутри, не покидает ощущение, что мы имели дело с какой-то страшной ошибкой. Я сам снимал телепередачи и писал газетные статьи, объясняющие эту войну, но, признаюсь, не всегда тогда до конца понимал происходящее. Допустим, нужно было спрятать воровство и другие преступления. Допустим, для этого решено уничтожить всю Чечню. Но почему так бессмысленно губили армию? 18-летних парней и их командиров предали при жизни, приказав штурмовать столицу Чечни даже без карт города. Их предали даже после смерти, когда министр обороны Павел Грачев заявил:

«…за Россию умирали, и умирали с улыбкой…» Только в Ножай-Юртовском и Шатойском районах ­республики мне показали несколько мест массовых захоронений россиян. Да и в самом Грозном долго никого не интересовали заросшие холмики с православными крестами. Совершенно случайно в Старопромысловском районе в 1997 году рядом с детским садиком, который использовался федералами под комендатуру, мы с Игорем наткнулись на две могилы солдат. На одной лежала сломанная табличка: «Абрамов Дмитрий Владимирович вч 3997». Указана дата гибели – 8.03.96, и ниже надпись: «Память о тебе живет». Трудно сказать, что эта память живет в сердцах российских генералов, если после вывода войск из Чечни прах до конца исполнившего долг солдата был брошен в чужой земле… Наши друзья – чеченцы помогли организовать эксгумацию тел и отправку на родину. А спустя годы нам удалось узнать обстоятельства гибели ребят и даже найти очевидцев.

Кому бывает нужен «неуловимый Джо»?

На первой чеченской войне погибли 45 наших земляков. Смею заверить, что эта цифра очень условна, поскольку она кратно увеличивается за счет тех, кто, приехав домой, вернуться с войны не может. У тех, кто там был, она не закончится в памяти до конца дней. Реабилитационные центры для участников локальных конф­ликтов зря не строят. Жан-Поль Сартр сказал: «Война убивает всех, кто попал в ее орбиту. Даже тех, кто остался в живых».

Не всем по вкусу пришлась изнанка войны в наших репортажах. Тем не менее я до сих пор глубоко убежден, что, громко назвав зло, человек делает первый шаг к его уничтожению.

В качестве примера приведу постановку боевой задачи командующим одному из полков. Февраль 1996-го: «Приказываю убыть в населенный пункт… задача: ВЫЯСНИТЬ НАСТРОЕНИЕ МЕСТНОГО НАСЕЛЕНИЯ, наличие боевиков и складов с оружием… ПЕРЕД НАЧАЛОМ ОПЕРАЦИИ ПО ВОСТОЧНОЙ ОКРАИНЕ СЕЛА БУДЕТ НАНЕСЕН УДАР ИЗ УСТАНОВОК ЗУ-23». Как вы думаете, какое должно быть настроение после того, как в тебя влупили из орудий?

Всех здравомыслящих людей до сих пор удивляют мифы о неуловимости чеченских полевых командиров. Разговаривая с военными спецами, находящимися в реальной обстановке, я постоянно слышал: «Нам не ставят такой задачи, иначе она была бы выполнена». Получается один к одному калька с анекдота: «Почему его зовут неуловимый Джо? – Потому, что его никто не ловит». Наверное, только ленивый журналист на этой войне не взял интервью у какого-нибудь полевого командира. Только в моих личных архивах есть видеосъемки Гилаева, Басаева, Масхадова, сделанные собственноручно. Я что, круче российских спецслужб? Смешно… Напрашивается вывод, что современная кавказская война была кому-то нужна. Можно даже предположить, кому: министерствам, получавшим триллионные заказы; банкам, прокручивающим эти триллионы; госчиновникам, распределяющим эти деньги; политикам, набирающим очки за счет своей реакционной либо патриотической риторики.

Первую чеченскую в самом мягком варианте можно назвать странной, поскольку, несмотря на беспрецедентно жестокий, кровопролитный и разрушительный характер, она велась не только без объявления войны как таковой, но и без введения в зоне боевых действий чрезвычайного положения. Получается, что солдаты России и жители Чечни погибли в официально мирное время, без лишних комментариев была разрушена целая республика. А ведь рушились не только дома в Грозном. Рушились сотни жизней, тысячи судеб. Рушились понятия о добре и зле, о чести и бесчестии. Рушились устои всей великой страны.

Терроризм – это не простуда, сам не пройдет

Не хочу, да и бесполезно сегодня говорить о спорных вещах: кто на этой войне лучше воевал, кто был более жесток… В любом конф­ликте с одной стороны подлые шпионы, с другой – героические разведчики. Разница лишь в том, с какой стороны ты смотришь. Но очевидно, что наши политики (именно они, а не армия) проиграли первую чеченскую кампанию. Проиграли политически, стратегически, информационно и, наконец, психологически.

Не нужно быть Суворовым или Шамановым, чтобы понять, что все слова о «мирном урегулировании», произнесенные с подачи Лебедя в сентябре 1996-го в Хасавюрте, были пустым сотрясением воздуха. Новейшая история это уже доказала. После поспешного вывода российских войск Чечня погрузилась в беспредельный ваххабизм и вторая серия «мыльной кавказской оперы» с новой силой стартовала уже с земли Дагестана. Лишь смена политического курса в отношении кавказского вопроса и титанические усилия нового руководства страны позволили потушить этот безумный пожар на юге России. Главное – сегодня большинству понятно, что терроризм, помноженный на религиозную разобщенность, не простуда, сам собой не проходит, и если бы мы эту болячку запустили, то до сих пор бы жили в одном большом Грозном образца 1990-х. Хотя можно его назвать Буденновском или Бесланом. Или улицей Гурьянова…

Там, где я остался навсегда

Прожитое сердцем всегда оставляет на нем рубцы. Поэтому память – страшная штука. Порой груда строительного мусора из разбитых кирпичей может воскресить перед глазами разрушенную школу в Шатое, а резкий звук новогодней петарды инстинктивно заставляет пригнуться…

Запах дизельного топлива у меня навсегда связан с войной, с трудягой бэтээром, который я назвал именем любимой дочери – Кристина. В одной из командировок он вывозил нас из всех мыслимых и немыслимых ситуаций… Я до сих пор с глубокой благодарностью вспоминаю ту искреннюю заботу, которой окружали меня люди в камуфляжной форме на войне. Со многими из них отношения переросли в настоящую дружбу. Прав был Хэмингуэй, сформулировавший, что главное, что привозит человек с войны, – это не трофеи и награды. Главное – это фронтовое братство. Не зря в среде бойцов спецназа друг к другу обращаются не как-нибудь – «братишка».

Но… Мои войны уже закончились. Полтинник за плечами – не шутка. Мои боевые друзья уже ветераны, давно на пенсии, в могилах или уже в тех званиях, когда военная брезентовая палатка становится, скорее, объектом проверки, чем ночлегом.

Мне уже поздно бегать по горам. Но я остался там. В современности – лишь моя оболочка, созданная моими родителями, отшлифованная комсомолом и прожитыми женами, которая ныне в чистеньком костюмчике чиновника ходит на работу, пытаясь неумело играть роль эффективного менеджера…

Справка «ТН»

Виктор Касьяненко, член Союза журналистов России, член Всероссийской общественной организации ветеранов «Боевое братство».

В период с 1995 по 2000 год 11 раз выезжал с редакционными заданиями в зону вооруженного конфликта в Чеченскую Республику.

Автор цикла передач «Чеченский дневник», выходившего в эфир телекомпаний «РТР», «СТВ» (г.Стрежевой), ГТРК «Томск», «ТВ-2», Грозненского республиканского телевидения.