В прошлую среду, 29 ноября, корреспондент «Томских новостей» Ирина Астафьева прошла последний из четырех назначенных ей курсов химиотерапии. Перед отъездом в НИИ онкологии на процедуру она забежала, как обычно, в редакцию и на этот раз среди других материалов оставила концентрированную выжимку из своих записей и устных рассказов за последние пять с лишним месяцев начиная с июня. По сути, это репортаж – профессиональный в силу навыков наблюдательности автора и его мастерства владения словом – о буднях человека с онкологическим заболеванием, о том особом мире, в котором человек внезапно оказывается и который мало замечает (или вообще не замечает) большинство людей.

Онкологические, сердечно-сосудистые заболевания и травмы входят в первую тройку, представляющую главную угрозу населению России. В Томской области в силу ряда причин проблема выявления и лечения онкологических заболеваний еще более остра, нежели общероссийская. И поэтому крайне важно, чтобы эта проблема стала непреложным фактом общественного сознания и одним из первоочередных вопросов для людей, ответственных за принятие решений.

– Предостеречь беспечных, которые при должной доле ответственности могут избежать нехорошего диагноза. Поддержать людей, кто, увы, уже «попал». Поддержать медиков, которые изо всех сил, какие у них есть, пытаются спасти и спасают «попавших». Самой все еще раз пережить и осмыслить, – обозначила Ирина цели своего репортажа, придя в редакцию на этой неделе.

– Обрадовать не могу, – голос у хирурга был ровный. – У вас злокачественная опухоль молочной железы. Надо обследоваться, чтобы решить вопрос о тактике лечения.

Видимо, фраза была стандартной. И говорил он ее, глядя прямо в глаза.

Разговор наш состоялся в конце июня нынешнего года.

Главный вопрос

…Обследование заняло две недели. По окончании меня пригласили в кабинет профессора НИИ онкологии Елены Слонимской.

Слонимская оказалась статной, выразительной дамой. Красивой. Но не это главное. Она была большой и надежной, как долгожданная гавань. К ней могли причаливать корабли. За нее хотелось спрятаться. Ей можно было рассказать ВСЕ, начиная с детского сада.

– Сначала будет операция, – сообщила эта неземная женщина. – Потом четыре курса химиотерапии и гормонотерапия в течение пяти лет.

Моя ответная пауза оказалась невежливо долгой.

(«Нет. Нет. Нет! Да за что же?.. Не реветь, ни в коем случае не реветь! Надо спросить про важное. А что в таких случаях спрашивают? Много ли отрежут? Сколько проживу? Не ответит ведь…»)

Я собралась с силами:

– То есть от химиотерапии я облысею как коленка, а от гормонов меня еще и разнесет?..

– Это вы в вашей редакции научились такие вопросы задавать?

Слонимская растерялась ровно на две секунды. Потом у меня под носом оказалась салфетка.

– Плачьте, – велела профессор. – Плачьте, если хотите. Так будет легче. Потом поговорим.

Повезло с пальчиками

У меня был замечательный хирург – Евгений Гарбуков. Хотя почему – был? Он и сейчас преспокойно здравствует. О том, что он замечательный, я стала узнавать, едва переступив порог НИИ.

За обследование в этом учреждении приходится платить. Понемногу, но постоянно. На платных услугах сидит пожилая маленькая тетенька. И вот, видя меня пятый раз, на правах старой знакомой спрашивает: «А кто вас смотрел из врачей?» «Гарбуков», – говорю. Вежливо говорю, но рассеянно, потому что думаю о множестве других вещей. О хреновом своем диагнозе, в частности…. А тетенька, услышав фамилию, закатывает глаза за очечками и начинает кудахтать:

– Ах, Евгений Юрьевич! Он так смотрит! Просто удивительно. Чудо! Так чутко, такие пальчики! Вы не представляете, как вам повезло!..

Слушаю про «пальчики» и «повезло», безнадежно зверея. Наконец не выдерживаю:

– Предлагаете уже расслабиться и получить удовольствие?!

…Месяц спустя я точно знала, что у Гарбукова не только пальчики, но и руки в целом откуда надо растут. Но это уже другая история.

Жесть

Единственный по-настоящему жесткий момент – очухаться в реанимации после операции. Это самое суетное место во всей больнице. Постоянно чем-то звенят и в полный голос орут медсестры. Без конца лезут с уколами и через КАЖДЫЕ 10 минут измеряют давление. Так проходит несколько часов. Хочу попросить: «Дайте спать, если не дали сдохнуть!» Но членораздельная речь почему-то отсутствует.

Отзывчивые люди

Палата! Милые, родные «сокамерники»! Мне рады, за меня волновались, здесь мне дадут отдохнуть… Приходит Гарбуков. По его счастливому лицу понимаю: в операционной все получилось. Ну и слава Богу. Спать… Напоследок доктор вбивает в расплавленный наркозом мозг: «Вставать – через сутки. Сначала села – посидела. Ножки с кровати свесила – передохнула. Встала – подумала, можешь ли стоять… А я – побежал…»

Кто-то поскребся в дверь: «Женщины, здравствуйте!» А, мужик, значит, зашел. Продираю глазенки. Навожу резкость. Саша, наш замредактора. Это ко мне!

(Честно говоря, предъявлять коллегам меня можно было только на третий день. А лучше на пятый. Потому что царевна Несмеяна в гробу выглядит краше, чем женщина после пятичасовой операции.)

– Тебе чего-нибудь хочется? – Саша недолго обдумывал вопрос.

– Встать! – брякнула я, совсем не подумав.

– Ну так вставай…

«Сокамерники» оказались людьми отзывчивыми и скорыми на практические действия. Общими силами меня подняли, одели, обули и выставили в коридор.

…И вот сидим на диванчике в коридоре, болтаем. Хирург дважды мимо пробежал и так глянул, что впору было вместе с диванчиком провалиться в подвал. Да мне-то что уже? А Саша вообще не заметил.

Женщины НИИ онкологии

Местных женщин по-настоящему волнуют два момента: личная красота и кто что говорил при выходе из наркоза. Это неконтролируемый мозгом момент – врачам и анестезиологам остается только крепко хранить врачебную тайну.

Мне довелось провожать на операцию пятидесятилетнюю даму. Она ужасно переживала. Во-первых, совершенно не представляла, как это она поедет на каталке до операционной без нижнего белья: «Простыня? И только?.. И это – все?..» Во-вторых, никак не могла КРАСИВО устроить прозрачную шапочку на своей лысой после «химии» голове. И так не сидело, и эдак… Кончилось тем, что перед отъездом на операцию она вылила на себя пол-флакона духов. О, зверский аромат «Пани Валевски»!!! Мы, оставшиеся, проветрили палату, посочувствовали хирургам и стали ждать нашу даму назад.

Вскоре ее привезли. Первое, что мы услышали, когда она открыла мутные глаза, было:

– Жрать хочу – п…ц!

Лариса

За медсестринским пунктом стояли две инвалидные коляски. Одна почтенная, другая поновей. Я разглядывала их от нечего делать, сидя в очереди на перевязку, пока не пришла к простой мысли: «Ну мы и сволочи!..»

В соседней палате лежала девушка Лариса из Новосибирска. Передвигалась она на костылях и к моменту нашего знакомства успела перенести несколько операций. Лариса заходила к нам на чай, чаще всех смеялась и никому не позволяла себя жалеть. Красавица, кстати.

И меня пробило: почему, думаю, мы, ходячие, до сих пор не выпросили коляску и не свозили Лариску хотя бы в Лагерный сад? Лето же, белок бы покормили, мороженого поели, фоток наснимали…

– Ты что, хочешь устроить «Приключения итальянцев в России»? – возмутилась Лариса в ответ на мое предложение. – Куда я с загипсованной ногой? Все же пялиться будут…

На уговоры ушло два дня. Было решено обкатать коляску в коридоре, а уж потом выезжать в свет. И тут оказалось, что наша затея неосуществима: у высокого крыльца НИИ онкологии нет пандуса. Спускаться на костылях – тяжко. Нести на руках – страшно. Уроним еще…

Лариса, кажется, так и не поняла, почему я отступилась. После выписки позвонила из Новосибирска, задумчивая: «А знаешь, дура я была, что не согласилась на Лагерный. Хорошая была идея, правда. Жалею теперь: ничего в Томске, кроме памятника на въезде, так и не увидела».

Почти олигарх

Горжусь и, наверное, всегда буду гордиться знакомством с почти олигархом Серегой из Новосибирска. Сорок семь лет, вовремя пойманная саркома кости. Он брал НИИ онкологии двухчасовой осадой, лежа на каталке. В общем-то изначально Сергей поступил грамотно. Узнав диагноз, без паники поднял нужные знакомства, договорился из Новосибирска с главврачом о госпитализации – и поехал:

– Приехал по скорой – хреново. Лежу в общей очереди на каталке. Две медсестры надо мной спорят. Одна говорит: «Надо класть!» Другая орет: «Мест нет!» Что-то не срастается… Час лежу. Два. Возникают естественные потребности. Деликатно дергаю сестричку за халат: «Мне бы… ЭТО…». Ноль внимания. Я – второй: «Девушка, ОЧЕНЬ НАДО уже…» Та же реакция. Собрался с силами. Сел. И рявкнул на весь коридор: «ЕСЛИ МНЕ НЕМЕДЛЕННО НЕ ДАДУТ СУДНО, Я УССУ ЗДЕСЬ ВСЕ!!!» Народ в коридоре зааплодировал. Я рухнул. И почувствовал, как крепкая мужская рука в белом халате сует мне под простыню банку. Так я познакомился со своим будущим лечащим врачом.

Я восхитилась. И спросила, откуда человек на каталке берет столько самообладания в нужный момент? Прямо как в «Раковом корпусе» Солженицына.

– Ну, – Сергей заморгал, – я ведь не всегда с деньгами… Все-таки спецназ ГРУ – когда-то в молодости…

О том, почему живые лысые вселяют оптимизм, об ощущениях после «химии» и новой жизни читайте в следующем номере «ТН».