Архив метки: Песни войны

Песни войны, фронтовые песни – это особый пласт нашей культуры, с этими песнями наши отцы, деды, братья шли в бой. Без них, без этих песен, невозможна наша Победа.

«Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь…»

TNews738_24«Темная ночь» считается одной из самых любимых и популярных песен, написанных в годы Великой Отечественной войны.

В 1943 году во время работы над известным кинофильмом «Два бойца» у режиссера Леонида Лукова не получалось снять эпизод написания солдатом письма. Расстроенному из-за множества безуспешных попыток режиссеру неожиданно пришла мысль, что исполненная героем фильма песня лучше всего передаст чувства бойца, который пишет письмо близким.

И вы, конечно, вспомните эти кинокадры… Короткая минута фронтового затишья. Низкая землянка. Бойцы пишут письма своим близким. Монотонно капает вода в подвешенную к потолку жестянку, и из шума падающих капель постепенно возникает мелодия печальной песни: Темная ночь, только пули свистят по степи… Лишь один Аркадий Дзюбин не пишет письма: нет у него родных, нет близких друзей, кроме Саши Свинцова, а Саша – рядом. И то, о чем ему пока некому написать, он поет в своей песне – тихо, грустно и нежно:

Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила…

Он поет для себя и в то же время для фронтовых своих товарищей – мы видим, как светлеют их лица, мы чувствуем, как от этой песни люди в холодной и тревожной ночи становятся друг другу еще ближе.

Работая над ролью Аркадия Дзюбина, Бернес в госпитале познакомился с моряком-черноморцем, раненным в боях за Одессу. От него артист перенял манеру своеобразного говора с сильно смягченными шипящими, со слегка певучими интонациями. Однако это не самое главное, что уловил Бернес, беседуя с моряком. Главное – он понял, ощутил самую суть своего героя: важно не то, что его Аркадий – одессит, важно то, что он – советский гражданин и за город Ленина воюет так же самоотверженно, как за свою милую Одессу, где тоже «горе и кровь», что сердцем он – со всей своей страной, родной и единственной…
Композитор Никита Богословский утверждает, что мелодия «Темной ночи» сложилась буквально на одном дыхании, мгновенно, что это заняло у него столько времени, сколько песня звучит сейчас. Поэт Владимир Агатов, в свою очередь, за пару-тройку часов написал легендарное стихотворение. Режиссер Леонид Луков вспоминал, как поздней ночью они бились над песней про темную ночь, как десять раз повторяли запись, но все было не то, все недоставало особой, душевной, проникновенности, лиризма. И вот наконец Бернесу удалось добиться того единственного, неповторимого звучания, которого так искали и режиссер, и композитор, и поэт Владимир Агатов.

Они вышли на улицу, когда над городом уже занялась заря, и остановились потрясенные: какие-то люди, очевидно работники киностудии, уже напевали их только что рожденную песню.

С этого утра началась долгая жизнь «Темной ночи». Ее пели в окопах и землянках, мысленно обращаясь к родным и близким: «Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь…» И над детскими кроватками ее пели тоже, потому что эта песня очень помогала ждать.
Вскоре, после того как «Темная ночь» прозвучала с экранов, она была записана в студии грампластинок, но первая партия оказалась бракованной – был слышен посторонний шум. Как выяснилось, первая матрица была испорчена слезами женщины-техника, которая не могла сдержать чувств при прослушивании песни в исполнении Ивана Козловского.

Темная ночь

Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Темная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная, черная степь пролегла между нами.
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила…
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою.
Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,
Вот и сейчас надо мною она кружится…
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!

«На позиции девушка провожала бойца…»

TNews737_29CMYKКогда фашистская Германия напала на нашу страну, повсеместно – сначала до Волги, потом и глубже, в тылах России, – было введено затемнение. На улицах – ни фонаря, окна к вечеру плотно закрывались шторами и листами черной бумаги. Затемнение придавало городам и селам, как бы далеко от линии фронта они ни находились, фронтовой характер.

И вдруг туда, где шли бои, прилетела песня «Огонек» – про то, как уходит боец на позиции и, удаляясь, долго видит огонек в окне любимой.

А люди знали: половина страны погружается ночью в непроглядную темноту, даже машины не зажигают фар, поезда движутся без огней… Скромный поэтический образ огонька в окошке превратился в огромный и вдохновляющий символ: не погас наш огонек, никогда не погаснет!

Стихи написал Михаил Исаковский, бывший тогда в эвакуации – на Каме, в городе Чистополе.

Точкой отсчета в биографии песни можно считать, пожалуй, 19 апреля 1943 года
– день, когда газета «Правда» опубликовала на своих страницах стихотворение Михаила Исаковского «Огонек» с подзаголовком «Песня», но без нот и какой-либо ссылки на то, что к нему написана музыка. По всей вероятности, поэт заведомо рассчитывал, что песней эти его стихи обязательно станут. Такое случалось уже не однажды. Стихи Исаковского были сами по себе столь напевны, что стоило появиться им на газетной или журнальной странице, как тут же начиналось негласное соревнование между композиторами: кто из них лучше выразит в музыке мысль поэта?

К «Огоньку» музыку стали сочинять и профессиональные композиторы, и самодеятельные, дирижеры, музыканты, певцы. Известны публикации мелодических версий «Огонька», принадлежавших

М. Блантеру, А. Митюшину, Н. Макаровой, Л. Шварцу, а из самодеятельных композиторов – Н. Чугунову, В. Никитенко. Все они исполнялись в концертах на фронте и в тылу, а некоторые звучали по радио и даже были записаны на грампластинку (как это случилось, к примеру, в годы войны с музыкой М. Блантера) . Однако ничего общего с той мелодией, которая была подхвачена в народе, ни одна из них не имеет.

Повсеместно запели именно тот «Огонек», который все мы знаем сейчас. Кто же автор этой мелодии? А главное – каким образом она так быстро, можно сказать, мгновенно распространилась в военные годы и прочно закрепилась в народной памяти? На эти вопросы ни одному из исследователей, занимающихся песенным творчеством периода Великой Отечественной войны, не удалось пока дать аргументированного ответа.

Впервые с той мелодией, которая всем нам хорошо известна, песня была записана на грампластинку и прозвучала по Всесоюзному радио уже после войны, в 1947 году, в исполнении замечательного певца и талантливого пропагандиста советской песни Владимира Нечаева. Он спел «Огонек» с эстрадным оркестром Радиокомитета под управлением Виктора Кнушевицкого. По всей вероятности, именно Кнушевицкий и осуществил первую музыкальную редакцию, запись и аранжировку того напева, который бытовал в устной традиции, передавался из уст в уста, с живого голоса на живой.

На этикетке пластинки было указано, что слова песни Михаила Исаковского, а музыка – народная. То же самое говорилось и в передачах радио, когда она звучала. С тех пор разгорелись споры вокруг авторства мелодии «Огонька», которые не затихают по сей день.

Огонек

На позиции девушка провожала бойца.
Темной ночью простилася на ступеньках крыльца.
И пока за туманами видеть мог паренек,
На окошке на девичьем все горел огонек.

Парня встретила славная фронтовая семья,
Всюду были товарищи, всюду были друзья.
Но знакомую улицу позабыть он не мог:
«Где ж ты, девушка милая, где ж ты мой огонек?»

И подруга далекая парню весточку шлет,
Что любовь ее девичья никогда не умрет.
Все, что было загадано, все исполнится в срок.
Не погаснет без времени золотой огонек.

И становится радостно на душе у бойца.
От такого хорошего от ее письмеца.
И врага ненавистного крепче бьет паренек,
За советскую Родину, за родной огонек!

«Так выпьем за Победу, За свою газету…»

TNews736_12Не проходит праздника, связанного с какой-либо памятной датой Великой ­Отечественной войны, чтобы не прозвучала в передачах радио или телевидения эта песня. Как она рождалась, Симонов вспоминает в своем дневнике «Разные дни войны. 1941–1945 гг.».

Передав 12 февраля 1943 года в Москву корреспонденцию о взятии нашими вой­сками Краснодара, он получил встречную телеграмму – перебраться с Северо-Кавказского на Южный фронт, чтобы поспеть к освобождению Ростова. Добираться туда пришлось в февральскую распутицу, на чужой машине.

«Шофер, как всякий чужой, взятый «напрокат», с необходимостью возвращаться обратно по этой же дороге, невзлюбил меня, – пишет Симонов. – Чтобы преодолеть неважное душевное и физическое состояние (я разбаливался), я стал сочинять корреспондентскую песню. «Виллис» был открытый. Лихорадило. Я закутался в бурку, вытаскивать руки не хотелось, поэтому песню сочинял на память. Написав в уме строфу, начинал ее твердить вслух, пока не запомню. Чем дальше сочинял, тем длинней был текст, который я каждый раз повторял…

Шофер, как только мы приехали, попросил разрешения отлучиться и мгновенно исчез. А вскоре в нашу корреспондентскую компанию забрел доктор, работавший в санчасти штаба фронта, и, едва успев посидеть с нами несколько минут, стал расспрашивать меня, как я доехал и как себя чувствую.

Как потом под общий смех выяснилось, мой хмурый водитель явился в санчасть с сообщением, что с ним с Северо-Кавказского фронта ехал сюда сумасшедший подполковник, который чуть ли не двое суток подряд все время разговаривал сам с собой. Посещение врача было результатом этой шоферской бдительности.

Мы долго потешались над этой историей в тот вечер и, выпив положенные сто граммов, хором, на мотив «Мурки», впервые пели сочиненную мною песню. Кстати сказать, только тут, вечером, уже спев ее по памяти, я впервые записал ее на бумагу».

На этот мотив ее пели до тогоц, пока Матвей Блантер не сочинил музыку к этой песне.
Осенью 1942 года Симонов приехал на короткое время с фронта в Москву, чтобы завершить работу над пьесой «Жди меня» и сценарием на ее основе для одноименного фильма.
«С Костей Симоновым я встретился в 1943 году как с добрым старым знакомым, – вспоминал Матвей Блантер. – Познакомились мы и подружились в довоенном 1939 году. Но первые свои песни на его стихи я написал в военные годы.

Режиссер Николай Горчаков предложил мне написать для спектакля «Жди меня» несколько песен. В их числе была и «От Москвы до Бреста», которую напевают в одной из первых сцен собравшиеся на вечеринку герои пьесы».

До 1963 года песня исполнялась в исправленном виде: по требованию цензуры Симонов при публикации заменил «От ветров и водки хрипли наши глотки» на «От ветров и стужи петь мы стали хуже», «Репортер погибнет – не беда» на «Но мы не терялись никогда», убрал куплет про мертвых репортеров.

Именно исправленный текст звучал с эстрады и был записан на пластинку Леонидом Утесовым 3 февраля 1945 года. Первоначальный авторский текст был восстановлен спустя 20 лет. Симонов подарил Утесову свой сборник «Стихи и поэмы», исправив от руки опубликованный текст песни и сопроводив надписью: «Дорогого Леонида Осиповича Утесова прошу петь только так – на мою голову, а если ее одной мало, то еще и на свою! Ваш Константин Симонов».

Оркестр Утесова был в отпуске, но певец не хотел ждать и через несколько дней исполнил песню с авторским текстом в передаче «С добрым утром» с инструментальным трио.
Песенка военных корреспондентов

От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы не скитались мы в пыли.
С лейкой и блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.
Без глотка, товарищ,
Песню не заваришь, –
Так давай по маленькой хлебнем!
Выпьем за писавших,
Выпьем за снимавших,
Выпьем за шагавших под огнем!

Выпить есть нам повод
За военный провод,
За «У-2», за «эмку», за успех;
Как пешком шагали,
Как плечом толкали,
Как мы поспевали раньше всех.
От ветров и водки
Хрипли наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
«С наше покочуйте,
С наше поночуйте,
С наше повоюйте хоть бы год!»
Там, где мы бывали,
Нам танков не давали,
Репортер погибнет – не беда.
Но на «эмке» драной
И с одним наганом
Мы первыми въезжали в города.
Жив ты или помер –
Главное, чтоб в номер
Материал успел ты передать.
И чтоб, между прочим,
Был фитиль всем прочим,
А на остальное – наплевать!
Помянуть нам в пору
Мертвых репортеров.
Стал могилой Киев им и Крым.
Хоть они порою
Были и герои,
Не поставят памятников им.
Так выпьем за Победу,
За свою газету.
А не доживем, мой дорогой,
Кто-нибудь услышит,
Снимет и напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой!

«Ты одессит, Мишка…»

TNews735_15С первых дней войны появились десятки новых песен, большинство из которых сразу же «ушли на фронт». Одной из таких стала «Одессит Мишка» в исполнении Леонида Утесова.

Стихи, увековечившие одесситов, написал Владимир Дыховичный. Родился он в Москве в 1911 году. Окончил Московский геологоразведочный институт, работал инженером-геологом. Потом была война… Награжден орденом Красной Звезды. Был арестован в 1950 году и сослан на три года в лагерь. Освободился только после смерти Сталина.

Михаил Воловац – композитор, автор музыки к песне, родился в 1910 году в д. Тишковка Подольской губернии. В 8 лет мама привезла его, брата и сестру в Петроград. Здесь Михаил прошел консерваторское обучение по классу фортепиано. До 1943 года Воловац работал в оркестре Леонида Утесова. В этом же году он получил место дирижера в театре Музыкальной комедии, где проработал до 60 лет, поставив более пятидесяти спектаклей.
Толчком к написанию «Мишки» послужили события осени 1941 года, когда советские войска оставили Одессу. Мирный торговый город всего за несколько недель превратился в настоящую крепость, ощетинившуюся тремя рядами обороны и начавшую выпускать все необходимое для себя оружие, в том числе танки и броне-поезда. Одесситы совершенно серьезно готовились сражаться не только на подступах к городу, но и в самой Одессе. В первый раз в советской песне появилась тема о том, что войска покидают свои города. Фашисты летом 1942 года были уже возле Москвы и Ленинграда. Подходили к Сталинграду. Именно поэтому наши солдаты не только плакали во время исполнения «Мишки», но в финале вставали со своих мест, давая понять, что они все сделают, чтобы воображаемая сцена возвращения быстрее материализовалась. В августе – сентябре 1941 года благодаря фронтовым журналистам и работникам информбюро весь Советский Союз знал о том, что одесский гарнизон не просто защищает город от пятикратно превосходящего противника, но и бьет его, переходя в контрнаступление.

Когда же в 1944 году в красавицу Одессу вошли советские войска, одесситы впервые услышали «Мишку». Ведь на фронтах ее знали еще с 1942 года благодаря концертам Утесова и пластинке, записанной им в 1943 году.

Особо трепетно песню воспринимали одесситы. Многие из них считали, что она написана лично о них. На имя Утесова пришло 262 письма. Все они были от одесситов с именем Михаил. Одно из них особенно тронуло Леонида Осиповича, он даже встретился с его автором и пригласил к себе работать водителем после войны. Однако после окончания Великой Отечественной Михаил Бендеровский не приехал в Москву. Спустя много лет, вспоминая эту историю, певец с горечью заметил: «Он был человек слова. Значит, не стало Мишки. Лишь в песне остался…»

Одессит Мишка

Широкие лиманы, зеленые каштаны,
Качается шаланда на рейде голубом.
В красавице Одессе мальчишка голоштанный
С ребячьих лет считался заправским моряком.
И если горькая обида мальчишку станет
донимать,
Мальчишка не покажет вида,
А коль покажет, скажет ему мать:

Припев:
Ты одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда.

Изрытые лиманы, поникшие каштаны,
Красавица Одесса под вражеским огнем.
С горячим пулеметом на вахте неустанной
Молоденький парнишка в бушлатике морском.
И эта ночь, как день вчерашний, несется
в крике и пальбе,
Парнишке не бывает страшно,
А станет страшно – скажет он себе.

Припев.

Изрытые лиманы, поникшие каштаны
И тихий, скорбный шепот приспущенных знамен,
В глубокой тишине – без труб, без барабанов –
Одессу оставляет последний батальон.
Хотелось лечь, прикрыть бы телом родные камни мостовой,
Впервые плакать захотел он, но комиссар обнял его рукой.

Припев.

Спокойные лиманы, зеленые каштаны
Еще услышат шелест развернутых знамен,
Когда войдет обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу победный батальон.
И уронив на землю розы – знак возвращенья своего,
Парнишка наш не сдержит слезы,
Но тут никто не скажет ничего.
Хоть одессит Мишка, а это значит,
Что не страшны ему ни горе, ни беда,
Хоть моряк Мишка, моряк не плачет,
На этот раз поплакать, право, не беда.

«Как провожала и обещала синий платочек сберечь…»

TNews734_25Счастливая и необычная судьба у этой песни: она родилась дважды. Весной 1940 года «Голубой джаз», популярный польский эстрадный коллектив, гастролировал в Москве. На одном из концертов побывал поэт и драматург Яков Галицкий. Одна из мелодических импровизаций композитора и пианиста джаз-оркестра Ежи Петерсбурского особенно понравилась ему. И он тут же написал текст к понравившейся мелодии. Слова про девичий синий платочек как бы вдохнули в нее жизнь.

Песню включили в свой репертуар многие известные певицы и певцы: Людмила Русланова, Изабелла Юрьева, Вадим Козин.

Великая Отечественная война вызвала к жизни новые песни, которые нужны были солдатам, отправлявшимся на фронт. И такие песни, походные, строевые, лирические, сочинялись нашими композиторами и поэтами: песни-лозунги, песни-призывы, выразившие чувство всенародного гнева, ярости, стремление к борьбе, к отпору врагу.

Со старыми же песнями произошла неожиданная метаморфоза: мирные, довоенные, они стали первыми военными, обрели как бы второй, не существовавший прежде смысл, ставший главным. Повествуя о любви и любимых, о родном доме и русской природе, они зазвучали как напоминание о тех мирных днях, за возвращение которых шла война, ради которых солдаты жертвовали собственной жизнью. Заново родившись, песни эти помогали воевать. Они стали символом и своеобразным залогом того, что мирное время вернется, что его надо вернуть, сметая захватчиков с родной земли.

Поэт Алексей Сурков писал: «Уже с первых дней войны стало слышно, что рядом с коваными строками «Идет война народная, священная война» в солдатском сердце теплятся тихие лирические слова песенки «Синенький скромный платочек».

Так и было. Более того, в солдатских окопах и землянках в короткие минуты отдыха пели не только прежний, довоенный вариант «Синего платочка». Повсеместно бытовали самые различные его переделки: лирические, шуточные, сатирические.

Но все-таки самую широкую известность и распространение в годы войны получил тот фронтовой вариант «Синего платочка», инициатором создания и первой исполнительницей которого стала замечательная наша певица Клавдия Шульженко.

С ее голоса песня обрела как бы второе рождение и вторую жизнь.

Время создания этого варианта – 9 апреля 1942 года.

Его автор – литсотрудник газеты «В решающий бой!» 54-й армии Волховского фронта лейтенант Михаил Максимов. Узнав в беседе после концерта на Волховском фронте, что он пишет стихи, Клавдия Ивановна предложила написать новый текст на музыку довоенной песни «Синий платочек», чтобы в нем были слова, созвучные времени.

Новая песня особенно пришлась по душе пулеметчикам. Все они так и считали, что песня эта про них написана, коль заключают ее слова: «Строчит пулеметчик за синий платочек…»

Синий платочек

Синенький, скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
Порой ночной
Мы распрощались с тобой…
Нет больше ночек!
Где ты, платочек,
Милый, желанный, родной?
Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
Как провожала и обещала
Синий платочек сберечь.
И пусть со мной
Нет сегодня любимой, родной,
Знаю, с любовью ты к изголовью
Прячешь платок голубой.
Письма твои получая,
Слышу я голос живой.
И между строчек синий платочек
Снова встает предо мной.
И часто в бой
Провожает меня облик твой,
Чувствую, рядом с любящим взглядом
Ты постоянно со мной.
Сколько заветных платочков
Носим в шинелях с собой!
Нежные речи,
Девичьи плечи
Помним в страде боевой.
За них, родных,
Желанных, любимых таких
Строчит пулеметчик за синий платочек,
Что был на плечах дорогих!

До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага…

TNews733_06_CMYKПесне «В землянке», по справедливому утверждению ее автора, поэта Алексея Суркова, суждено было стать первой лирической песней из созданных во время Великой Отечественной войны, безоговорочно принятой и сердцами воюющих солдат, и сердцами тех, кто ждал их с войны.

«Возникло стихотворение, из которого родилась эта песня, случайно, – вспоминал Сурков. – Оно не собиралось быть песней. И даже не претендовало стать печатаемым стихотворением. Это были шестнадцать «домашних» строк из письма жене, Софье Антоновне. Письмо было написано в конце ноября, после одного очень трудного для меня фронтового дня под Истрой, когда нам пришлось ночью после тяжелого боя пробиваться из окружения со штабом одного из гвардейских полков…»

Дотошные исследователи творчества поэта точно называют день, когда проходил тот памятный бой на подступах к Москве, – 27 ноября 1941 года, и ту часть, в которой оказался и принял бой корреспондент газеты «Красноармейская правда» Западного фронта батальонный комиссар Алексей Сурков, – 258-й полк 9-й Гвардейской стрелковой дивизии.

Один из героев Московской битвы бывший командир 9-й гвардейской, дважды Герой Советского Союза генерал армии А.П. Белобородов свидетельствует: «Надо было прорываться из окружения. Всем штабным работникам пришлось взяться за оружие и гранаты. Стал бойцом и поэт. Смелый, решительный, он рвался в самое пекло боя. Старый, храбрый солдат выдержал боевое испытание с честью, вместе со штабом полка вырвался из вражеского окружения и попал… на минное поле. Это было действительно «до смерти четыре шага», даже меньше… После всех передряг, промерзший, усталый, в шинели, посеченной осколками, Сурков всю оставшуюся ночь просидел над своим блокнотом в землянке, у солдатской железной печурки. Может быть, тогда и родилась знаменитая его «Землянка».

Так бы и остались эти стихи частью письма, если бы уже где-то в феврале 1942 года не приехал из эвакуации композитор Константин Листов. Он пришел во фронтовую редакцию и попросил «что-нибудь, на что можно написать песню». Сурков вспомнил о стихах, написанных домой, и отдал Листову, будучи абсолютно уверенным, что песня из этого абсолютно лирического стихотворения не выйдет. Но через неделю композитор вновь появился в редакции и под гитару спел новую свою песню «В землянке».

Некоторые блюстители фронтовой нравственности посчитали строки «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага» упадочническими, разоружающими. Они требовали вычеркнуть их, заменить другими, «отодвинуть» смерть «дальше от окопа». «О том, что с песней мудрят, – вспоминал Сурков, – дознались воюющие люди. В моем беспорядочном армейском архиве есть письмо, подписанное шестью гвардейцами-танкистами. Сказав несколько добрых слов по адресу песни и ее авторов, танкисты пишут, что слышали, будто кому-то не нравится строчка «до смерти четыре шага»: «Напишите вы для этих людей, что до смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть, – мы-то ведь знаем, сколько шагов до нее, до смерти».

В землянке

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.

Это жертвы ожили из пепла и восстали вновь…

TNews732_13Помните ли вы, как Муслим Магомаев исполнял песню «Бухенвальд-ский набат»? Он стоял вполоборота, широко расставив ноги, руки с силой прижаты к бедрам, как будто примотаны колючей проволокой. Он стоял, как монумент, как памятник тысячам замученным. Голос чеканный, от трагизма и величия которого мороз по коже:

Люди мира, на минуту встаньте!
Сначала медленно, а потом распевней, колокол не перестает бить, вступают скрипки:
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон.
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон…

Писатель Константин Федин: «Я не знаю этого поэта, я не знаю других его произведений, но за один «Бухенвальдский набат» я поставил бы ему памятник при жизни».
Впервые песня была исполнена на VII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Вене в 1959 году хором студентов из Свердловска. С этой песней хор Александрова объездил весь мир, но всегда и везде перед началом объявляли только: Вано Мурадели «Бухенвальдский набат».

Автор стихов песни – Александр Соболев, фронтовик, пулеметчик стрелковой роты, получил на фронте несколько ранений и две контузии, после скитания по госпиталям – пожизненная вторая группа инвалидности. Далее трудовой фронт: слесарь на военном заводе, хлебная карточка, койка в общежитии, потом заводская многотиражка, где он позволил себе вольность – критиковал высокое начальство, за что был отправлен на лечение в психиатрическую больницу. Лечили четыре года, выписали с волчьим билетом. Здравствуй, мирная жизнь! В 1958-м по радио он услышал, что в бывшем немецком концлагере Бухенвальде отк-рыт мемориал, а на деньги, собранные жителями страны, возведена башня с колоколом, звон которого должен напоминать людям о жертвах фашизма.

Удар колокола. Звук, дрогнув, глохнет, как зажатая боль, чтобы тут же раздвоиться. Перед глазами сбившаяся в горячий пыльный ком толпа людей и трубы печей с выползающим черным жирным дымом…

В газетах стихи Соболева никого не заинтересовали, отправил по почте Мурадели, получил ответ: «Пишу музыку и плачу… Да таким словам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово!!!»

Песня полетела по планете, она была переведена на многие языки мира, чаще всего – без указания автора текста. Достаточно хотя бы раз услышать, чтобы запомнить навсегда слова песни-манифеста:

Звон плывет, плывет над всей землею,
И гудит взволнованно эфир:
Люди мира, будьте зорче втрое,
Берегите мир!

Бухенвальдский набат

Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон.
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!
И восстали, и восстали,
И восстали вновь!
Сотни тысяч заживо сожженных
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд.
Интернациональные колонны
С нами говорят, с нами говорят.
Слышите громовые раскаты?
Это не гроза, не ураган,
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий океан.
Это стонет, это стонет
Тихий океан!
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон.
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Звон плывет, плывет над всей землею,
И гудит взволнованно эфир:
Люди мира, будьте зорче втрое,
Берегите мир, берегите мир!
Берегите, берегите,
Берегите мир!

Хотят ли русские войны?

Валерий Шипулин, автор и ведущий радиопередачи «Старые мелодии» (г. Севастополь)
специально для «ТН»

Автор музыки  - Колмановский
Автор музыки — Эдуард Колмановский

Молодому, но уже известному поэту Евгению Евтушенко Марк Наумович Бернес предложил написать текст песни, сказал: «Есть тема, есть первая строчка: «Хотят ли русские войны?» Евтушенко легко написал один куплет, но дальнейшая работа над текстом была нелегкой. Требовательный к песням Бернес, обладая особым мелодическим чутьем, музыкальной прозорливостью, также забраковал мелодию. Композитор Эдуард Колмановский сочинил совершенно новую музыку.

Автор слов - Евгений Евтушенко
Автор слов — Евгений Евтушенко

Шел 61-й год. Политуправление Советской армии сочло, что песня деморализует боевой дух наших солдат, в эфир ее не пустили. От забвения песню спас телефонный звонок министра культуры Екатерины Фурцевой.

Благодаря Бернесу песня «Хотят ли русские войны» появилась на свет, он первым исполнил ее накануне XXII съезда Коммунистической партии.

Я задаю себе вопрос: неужели люди не могут обойтись без войны? За всю историю своего существования человечество пережило около 15 тыс. войн, в которых погибли без малого 4 млрд людей. Давно закончилась холодная война, разрушена берлинская стена, развалился СССР… Бывшие 15 союзных республик теперь суверенные государства. Но в Европе и Америке простым людям это невдомек, они по-прежнему считают всех нас русскими – украинцев, грузин, белорусов, армян, узбеков… И по-прежнему порой звучит вопрос: хотят ли русские войны?

Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
Над ширью пашен и полей,
И у берез, и тополей.

Спросите вы у тех солдат,
Что под березами лежат,
И вам ответят их сыны,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские войны!

Не только за свою страну
Солдаты гибли в ту войну,
А чтобы люди всей земли
Спокойно ночью спать могли.

Спросите тех, кто воевал,
Кто нас на Эльбе обнимал
(Мы этой памяти верны),
Хотят ли русские,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские войны!

Да, мы умеем воевать,
Но не хотим, чтобы опять
Солдаты падали в бою
На землю горькую свою.

Спросите вы у матерей,
Спросите у жены моей,
И вы тогда понять должны,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские войны!

Поймет и докер, и рыбак,
Поймет рабочий и батрак,
Поймет народ любой страны,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские,
Хотят ли русские войны!

Слеза несбывшихся надежд…

песниСудьбу иной песни можно сравнить с судьбой человека, примером тому песня «Враги сожгли родную хату». В 1944 году поэт Михаил Исаковский приехал в родную деревню Глотовку в Смоленской области. Фашисты сожгли ее дотла. Он сумел пережить этот ужас, болью из него выходили строки: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью». Матвей Блантер написал музыку на эти слова, но песня была жестоко разгромлена и запрещена тогдашней идеологической цензурой. Исаковского критиковали за отсутствие мажорного настроения в тексте песни. «Как герой, покоривший три державы, может находиться в каком-то горестном раздумье?.. Почему у солдата катится по щеке слеза несбывшихся надежд? Несбывшихся? В победный год? Кощунство!..»

Песню, написанную в 1945-м, советские люди смогли услышать лишь только в 1960 году. Возродить ее хватило мужества, смелости у Марка Бернеса. На представлении Московского мюзик-холла «Когда зажигаются звезды» он исполнил ее в Зеленом театре ЦПКиО. Вечер, свободных мест нет, люди пришли отдох-нуть, настроились на развлекательное зрелище. Звучит простенькое вступление баяна, и Бернес начинает петь тихо и проникновенно. Песня спета, в воздухе висит тишина, женщины комкают мокрые платки, мужчины прячут глаза… После Бернеса песню подхватили Владимир Нечаев, Ефрем Флакс, Георг Отс, в народе ее называли «Прасковья», «Возвращение солдата».

«Враги сожгли родную хату». Не везло этой песне. В середине 1980-х, во времена сухого закона, идеологи трезвости узрели крамолу в строчках «И пил солдат из медной кружки вино с печалью пополам». Песня опять стала «полковой» – ее положили на полку. Вот такая нелегкая, прямо как у человека, судьба у этой песни.

День Победы, у каждого он свой, личный. Я спросил у отца: «Каким он был, День Победы?» Он ответил: «Было солнечно, жарко – в майках ходили. Все уже знали заранее и ждали. Объявили. Что тут началось, все кричали, обнимались, а я забился в какую-то щель и плакал – я остался один…» Было ему тогда 15 лет.

Валерий Шипулин, автор и ведущий радиопередачи «Старые мелодии» (г. Севастополь), – специально для «ТН»

Враги сожгли родную хату
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, –
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

«Вставай, страна огромная…»

TNews729_14_CMYK Песни войны, фронтовые песни – это особый пласт нашей культуры, с этими песнями наши отцы, деды, братья шли в бой. Без них, без этих песен, невозможна наша Победа. Они, как и война, в наших генах, мы их поем до сих пор, некоторые – уже более 70 лет. Давайте вспомним то время, вспомним песни, авторов, для этого мы подготовили цикл публикаций «Споемте, друзья!».

Удивительно, но воскресенье 22 июня 1941 года запомнилось всем ярким солнечным днем. На всей огромной территории Советского Союза яркое солнечное воскресное утро. В шесть утра радио Коминтерна отбило камертональным звоном «Широка страна моя родная», но люди Страны Советов еще не знали, что в три часа сорок пять минут бомбили Севастополь, в четыре часа Киев… 22 июня 1941 года. Помните черно-белые кадры кинохроники: немые, сосредоточенные лица людей, замерших у столбов с квадратными ртами громкоговорителей. Объявили.

Но уже 24 июня в газетах «Известия» и «Красная звезда» было напечатано стихотворение Лебедева-Кумача «Священная война»: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» В этот же день, 24 июня, руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски Александров пишет музыку на стихотворение Лебедева-Кумача. 25 июня ансамбль Александрова разучивает песню «Священная война». Сегодня, в наш разболтанный век фальшивых голосов, минусовок и гуттаперчевой музыки, такое трудно представить, но
26 июня 1941 года «Священная война» впервые прозвучала на Белорусском вокзале; под нее эшелоны уходили на фронт. На бойцах новое, со склада обмундирование, вещмешки-сидора, кто-то уже успел получить винтовки, пулеметы, противогазы. Артисты ансамбля Александрова поднимаются на сцену, сколоченную из досок в зале ожидания, забитом до отказа. Людской гомон, шум, гам, плач, слезы расставания, объявления, резкие выкрики команд, вокзальная неразбериха. С первых же тактов песни гул стал смолкать, второй куплет звучал в полной тишине. Встали, слушали стоя, как во время исполнения гимна. В тот день на Белорусском вокзале песня для бойцов, уходящих на фронт, исполнялась пять раз подряд…

«Священная война»… 73 года прошло, а наши чувства не притупились, по-прежнему, услышав «Вставай, страна огромная», мы внутренне подбираемся – Родина в опасности. Василий Иванович Лебедев-Кумач и Александр Васильевич Александров написали самую первую песню о Великой Отечественной войне.

Валерий Шипулин,
 автор и ведущий радиопередачи «Старые мелодии» (г. Севастополь), –  специально для «ТН»

Священная война
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.

Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, – 
Идет война народная,
Священная война!

Как два различных полюса,
Во всем враждебны мы.
За свет и мир мы боремся,
Они – за царство тьмы.
Припев.

Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
Припев.

Не смеют крылья черные
Над Родиной летать,
Поля ее просторные
Не смеет враг топтать!
Припев.

Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Припев.

Пойдем ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой!
Припев.

Встает страна огромная,
Встает на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!