Александр Барсуков, ученик 9-го класса
Итак, я в тюрьме. … Вокруг мрачные каменные стены и полная безнадега. А в голове мысль, которая приходит мне, почему-то на английском: «To be or not to be. That is the question» – быть или не быть?
Дедушка и внук
Впрочем, в последнее время я ловлю себя часто на том, что задумываюсь на чужом языке. Это не удивительно – я, как котенок в воду, брошен в английскую среду – не в тюрьму, а вообще-то в тюрьму, в Тауэр, но здесь-то я нахожусь с целью вдохнуть историю славной Великобритании и более всего – полюбоваться короной Елизаветы II. Увижу ли я ее, эту корону? Мои соотечественники, к тому же еще и сотоварищи по учебе в Surrey University, где мы проходили двухнедельную практику языка, заблудились на бесконечных каменных лестницах, стертых ногами королей, слуг и заключенных Белой башни. Я тоже… Они помчались дальше в поисках выхода, я же присел на широкую ступеньку, и вопрос, который я задал себе по-английски, относился не только к короне Елизаветы…
Быть или не быть, то есть существовать мне на этой земле, предопределено не мною. Аз есмь, и это уже факт. Гамлетовский вопрос пошире, и вдруг впервые я осознал это в отношении самого себя.
Я сижу, прислонившись к холодной шершавой стене, сложив руки на коленях, точно так же, как… дед! Вернее, мой прадед, дедушка Сергей, на фотографиях в семейном альбоме. Таким же помнит его моя детская память. Он сидит на зеленой скамье у своего деревянного дома, спокойно и вразумительно что-то рассказывая мне, я слушаю, открыв рот, а взгляд зацепился за руки – тяжелые, натруженные, спокойные – они врезались в мою зрительную память…
Дед, знал бы ты, где сейчас сидит твой правнук!
Чист перед Родиной
Есть люди обычные, есть везучие, а есть люди, хранимые Богом по жизни, каким и был мой великий предок. Кстати, о предках. Почему я интересуюсь своей генеалогией? Мне это интересно, это помогает мне понять, к чему я должен стремиться. В процессе моего исследования я составил родословное древо, обозначив в нем девять известных мне поколений. Многие не знают и третьего своего колена, а мне известны девять! Каких только имен не встретишь у мужчин этой девятки: Николай, Александр, Демьян, Григорий, Леонтий, Петр, Ефрем, Наум, Сергей, Василий, и это далеко не все, и самое интересное, что все эти имена исконно русские, по крайней мере крепко привившиеся в русской среде. Каждый человек славен по-своему, но мой прадед еще и уникален, и это не просто слова, я знаю, о чем говорю…
Появился на свет Сергей Ефремович Ларин в 1924 году в селе, которое до этого года звалось возвышенно и значительно – Спасское, а в год рождения деда оно было переименовано в Коларово, запечатлев имя болгарского коммуниста-революционера. Я считаю, что село было переименовано напрасно. Понятно, что это было в период советской власти, и все названия стремились сделать коммунистическими. Но как гордо и красиво звучит – Спасское! Точный месяц переименования мне не известен. Но я думаю, что дед родился еще в Спасском, и не случайно в жизни своей спасался он самым невероятным образом от многих напастей. К примеру, брюшной тиф тогда косил всех подряд, выживали единицы, Сережа Ларин среди них. В школе деду пришлось проучиться недолго – четыре года, дальше – другие университеты. К тому времени семья была выслана в Парабель как зажиточная, а деду еще совсем пацаном пришлось с отцом грузить шпалы на баржи – исполинский, титанический труд для взрослого мужика! А может, судьба его будущая требовала такой физической подготовки – впереди были суровые испытания.
В 1943 году ему 19 лет. Чем заняты нынешние его ровесники? Правильно – ищут себя. Кто где. Я вот в свои 14 бегаю по Тауэру, чтобы на королевскую корону поглазеть. В свои 19 Сергей оказывается в самом страшном на то время месте – страна воюет, и он участвует в битве на Орловско-Курской дуге. Велики там были человеческие потери, но Богом хранимый дед уцелел, чтобы подвергнуться еще более чудовищным испытаниям – он попал в окружение под Житомиром и был взят в немецкий плен.
География его перемещений в плену невообразима – Житомир, Бердичев, Славуты, Львов, Варшава, Торн, Восточная Пруссия, Польша, Чехословакия. …Один концлагерь сменялся другим. Перемещения порой проходили в режиме, который выдерживали единицы – истощенным, полураздетым людям нужно было бегом преодолеть расстояние в 45 километров из одного пункта в другой. Беспощадные голод, холод, унижения, безысходность – и все это до мая 1945 года, когда пришло освобождение. Особый отдел, который жестоко карал военнопленных за сам факт пленения, не нашел за дедом никакой вины перед Родиной. Он был чист и служил в Красной армии до 1947 года.
По пути в Лондон я, его правнук, пролетел по воздуху над всем его горьким подневольным путем, попивая колу в самолете. …Слушай, дед, а ведь если бы не твоя крепкая русская сила, выдержка твоя и правда твоя, где бы я сейчас был? Да не было бы меня вовсе!
Последний дужник области
Не согнули в дугу моего прадеда Сергея Ефремовича ни тяжелое детство, ни жестокая война. Кстати, о дугах. Главным ремеслом его жизни оказалось – дуги гнуть. Этим он и прославился. А свою первую дугу изладил он в 15 лет.
Вернувшись с военной службы в Коларово, дед обзавелся семьей, в браке родилось семеро детей, затем внуки и правнуки. Освоил множество специальностей, работал пчеловодом, столяром, плотником, после чего вышел на пенсию. Дуги он гнул с 1950 года, а как вышел на пенсию, дуги стали основным занятием. Как говорили люди: «Это его дело!» Дело, передаваемое из поколения в поколение по мужской линии. Ведь еще дед и отец моего прадеда владели этой уникальной профессией. Дед делал товар на совесть. Он изготовлял дуги не столько для продажи, сколько для души. Он становился все более знаменитым, его товар имел все больший спрос. Томская киностудия снимала о деде фильм, а также немцы и французы интересовались судьбой «старого мастера».
К 80-м годам прошлого столетия Сергей Ефремович Ларин остался последним дужником в Томской области. Кроме дуг ладил мастер еще и сани, и телеги, и прочее, ведь не зря звали его столяром шестого разряда. Подеревщик – так красиво и точно называли его. К слову сказать, когда он воевал, успевал еще всей роте сапоги чинить. Настоящий универсал!
Узнал «Правду»
Чего я только не повидал за две недели в Англии! В Тауэре – шпаги, доспехи, военную амуницию королей и королев Англии с XI века. Кроме практики языка в Суррейском университете в нашу задачу входило знакомство с достопримечательностями и культурой британской нации. Многое впечатляло, но автомобильные дороги… Хоть яйцо кати! И вот только после этого я всерьез задумался об уникальном дедовом промысле, о тех самых дугах, которые он гнул. Дороги – известная российская проблема. А что такое дуга? Согласно словарю, в который я заглянул, это «часть конской упряжи, представляющая собой согнутый ствол дерева, который используется для прикрепления оглобель к хомуту. Является истинно русским изобретением, сохранявшим плечи верных лошадей». Иными словами, амортизатор. И не случайно на пути Московского тракта – крупного торгового пути, идущего из Москвы на Дальний Восток, возникло и долгое время существовало трудовое племя дужников. И в нашей Томской области, на гербе которой запечатлен конь, последним дужником, изготовлявшим свои изделия из прибрежного тальника, был мой прадед. И дуги его были не только частью упряжи, это еще была и красота, ибо он сам расписывал яркими красками лаковую плоть дерева белыми ромашками, алыми гроздями рябины под зеленой веткой… Я читал об этом в сохранившихся вырезках из центральной советской газеты «Правда», в путеводителе по Томской области, а главное – видел эту чудо-красоту своими глазами и присутствовал при ее рождении. Часть этой красоты до сих пор висит под навесом в дедовом доме. Часть определили в музей.
Ненатуральная улыбка
Одно из занятий по овладению английской речью было построено таким образом, что озвучивались гимны разных стран, представители которых присутствовали, – итальянский, немецкий, чилийский, французский… При звуках гимна своей страны ребята замолкали, некоторые даже подпевали. Зазвучал наш гимн, и мы, шестеро лоботрясов из России, кто-то захихикал, кто-то откровенно заржал. Чего греха таить, я тоже повел себя не самым подобающим образом. Это было в самом начале занятий.
А еще мы, как типичные русские люди, отнеслись с пренебрежением к местным обычаям: не здоровались, как все, и почти не улыбались. На третий день, на завтраке подошла ко мне девочка, чилийка, и спрашивает: «Are you from Russia?» (Ты из России?) Я не нашелся что ответить, кроме как: «Yes!», но поинтересовался: «How do you know about this?» (Откуда ты знаешь?), она, засмеявшись, ответила: «You’re always sad and you never say: hello!» (Ты вечно грустный и никогда не говоришь «привет!»). На том и разошлись.
Я, рассказав о произошедшем ребятам и нашему руководителю, подумал: «А может, все-таки стоит?» И следующий день начался с улыбок, которые не сходили с наших радостных физиономий в течение всего дня. Но не тут-то было: через несколько дней проявления нашей любезности подошла ко мне другая девушка и спрашивает: «Are you from Russia?» (Ты из России?), я с широкой улыбкой отвечаю ей уже закрепившейся в моем лексиконе фразой: «Yes, but how do you know about this?» (Да, но как ты догадалась?), она, посмотрев мне в глаза, говорит: «Sorry, but your smile isn’t natural» (Прости, но улыбка у тебя ненатуральная). «И чего мне теперь делать, – подумал я. – Улыбаться мне или не улыбаться?»
А что касается короны Елизаветы?II, бог с ней, с этой короной. Может, и к лучшему, что я ее не увидел, закружившись и заплутав в коридорах Тауэра. Иначе бы и не задумался, и деда не вспомнил. Главное – в жизни не заплутать.
Правда, дед?
