Противоположные прогнозы о росте – спаде общественного протестного движения, как ни странно, 24 декабря получили полное подтверждение. Правы оказались аналитики, которые предсказывали сокращение числа митингующих, но правы оказались и те, кто предрекал обратное.
Парадокс объясняется тем, что никто не дифференцировал прогнозы по Москве и провинции. А 24 декабря четко показало: в Москве массовость акции протеста серьезно возросла, а в нестоличных городах так же снизилась. Томск тому яркий пример. Если 10 декабря университетский город вошел в пятерку лидеров по числу пикетчиков в расчете на 100 тысяч населения, то 24–го на митинг пришло втрое меньше людей. И подобная динамика характерна для всех городов, в том числе и соседнего Новосибирска, презентующего себя столицей Сибири. А в реальной столице тем временем число митингующих выросло, по данным организаторов, на треть – с 80 тыс. до 120, по данным ГУВД Москвы – с 25 до 30 тыс.
Чем объяснить такой разнонаправленный вектор и что это нам может прояснить?
Считаю, главной причиной спада протестного движения в провинции является то, что во многих регионах местные власти в силу ряда факторов (более близкие и регулярные контакты, бо’льшая общность проблем и т.д.) менее отстали от общества, нежели федеральные власти. И в то же время провинциальная оппозиция всех сортов – от парламентской до внесистемной – оторвалась от запросов общества гораздо сильнее отставания такого же спектра столичной оппозиции.
Думаю, лучше всего этот разрыв охарактеризовала на Новособорной 24-го моя молодая коллега:
– Эти сволочи украли мой хипстерский протест! – огорченно и раздраженно оценила она оппозицию после какого-то по счету выступления давно примелькавшегося оратора и добавила: – Вот вы говорите, что молодежи сегодня мало, а вы заметили, что студенты подходили и, услышав ВОТ ТАКОЕ, сразу уходили?
Не знаю, насколько это явление было массовым, но оно действительно имело место. В итоге общее лицо участников митинга стало более возрастным. И, несмотря на весомое присутствие людей среднего возраста, то есть экономически активных и ответственных, нередко возникало унылое ощущение давно навязшей в зубах тусовки одних и тех же записных протестантов.
Я автоматически попытался поспорить с коллегой, сказав, отчасти переходя на молодежный сленг, что на общегражданском митинге надо терпимее относиться друг к другу, в том числе и к политическим лузерам. Но, говоря это, чувствовал свою неубедительность. Потому что трибунные речи терзали тупой пилой мои 47-летние уши. И я мог только попытаться представить, насколько многие люди с крыльца СФТИ мучили слуховые и зрительные органы чувств хипстеров в широком смысле этого слова – молодых и творческих представителей среднего класса.
Словом, для новых протестующих коряво-патетический лексикон провинциальных «рэволюционэров» эстетически так же чужероден, как брутальная и одновременно декларативная, не попадающая в новую атмосферу страны риторика власти.
Больше того, как показали московские митинги, современный протест плохо принимает даже более добротный, но традиционный политический язык федеральной оппозиции, замешанной куда покруче местечковой. Здесь показателен по стилю и содержанию лозунг митинга на Болотной: «Мы голосовали не за этих сволочей, мы голосовали за других сволочей». После первой половины фразы – значок одной партии, после второй части – остальных.
Но, несмотря на столь ярко выраженный протест, ни власть, ни оппозиция упорно не понимают своих стилистических, то есть сущностных разногласий с новым запросом активной части общества. За долгие годы, что оппозиция и власть провели в своих резервациях (в первом случае вынужденно, во втором – добровольно), немудрено потерять ощущение современного гражданского языка и уж тем более способность немного выучить его. И потому сегодня одни никак не врубаются, что их фразеология про рабскую пахоту на галерах модернизационный класс уже не цепляет, а даже совсем наоборот. А другие совсем не въезжают, что когда они на митингах смешивают теплое с мягким, требуя разом – и тем самым уравнивая – ниспровержения кровавого режима и севрюжины с хреном, то хипстеры уже не ведутся, а креативно матерятся.
И в продвинутых провинциях типа Томска эти стилистические древности гротескно острее, чем в столице. Потому что местные власти голоса на выборах считали не по-кавказски и на экраны теликов с бадминтонными ракетками не выходили, а местечковые оппозиционеры 31-е числа на диванах в тапочках проводили и головы под дубинки ОМОНа не подставляли.
Итак, активная часть общества требует новых и внятно сформулированных правил общественно-политической жизни. А ответа пока нет. И, как показала практика, на митингах, равно как и на официальных съездах, новые наречия, то есть новые смыслы, не рождаются. К тому же сегодня времени на написание хотя бы черновика книги перемен у организаторов митингов и съездов осталось фиг да маленько. И, что еще хуже, нет понимания, что главное содержание классической Книги перемен – идея постоянной изменчивости.
