Архив метки: Литература

Владимир Крюков о любви к университету вопреки всему и нечаянному покорению Петербурга

kw-2015Если бы молодой поэт Владимир Крюков знал, что дружба с этими парнями доведет его до разбора полетов в Комитете госбезопасности… Все равно поступил бы точно так же. Новые знакомые грешили тем, что почитывали сам­издат и тамиздат. Владимир от приятелей не отставал: проглотил произведения запрещенных ­Набокова, Солженицына, Платонова, «Собачье сердце» Булгакова.

– Я прекрасно понимал, чем для меня это может обернуться. Оно, собственно, и обернулось: вылетел из районной газеты, куда накануне удачно устроился, – вспоминает Владимир Крюков. – Но я сказал себе: «Черт возьми, Вова, ты – взрослый человек. Вправе читать то, что хочешь, и делать свои выводы. И не надо бояться! Не сгноят же тебя в лагерях за книги».

В этом и свободомыслие, свойственное Крюкову, и его неподдельный интерес к жизни, и непроходящая любовь к своему делу.

Дрова для вдохновения

– Только прошу вас, не величайте меня поэтом в статье, – договаривается «на берегу» Владимир Михайлович.

Никакого кокетства в такой просьбе нет. Владимир Крюков убежден: не каждый имеет право называть себя поэтом. Слишком большую ответственность подразумевает это слово. И предпочитает по отношению к себе более нейтральное – литератор.

Зато в признании Крюкову не отказывают столичные издания. Однажды Владимир Михайлович отправил свои стихи в питерский литературно-художественный журнал «Звезда». Мало рассчитывал на удачу, но их напечатали. Потом отправил еще пять стихо­творений. Снова получил положительный ответ – два из них приняли.

– Тогда я совсем обнаглел и написал в редакцию: «Один стих слабенький, согласен. Но другие два, по-моему, достойны внимания». На что получил ответ: «Дерзите, Владимир Михайлович! Мы поэтов из провинции печатаем крайне редко, а ваше творчество нам полюбилось», – со смехом рассказывает Крюков.

Потом еще были журналы «Москва», «Знамя» и «Литературная учеба», публиковавшие его рассказы. А вот бывать в столице Владимир Михайлович не любит. Оказываясь время от времени там по делам, он старается побыстрее с ними расквитаться. И с облегчением выдыхает, когда самолет приземляется в родном аэропорту. Столица не прельщала его даже в годы отчаянной юности, когда хотелось покорить весь мир.

– В Москве возможностей во весь голос заявить о себе, конечно же, больше, – размышляет Владимир Михайлович. – Но я прекрасно понимал: чтобы там пробиться, нужно обладать настойчивостью, хваткой, даже некоторой наглостью. А я этих качеств лишен напрочь.

И еще ему нравится жить вдали от городской суеты. По этой причине так и не перебрался в Томск из Тимирязева, где вырос и окончил школу. Там у литератора свой дом. Читай: свое личное пространство.

– Выхожу утром на крыльцо – вокруг природа, свежий воздух, тишина. Приветствую дятла – он прилетает на одну и ту же сосну и упорно долбит ее уже который месяц. Умываюсь ледяной водой из умывальника до тех пор, пока она не замерзает. Уже не представляю свою жизнь без этих приятных мелочей.

Он всегда любил топить печь, с упоением колол дрова. Эти бытовые мелочи вдохновляли на написание стихов.

За журнал ответил

На творческой встрече с учениками родной тимирязевской школы одна девчушка поставила Крюкова в тупик. Спросила: когда вы впервые почувствовали свой голос? Владимир Михайлович взял минутную паузу, чтобы обдумать неожиданный вопрос. Вот когда он понял, что хочет писать стихи, помнит отлично. На поэзию восьмиклассника Володьку потянуло во время более чем будничного занятия – копал с семьей картошку. Выпрямился, чтобы отдохнула затекшая спина, и увидел потрясшую его картину: заходящее солнце нырнуло за горизонт, и оттуда повалил дым.

Никакой мистики здесь не было. Люди на соседнем картофельном поле развели в этот момент костер. Совпадение получилось эффектным. Володя обернулся по сторонам – хотел посмотреть, какое впечатление произвела на окружающих эта сцена. Но никто ничего не заметил. Тогда он решил: буду писать стихи и рассказывать в них про красоту природы.

Так до конца школы и остался единственным лириком в классе. Поголовно все ровесники собирались в технари. Только этим Крюков и отличался от одноклассников. В остальном был обычным пацаном: играл в волейбол, плавал почти по первому разряду.

А вот «голос прорезался» (любимое выражение Владимира Михайловича) на третьем курсе ТГУ. Долго начинающий поэт оставался в стороне от факультетской традиции, когда ребята по кругу читали стихотворения собственного сочинения. Пока не сказал себе: «Хватит тушеваться. Пишешь стихи, значит, выходи на публику».

В 2008 году Владимир Крюков получил медаль «За заслуги перед Томским государственным университетом». Из всех наград, среди которых есть областные и министерские, эта греет душу больше других.

– Я очень люблю наш университет за его атмосферу, преподавателей, традиции. Несмотря на то что меня из него пнули, – улыбается литератор.

Однокурсник Крюкова выпускал рукописный журнал. Крамолы там не было. Зато имелось расписание вещания вражеских радиостанций – BBC и «Голоса Америки». И коллаж: авто с полуобнаженной девушкой на капоте. Журнальчик гулял по университетскому общежитию. Потом оказался не в тех руках. Владимир и его приятель попали под раздачу.

– На таком факультете (неспроста историко-филологический в кулуарах называли идеологическим. – Прим. ред.) не место ребятам, которые не проявили бдительность и не пресекли вредную инициативу, – было сказано парням.

Владимир не сдержался, назвал вещи своими именами:

– Я, по-вашему, должен был настучать на однокурсника?

За что был благополучно отчислен. Декан, мудрый человек, сказал тогда Крюкову: «Не переживай. Поработаешь год-полтора и восстановишься». Так оно и вышло.

Когда Раскольников раскололся

Чтобы не терять времени зря, Владимир Михайлович уехал в деревню Татьяновку учителем литературы. Его родное Тимирязево хоть и поселок, но все-таки городского типа. А здесь в каждом дворе гуси кричат, коровы по улицам ходят, грязь такая, что трактора буксуют. Но обиды на судьбу у молодого человека не было: «Деревенские люди живут в таких условиях, а я чем лучше?»

Педагогический процесс так затянул парня, что после окончания вуза он вернулся в Шегарский район, теперь уже в школу села Монастырка. Владимир Михайлович до сих пор жалеет, что в силу объективных причин пришлось расстаться с учительством.

Профессий в жизни Крюкова было немало. Писательский труд, увы, не всегда может прокормить. А он никогда не был белоручкой. В разные годы трудился корреспондентом газеты Западно-Сибирского пароходства, сторожем, инженером в бюро научно-технической информации, механиком телетранслятора в Тегульдете, руководил областным литературным объединением «Томь». Даже довелось поработать на зоне – в школе колонии строгого режима. С улыбкой вспоминает урок литературы, на котором читал «Преступление и наказание». Один заключенный особенно оживленно слушал учителя, аж на месте ерзал. Владимир Михайлович не без удовольствия подумал: «Надо же, как Достоевский пронял парня!» После урока тот подлетел к Крюкову: «Вы мне скажите, раскололся Раскольников в итоге?» Услышав утвердительный ответ, почему-то выдохнул с облегчением. На следующем уроке парень уже был к Достоевскому равнодушен.

«Не хочу быть куликом»

Владимир Крюков живет полноценной творческой жизнью. Не только писательской. Его очерки, родившиеся после путешествий по миру, с удовольствием публикуют местные издания, в том числе и «ТН». Он охотно подключился к региональному проекту «Знай наших – читай наших!», призванному популяризировать творчество местных писателей среди томичей.

– Не хочу быть куликом, который хвалит свое болото, но литература, родившаяся на территории Томской области в начале?XX века, – сильная, яркая, высокого художественного уровня, – поясняет Владимир Михайлович. – Томичи, как показывает жизнь, мало с ней знакомы. Это связано не с тем, что люди не воспринимают всерьез местную литературу – сейчас в принципе мало читают. Даже петербуржцы этим грешат.

Владимир Крюков для своих творческих встреч в рамках проекта выбрал произведения Марии Халфиной и Дмитрия Колупаева. С ними он был знаком лично. На недавней встрече со школьниками так подробно и вкусно рассказывал им про книги этих авторов, что в очередную встречу классный руководитель порадовал Крюкова: «Вы не поверите, читают Халфину и Колупаева!»

Владимир Михайлович, что называется, ставит себе зачет. Ему нравится жить, творить и работать только в Томской области. Когда кто-то при его содействии заражается любовью и гордостью за это лучшее место на земле, поэт и писатель Крюков понимает: он делает свое дело не зря.

Валерий Уйманов представил новое издание своих книг о политических репрессиях

Какими бы трагическими ни были страницы нашей истории, мы должны знать все. Ведь это наша история. Эта мысль постоянно звучала в малом конференц-зале Научной библиотеки ТГУ на презентации нового издания книг Валерия Уйманова «Боль людская» и «Ликвидация и реабилитация». В них изложены материалы многолетних исследований автора о непростой и до сих пор недостаточно изученной теме политических репрессий на территории Западной Сибири и Томской области.

Кто виноват в массовом истреблении множества невинных людей в довоенные годы – руководство страны, местные власти, идеология или сами люди? Попытка честно ответить на эти вопросы привела Валерия Уйманова к поиску информации в архивах и на многочисленных встречах с людьми – родными и близкими пострадавших. В результате уже четверть века появляются его книги. Причем они стали одними из первых в стране по этой тематике. Искать приходилось по отрывочным и далеко не полным архивным источникам. Кропотливый поиск привел к появлению пяти публикаций книги памяти «Боль людская». Теперь в ее новом издании представлен пофамильный список и информация о более чем 20 тысячах человек.

Вторая книга ученого «Ликвидация и реабилитация» – солидное академическое издание. В ней рассматривается политика советского государства по уничтожению потенциальных противников большевистского строя на территории Западно-Сибирского региона – бывших белых офицеров и старых специалистов, духовенства, бывших врагов в годы революции – эсеров, меньшевиков. Отдельные главы посвящены системе наказаний, а также вопросам реабилитации жертв политических репрессий.

Главной причиной появления книг автор назвал торжество исторической памяти.

– Мы не должны быть Иванами, не помнящими родства. Мы должны знать правду во всей ее объективности, какой бы страшной она ни была, – считает Валерий Уйманов.

Презентация вызвала большой интерес среди ученых-историков, архивистов, депутатов, представителей политических партий и общественных организаций. В зале развернулась дискуссия: ее участники говорили не только о своем отношении к новым книгам, но и делились личными воспоминаниями. Увы, описываемые тяжелые процессы затронули много семей. О судьбе и поиске правды о своих родных рассказывали томские профессора Лев Пичурин, Людмила Чиндина и Юрий Куперт.

Острую полемику до сих пор вызывают вопросы о количестве репрессированных, личной роли руководителей страны, местах захоронений, о злодеяниях карательных органов. По мнению собравшихся, работы по восстановлению истины еще предостаточно. Но результаты уже есть. Книги ученого не только закрепляют память, но и помогают отдать долг уважения и скорби невинно погибшим. Процесс реабилитации идет в душах томичей: в Бакчаре устанавливают поклонный крест в память о восстании спецпереселенцев, в Подгорном ставят камень скорби сосланным, в Колпашеве уже утвержден эскиз памятника жертвам репрессий.

Рецензия на сборник стихов «Белый свет» Владимира Крюкова

Крюков

Лауреатом Губернаторской  литературной премии  2016 года в номинации «Поэзия» стал  Владимир Крюков. Решение жюри  было единодушным.  А вердикт  вынесли   авторитетные  литераторы  сибирского региона – поэты  и прозаики  из Омска, Кемерова, Барнаула и Новосибирска.  

Вот что написал в обоснование своего выбора член Высшего творческого совета  Союза писателей России, поэт из Омска Юрий Перминов: «На мой взгляд, из всех, представленных на премию в этом году книг, именно в книге Владимира Крюкова  «Белый свет» более всего заметно «удесятеренное чувство жизни», о котором говорил ещё Александр Блок».

Книгу «Белый свет» можно приобрести в магазине «Букинист» и в областном Доме искусств (ул. Шишкова, 10).

Поднять с листа строку…

Рецензия на сборник стихов «Белый свет» Владимира Крюкова 2017 г.

ankudinov
Геннадий Анкудинов, Написал 14 пьес. В 2015 г. стал дипломантом международного драматургического конкурса Лито/Драма организованного Литературным Институтом им. М. Горького. В декабре 2015 года принят в Союз писателей России.

По привычке не стал читать книгу  сразу. Захотелось, не заглядывая внутрь, пофантазировать, что ожидает впереди. То, что это будут профессионально «сделанные» стихи, не сомневался. Но хотелось после прочтения поэтического сборника уважаемого мною поэта позаимствовать у него мудрости, с  его подачи испытать  щемящее чувство любви. Поностальгировать о прошлом. Словом,  окунуться вместе с ним в таинства настоящей поэзии! Неожиданно выстроился ассоциативный ряд с фотоальбомом. Что в нем? Наугад открыв сборник стихов, читаю первые строки стихотворения: «Фотографии в школьном альбоме…» Ну, не мистика ли?! Да и содержание его сразу же западает в душу. 

…Но однажды большая страна

Луговая, речная, лесная –

Встанет в раму родного окна…

Вроде ничего особенного, автор не сообщил. Да и слова незамысловатые, а какой глубины смысл в них! Целая философия о прожитой жизни.

Начав читать с первой страницы, но не дойдя и до середины, заметил, что лежащий передо мной лист оказался испещрен пометками. Так поступаю, чтобы не портить книгу. Помечаю для себя как сильные стороны, так и слабые. Не прочитал и половины, а уже надо брать новый лист. Столь радужных впечатлений от прочитанного, давно не доверял бумаге. Разве б смог не настоящий поэт, подметить такое?

…И струился жёлтым ручьём

Зверобой средь зелёного луга.

Или поэт «средней руки» сказал бы так выразительно об этом?

В паскудную хмурую рань

Под небом сырым и тяжелым

Уже не деревья, а рвань

В раздумье стоят невеселом…

Это строки из стихотворения «Офорт», оно о любви к России. Не пафосное, а глубоко искреннее, как впрочем, всё, о чем бы ни писал В. Крюков. О  Родине, о любви к родной природе, о человеческих взаимоотношениях.

Вот трогательное стихотворение о неожиданной встрече спустя много лет двух некогда любящих сердец, с великолепнейшей концовкой!

…Ну, конечно, конечно,

В этом-то всё и дело:

Ты прижималась к сердцу,

Я обнимал тело.

А вот совсем другое – ироничное, даже  пропитанное сарказмом к особам женского рода, обличенным властью:

Да, бессмертнее нет их

ни в каких шамбалах –

этих баб кабинетных

при столах и делах…

Везде свой подтекст. Причем такой, что поражаешься поэтическому дару! И лучшее подтверждение вышесказанному отрывок из стихотворения «Прощание славянки»: 

…И я хочу хотя бы раз суметь

Поднять с листа строку такой чеканки,

Какую знает полковая медь,

Когда звучит «Прощание славянки.

Разве это не напутственное слово, настоящего Мастера пера всей пишущей братии?! Лично мне кажется, каждому из нас,  причастных к литературной деятельности, надо стремиться к этому. Согласен: планка установлена очень высоко, но ниже –  нельзя!

Не могу удержаться, приведу целиком стихотворение, в котором есть всё: смысл, подтекст, образ…

***
Эти на солнце горящие льдины
В праздник нечаянный кто обратил?
Неповторимые все до единой,
Кто их так вырезал, позолотил?

Боже, спасибо, что мне удаётся
Всё, что Тобою даруемо, брать.
Пусть словно рамка в руках лозоходца,
Сердце в груди продолжает играть.

И, может быть, я один из немногих,
Кто увидал на крутом берегу
Не тополя, а разбитые ноги
Старых слонов, что увязли в снегу. 

В предпоследней строке, правда слово «разбитые» режет слух. Я бы в качестве эпитета, скорее всего,  взял «массивные» или «отёкшие», но не в этом суть. Главное то, что не каждому из нас дано увидеть необычное в обычном. Владимиру Крюкову с Божьей помощью это удаётся. Поэтому и поражают его зарисовки природы с перекликающейся темой любви. Разве можно остаться равнодушным к строкам:

Всё вокруг – красота и мечта. 

И чего нам ещё пожелать?..

Наверняка это чудесное стихотворение впоследствии станет романсом. Музыкальность – неотъемлемая часть его поэзии. Есть, у него строки, которые сразу ложатся на душу. А раз так, почему бы им не стать песнями?

В моём бревенчатом дому

трещат поленья… 

Привожу в качестве примера одно, а такого поэтического материала в сборнике не на один десяток песен найдётся.   

Приведу отрывок ещё одного прекрасного стихотворения:

…Там оснеженная Галатея
поразвесила тонкую вязь,  
что на солнце блестит золотея,  
осыпается серебрясь. 

Не правда ли, здорово!

И ещё вызывает мой восторг при чтении стихов В. Крюкова несомненно то, что читая некоторые из них, ловишь себя на мысли, что они твои, написаны про тебя. Что ты со всем, о чём поведано в стихотворение, соглашаешься на сто процентов. 

Ну давай же, память, разматывай

Свиток свой, покажи дары… 

Зацепить за живое своим творчеством – разве не в этом прелесть настоящего искусства? Такое мало кому удавалось и удаётся. Это удел избранных поэтов, и наш автор явно в их числе.

Хочется затронуть ещё одну замечательную сторону поэзии Владимира Крюкова, которую он сам и наметил. Так,  в одном из стихотворений я вычитал у него упоминание о хореях и ямбах. Тут же захотелось проверить Владимира Михайловича на разнообразие применяемых им поэтических форм. Ещё А. С. Пушкин говаривал, что ямб ему изрядно надоел. Хотя многие из современных поэтов другого стихотворного размера и не знают. Разбив первую строфу из этого стихотворения (про хореи и ямбы) на ударные слоги, получил амфибрахий!  Перечитываю стихотворение,  находящееся рядом: анапест. Нашёл и ямб, и  дактиль. А вот с хореем не повезло. Возможно, в сборнике и есть стихи,  написанные в этом размере, но не это главное! Главное, что в книге представлен весь спектр поэтической речи.

Разнообразен рисунок стиха, интересны и своеобразны рифмы: ночью – беспорочен, неминучей – случай, дребезжало — ни жалоб, святцы – распрямляться…

Сильная концовка – это несомненно, визитная карточка поэзии В. Крюкова. Она может быть неожиданной, как например,  в стихотворении «В промытом небе – хлопья пены, день свеж и юн…».  Настраиваешься на зарисовку родной природы. А дочитав, восхищаешься тонким поворотом темы. Говоря о чистом листе бумаги на столе, поведать такое: 

…Но лист уже в союзе с ветром –
Он сам не свой,
Ему так хочется на ветку
И – стать листвой!

Не зря автор сборника «Белый свет», состоящего из двух частей, первую так и озаглавил: «Стать листвой». Браво! Какой бы ни была концовка стихотворений Владимира Крюкова, пусть иногда вполне предсказуемой, всё равно она будет как бы «с третьим словом», не произнесённым вслух, но ощущаемым на подсознательном уровне. А это уже на простое мастерство по деланию стихов не спишешь. Здесь талант нужен! Кстати, можно поспорить с поэтом, утверждающим в одном из своих стихотворений:

Ничего от меня не останется.
Да и ладно. Довольно того:
Было жизни знобящее таинство,
Повседневное волшебство…

Останется, ещё как останется, дорогой Владимир Михайлович! Ибо сказано на странице 76 «Vita brevis, ars longa», что с латинского переводится, как: «Жизнь коротка, искусство вечно!» Да и шестью страницами ранее есть интересное заключение самого автора:

…Жизнь задумана как восхожденье,

а не так себе променад.

Лучше не скажешь! Так что остаётся только порадоваться за нашего современника, чья известность давно перешагнула границы не только области, но и России!

Писатель Леонид Юзефович погулял по Новособорной

yuzefovich2

Владимир Крюков

Интересное дело: общение вживую с писателем, автором прочитанных тобой книг. Да еще если это писатель из любимых. Не без волнения отправлялся я на встречу с Леонидом Юзефовичем. Это поистине счастливый случай. Но я знаю, кому должен сказать слова благодарности.

Анастасия Губайдуллина, доцент кафедры истории литературы ХХ века Томского государственного университета, давно надеялась залучить Юзефовича в наш город. Ей хотелось, чтобы студенты, которые занимаются по специальности «литературное творчество», пообщались с большим российским писателем. Но все как-то не склеивалось. И вот, узнав, что Юзефович едет в Новосибирск, где будет читать текст Тотального диктанта, она сумела изменить его маршрут, сделать так, чтобы он пролег через Томск.

Мне нравится писатель Леонид Юзефович. И этой статьей я хочу умножить число его читателей.

Мне нравится, что писательский путь его не был накатанным и торным. Он идет своей тропой. До недавней поры совмещал занятия литературой с учительством в школе. Ранние вещи переиздавать не собирается. Его позиция выверена, его главная тема определена. Далее я говорю о своем восприятии  (можете со мной не соглашаться). Юзефович создал себе имя  историческими, документальными повествованиями.  Их героями стали люди проигравшие, побежденные.  Люди из недавней истории, из Гражданской войны. Это барон  Унгерн-Штернберг («Самодержец пустыни»), это генерал Анатолий Пепеляев («Зимняя дорога»). В недавней советской литературе они были бы написаны безжалостным пером как ничтожества, пытавшиеся помешать триумфальному бегу колесницы истории и раздавленные ею.

На «Самодержца пустыни» в начале 1990-х обратил мое внимание  друг Андрей, этнограф, ныне покойный, заметив, что появился у нас замечательный писатель, знающий материал и напрочь лишенный желания раздавать оценки.  По-моему, этот роман и принес  автору известность в широком кругу настоящих требовательных читателей.

Мне жаль, что Андрей не прочтет уже «Зимнюю дорогу», герой которой вообще родился и провел часть жизни  в Томске. Книга  рассказывает об одном эпизоде Гражданской войны (1922–1923 годы) – походе Сибирской добровольческой дружины во главе с генералом Пепеляевым на выручку (как он полагал) восставшим против советской власти в Якутии, чтобы помочь им установить народовластие. Во время перехода дружине Пепеляева преграждает путь отряд красного командира Ивана Строда. Так начинается легендарное 18-дневное противостояние. В нем – ужас и бессмыслица любой гражданской войны, когда в разных лагерях нередко оказываются достойные люди.

В 2016 году за этот роман Юзефович был удостоен первой премии конкурса «Большая книга».

yuzefovich

Аудитория на первом этаже университетского корпуса  с трудом вместила всех желающих услышать Леонида Юзефовича. Потому что кроме студентов Анастасия по доброте своей оповестила филологов и историков, в разную пору окончивших родной университет.

В некотором прологе Леонид Абрамович, обращаясь к молодым людям, рассказал восточную притчу, которая, на его взгляд, имеет отношение к писательскому делу.

–  «Что труднее всего нарисовать?» – спросили художника. И он, подумав, ответил: «Собак и лошадей».  «А легче всего?» – «Призраки умерших». В чем  смысл этой притчи? Я думаю, в том, что придумать гораздо легче, чем хоть как-то воссоздать окружающую реальность. Это я говорю, нисколько не умаляя заслуги великих выдумщиков.

– Но у молодых мало опыта, чтобы о чем-то свидетельствовать.

– Вы знаете, это и так, и не так. Вот я прочел недавно рассказ молодого автора, девушки, о том, как ей купили в детстве оранжевый хулахуп, и она, пробираясь в метели, его потеряла. И она ищет, и парнишка безуспешно пытается ей помочь. Ну, казалось бы, что тут особенного, а читаешь с пониманием и сопереживанием. Какой-то человеческий  опыт всегда есть, и у каждого он уникален. А далее – задача писателя, дело его вкуса – выбрать из этого опыта то, что может стать рассказом, повестью, вычеркнуть что-то из уже написанного.

Юзефович скромно обозначил  себя как рассказчика историй в противоположность художнику  слова. «Мне неинтересна словесная вязь», – сказал он.

Тогда я  рассказал Леониду Абрамовичу такой эпизод из жизни. Живет в Германии мой бывший ученик. И в нашей электронной переписке я некоторым образом направляю его чтение. Послал ему роман Юзефовича «Журавли и карлики». На  какое-то время контакт у нас прервался. И вот Юра пишет мне: «Что-то от вас ничего нового, так что пришлось перечитать «Журавлей и карликов», благо такую хорошую прозу можно перечитывать».

Писатель поблагодарил меня за сообщение, а моего ученика – за высокую оценку литературных достоинств романа. И ведь мы с учеником  тут не одиноки. Роман стал победителем конкурса «Большая книга» в 2009 году.

Спросили и не могли не спросить об авторской позиции в последнем романе «Зимняя дорога». Можно ли сохранить беспристрастность в повествовании о Гражданской войне?

– Мой друг, писатель Владимир Медведев как-то сказал: «В прошлое нужно внимательно всматриваться, а не вперять в него укоризненный взор». Вот это  определяет мой подход к материалу.  Я  старался  вообще поменьше в книге что-то объяснять, а просто рассказывать.  Не осудить или возвысить, а понять человека, если он того заслуживает.  И вполне нормально чисто по-человечески сочувствовать проигравшим. С годами начинаешь понимать, что хорошие люди есть по обе стороны баррикад. Вообще, человек изначально одинок и уже поэтому заслуживает сочувствия.

– Кого вы выделяете из писателей-современников?

– Мне кажется, лучшие рассказчики в современной российской литературе – это Алексей Иванов и Захар Прилепин.

– Что отличает историка от исторического писателя?

– Академический историк почти не позволяет себе эмоций. Я не аналитик, мой интеллект эмоциональный. И еще мне представляется, что локальная история часто передает дух времени лучше, чем масштабная монография.

Что успел увидеть Леонид Юзефович в Томске? Погулял в сквере на Новособорной площади. Постоял  у дома на улице Кузнецова, 18. Здесь в конце XIX  века жила семья Пепеляевых.

В разных странах существуют символические могилы, не содержащие погребения и сооруженные в память человека, умершего (или погибшего) в другом месте. Есть такая и в Томске. На плите имена генерал-лейтенанта Николая Михайловича Пепеляева, который командовал 42-м томским стрелковым полком,  и его  сына Анатолия Николаевича Пепеляева, белого генерала.  Побывал  писатель  и  на этом месте.

Уверен, что фильмы по сценариям Юзефовича как раз  видели многие:  «Сыщик петербургской полиции», «Гибель империи», «Казароза», «Серебряный самурай». Эти фильмы отличает крепкая драматургия, напряженный сюжет.  Теперь совершите следующий шаг – откройте книги Леонида Юзефовича.

 

Литературное наследие томичей пришло в школы

Владимир Крюков

chitaj-nashih

В минувший год – Год литературы – нам удалось воплотить в жизнь большой проект, который поддержала администрация области и лично губернатор Сергей Жвачкин. Вышли в свет девять томов «Томской классики» – издания, куда вошли романы и повести авторов, прославивших нашу область на всю Россию.

Эти книги заняли свое место на полках городских и поселковых библиотек. Но ведь главное их назначение – не на полках стоять, а быть востребованными. Да, мы знаем: читают нынче плохо. Значит, читательский интерес нужно как-то подогреть. Задача большая, и решать ее предстоит на разных уровнях. Хочу рассказать лишь об одном подходе к этому делу.

В областном Доме искусств родилась идея приобщения к томской классике самых юных читателей, то есть школьников. Директор Дома искусств Ольга Ильина и председатель областной писательской организации Геннадий Скарлыгин решили, что сподвижниками в благородном деле продвижения творчества земляков могут стать учителя литературы и томские писатели. Авторы нового проекта выступили на традиционном августовском совещании учителей. Откликнулось немало педагогов. А вскоре родилось распоряжение городского департамента образования «Об организации работы по изучению литературного наследия томичей в общеобразовательных учреждениях Томска».

Сейчас в проекте «Знай наших – читай наших!» заняты лицеи, гимназии, школы города – более двух десятков учебных заведений. Все они получили в свои библиотеки девять томов «Томской классики». Ученикам предложено самим – без всяких наставлений! – выбрать своего автора. Выбирать есть из кого – от своеобразной фантастики Виктора Колупаева до яркой, живописной прозы Вячеслава Шишкова.

А потом начались уроки не в привычных школьных классах, а в Доме искусств, где есть замечательный зал. И здесь ребята увидели фильм обо всех представленных в девятитомнике писателях. Перед ними выступали (или, лучше сказать, вступали с ними в диалог) современные томские литераторы, имевшие прямое отношение к этому изданию: Геннадий Скарлыгин, Александр Казаркин, Николай Хоничев. И почти всегда встреча по теме перерастала в общий разговор. Благодарная, продвинутая аудитория!

Вениамин Колыхалов представлял книгу своего брата Владимира «Дикие побеги», а потом отвечал на вопросы, читал свои стихи, слушал, как читают его стихотворения школьники. Когда я рассказывал о творчестве Марии Халфиной, дети тоже не упускали возможности расспросить о том, какой она была в жизни, благо мне довелось с ней общаться. Вообще, Халфину с ее «Мачехой» и семейными историями выбрали многие, и это говорит о том, что проблемы взаимопонимания «отцов и детей» остаются и останутся актуальными во все времена.

Кстати, на втором этаже Дома искусств, в Литературном музее, развернута экспозиция по жизни и творчеству Марии Халфиной. Ее привез из областного дома-интерната «Лесная дача» Анатолий Софронов, создавший там комнату-музей писательницы. Он и провел для ребят несколько экскурсий. А почему «Лесная дача»? Именно там Халфина собирала материал для последней книги, к сожалению, оставшейся незавершенной.

Проект пока в начальной стадии, но уже стал среди школьников очень популярным.

Посвящение поэту

Григорий Шатров

img_3435

Улица Клюева появилась на карте Томска в 1990 году. Вначале она была коротким проездом, известным только жителям микрорайона Солнечного. Менялась страна, менялся город, проезд превратился в красивый скоростной проспект, популярный у томичей: улица Клюева удобно соединяет две части областного центра. Примерно так в нашу жизнь прорывалось из забвения и творчество человека, чьим именем и названа улица, – крупного русского поэта XX века Николая Клюева. Человека, попавшего в неумолимые «ежовые рукавицы» истории и погибшего в приснопамятном 1937 году в Томске. Вначале о его судьбе знали только специалисты – историки-краеведы, литераторы. Затем благодаря стараниям неравнодушных исследователей поэт пришел в школу, к детям, а значит, вернулся, чтобы стать нашим достоянием.

«Я болен сладостным недугом»

Открывать творчество поэта детям начали не на уроках литературы и истории, а… в школьном музее.

– Пять лет назад в 58-й школе был создан музей замечательного поэта, чей талант можно сравнить с талантом Некрасова и Ахматовой, – пояснила Галина Погребняк, неизменный руководитель и вдохновитель школьного музея. – С легкой руки профессора Льва Пичурина начался процесс восстановления культурного реноме и памяти о замечательном русском поэте, ученике Блока и учителе Есенина. Связь Клюева с родиной была велика и многогранна. Экспонаты собирали всем миром: Лев Федорович нашел его дело в архиве, затем место казни, выяснил дату смерти. Томский музей «Следственная тюрьма НКВД» поделился копиями документов, фильмами о репрессированных.

Личных вещей поэта не осталось, но, чтобы создать атмосферу времени жизни поэта, дети и взрослые приносили артефакты – вещи первой половины прошлого века, книги, картины. В последнее время музей Николая Клюева функционирует при поддержке ТДСК.

– Начинали с четырех стендов, теперь о музее знают все, – улыбается Галина Николаевна. – Не далее как сегодня наша сотрудница принесла старинный сарафан и настоящий чугунный утюг на углях. На экскурсиях и лекциях о поэте в музее, единственном в России, побывали все преподаватели школы, многие родители. Его обязательно посещают первоклассники. Школьники вначале просто учили его стихи, а затем стали пытаться исследовать их, анализировать. К процессу подключились видные ученые-литераторы. В результате появились Клюевские чтения, ставшие заметным явлением в культурной жизни детей и взрослых.

Открывая нынешние, четвертые по счету чтения, почетный гость профессор Лев Пичурин восхищенно отозвался о песнях и стихах в исполнении учеников и учителей, прозвучавших в начале программы.

– Я увидел то, о чем когда-то мечтал: Клюев – большой русский поэт, метафоричный, очень сложный для восприятия – придет в школу как свой, – сказал Лев Федорович. – Огромное удовольствие слушать, как дети исполняют произведения Клюева. Читают с разным уровнем мастерства, но главное – с пониманием. Поют песни разных композиторов на слова Клюева и принимают его как своего поэта. Да, Клюев трагически погиб, но это отдельная тема истории. Прежде всего он великий поэт! И человека судят по высшему взлету его деяний. Дети, которые сегодня на концерте исполняли его произведения, понимают очень сложного, потаенного поэта и, значит, находятся на высокой ступени культуры.

«Певучей думой обуян»

В этом году школьники приготовили содержательные доклады. Ученики 12-й школы, вчитываясь в стихи, написанные Клюевым в Томске, вычислили его ежедневный маршрут: храм, который он посещал, места, где он просил милостыню у прохожих. Старшеклассники 58-й школы для понимания стихотворения «Моряк» применили методы цветозвукового восприятия, использовали эйдос-конспекты. Первоклассники из 64-й и 24-й школ села Тимирязевского рассуждали, показывали редкие фотографии и свои картины, посвященные творчеству Клюева. Блестящий мастер-класс провел профессор ТГУ Александр Казаркин, он специально посетил родину поэта – город Вытегру Вологодской области. Перемежая рассказ о Клюеве строчками из разных стихотворений, ученый доступно пояснил, почему крестьянский символист так сложен для простого восприятия. Для его понимания нужна работа разума и души.

– Его трудно читать, – считает Александр Казаркин. – Но он – залог нашего национального восстановления и выживания.

Чтения завершились разбивкой кедровой аллеи. Высаживали саженцы одного из символов нашей области дети и взрослые, объединенные сокровенным знанием и порывом души.

…Не должны уходить поэты. Они должны из высоты небесной оставлять о себе память в стихах, книгах и сердцах. И нужно для этого совсем немного: не допустить забвения. В рамках акции «Последний адрес» по адресу: ул. Асиновская, 9, там, где раньше стоял дом, откуда Клюева конвоиры увели в вечность, на прошлой неделе появилась небольшая мемориальная табличка. В память о большом поэте и человеке. Не замыкается круг.

Сотрудники музея Николая Клюева благодарят Томскую домостроительную компанию за постоянную поддержку музея в проведении ремонта помещения, а также ежегодных мероприятий в день рождения поэта.

img_3504

В «Научке» ТГУ горожане прочтут роман Булгакова в режиме нон-стоп

master-i-margarita«Открытый университет» приглашает всех желающих принять участие в литературном марафоне по чтению романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Нон-стоп начнется в 10.00 и продолжится до тех пор, пока участники марафона не прочтут последнюю строку романа.

Мероприятие «Открытый университет» посвящает 125-летию со дня рождения Михаила Булгакова. Цель организаторов – популяризировать культуру чтения и звучащего текста.

– Не случайно мы взяли такой слоган: «Рукописи не горят – рукописи звучат», – рассказывает директор центра «Открытый университет» профессор ТГУ Елена Новикова. – Раньше была очень популярна культура семейного чтения, чтения в литературных салонах. Сохранить эту культуру, актуализировать ее в современном мире – тенденция, которая наметилась в XXI веке. Это попытка, может быть, уравновесить цифровое бытование текста.

Нон-стоп начнется 21 октября в 10.00 утра и закончится, когда участники дочитают роман до конца. По прогнозам организаторов, мероприятие продлится до 00.00-02.00. Каждый участник сможет подключиться к марафону в любое время и прочитать небольшой отрывок из романа вслух.

Предварительная регистрация на мероприятие не нужна. Чтение будет проходить в конференц-зале старого здания Научной библиотеки ТГУ (вход со стороны проспекта Ленина).

Напомним, что в прошлом году в День русского языка (4 июня) «Открытый университет» провел литературный марафон по чтению романа Александра Пушкина «Евгений Онегин». В мероприятии тогда приняли участие более 130 человек, роман Пушкина участники акции прочитали за четыре часа.

http://tsu.ru/news/v-nauchke-tgu-gorozhane-prochtut-roman-bulgakova-v/

Илья Бояшов: Лев Толстой был законченным графоманом

Фото: Артем Изофатов

бояшов

Пропустить визит в Томск санкт-петербургского писателя Ильи Бояшова журналисты редакции «Томских новостей» не смогли. Разговор с автором романа «Танкист, или “Белый тигр”», по которому Карен Шахназаров снял фильм, номинировавшийся на «Оскар», обещал стать очень любопытным.

Никаких прогнозов!

– Илья Владимирович, почему одни писатели становятся любимыми и знаменитыми, а книги других годами пылятся на магазинных полках?

– Этот процесс не поддается логике. Все зависит от обстоятельств – они складываются тем или иным образом. Человек должен быть готов, что его произведение в какой-то момент может выстрелить. А может и не выстрелить… Знаете, как удача улыбнулась автору «Крестного отца» Марио Пьюзо? В мафии он, что называется, ни ухом ни рылом. Долгое время был неудачником и писал в стол. Пока однажды в общественном туалете случайно не услышал разговор двух мафиози. Так родился сюжет «Крестного отца». Есть обратный пример. Виталий Кржилшталович написал прекрасную повесть «Плечевая». Но буквально за две недели до того, как он планировал ее представить, вышла книга Владимира Кунина «Интердевочка» на похожую тему. Повесть Кржилшталовича ничуть не уступала ей по художественному уровню, но осталась в тени. Просто потому, что чуть-чуть опоздала выйти в свет.

– Многие авторы остаются недовольны экранизацией своих книг. Были в сценарии «Белого тигра» вкусные детали, не вошедшие в фильм к вашему сожалению?

– Меня смешат писатели, выкатывающие претензии режиссерам из серии: «Мою книгу переврали». Литературное произведение и киносценарий – разные вещи. Карен Георгиевич не раз жаловался мне, что в России есть много хороших книг, по которым невозможно снять кино. В Америке писатели заточены на то, что их книги могут экранизировать. В российской литературе иначе: большинство произведений строятся на ассоциациях, размышлениях, переживаниях героев. А для кино важно действие. Сценарий «Белого тигра» написал Александр Бородянский, известный по фильмам «Афоня», «Мы из джаза», «Ворошиловский стрелок».

– Вы понимаете, чего сегодня хотят люди, приходя в книжный магазин?

– Всплеск читательского интереса – процесс стихийный, любая книга может неожиданно завоевать фантастическую популярность. В мою бытность ответственным редактором издательства «Амфора» Илья Стогов принес роман «Мачо не плачут». Я прочел его и пришел в ужас! «Поверьте моему опыту, – нагло сказал я, – эта книга никогда не будет пользоваться популярностью. Потому что это чушь собачья с порнографией». Тогда я еще не знал, какого сорта литература хлынет на книжные прилавки в конце 1990-х – начале 2000-х годов и что настоящая порнография – впереди. А роман Стогова – этакий Чарльз Буковски на русский манер (улыбается). К счастью, главный редактор меня не послушал и издал роман. Книга разлетелась сумасшедшим тиражом и имела бешеный успех. С тех пор никаких прогнозов по поводу того, что нужно читателю, я не даю.

– Но, как писатель со сложившейся аудиторией, вы, приступая к новому роману, видите своего будущего читателя?

– Не хочу показаться излишне скромным, но я не могу назвать себя писателем. Скорее, литератором. Причем даже не первого порядка. Я хорошо знаю мир современной литературы и понимаю свое место в нем. Не могу сказать, что написание романов – это моя жизнь. Я работал в издательствах и журналах, преподавал историю. Литература для меня, скорее, хобби. Правда, возвращаюсь я к нему на протяжении всей жизни.

Голливуд в помощь

– У вас есть план: сколько книг выпустить в год, сколько страниц в день написать?

– Я пишу, когда на это есть время и желание. Если округлить, получится примерно три дня в неделю по два-три часа. Иначе у меня просто мозги закипят. Те, кто пишет по десять часов в сутки, или гении, или графоманы. Последнее случается чаще. Лев Толстой, например, законченный графоман: с пером не расставался с утра до ночи. Под «графоманом» имею в виду человека, который очень любит писать. Если бы я работал в таком безумном ритме, то, как выражалась моя соседка баба Катя, уже был бы в ямке.

– Количество в литературе сильно влияет на качество?

– У кого как. Чем еще отличается графоман (теперь уже в негативном смысле слова) от писателя? Литератор ставит последнюю точку в своем произведении, и ему все нравится до умопомрачения. Но через несколько дней перечитывает написанное и приходит в ужас: все кажется глупым, нелепым, неинтересным. А графоман открывает свой текст и по-прежнему радуется, что все здорово придумано и отлично написано. Хотя бывают и гении. Например, Гашек каллиграфическим почерком и на чистовик писал «Похождения бравого солдата Швейка».

– Вы читаете свои изданные произведения?

– Никогда. Это испортило бы мне настроение как минимум на день. Читая собственные произведения, видишь все огрехи, недостатки, слабые места. А исправить их уже невозможно.

– Кто ваш самый жесткий критик?

– Не припомню, чтобы меня когда-то били дубиной по голове. Если критика и звучала в мой адрес, то я понимал, почему и за что. Близкие тоже не часто высказываются по поводу моих книг. Жена уже десять лет не читает мои произведения. Она – доктор технических наук, работает в оборонной промышленности. У нее голова весь день забита сами понимаете чем, а тут я со своей лирикой. Мы можем поговорить о книгах. Но это касается высокой литературы. А я кто? Всего лишь муж (улыбается).

– В современном мире писательский труд может прокормить?

– Он и раньше не мог прокормить, не то что теперь. Если, конечно, ты не эстет, которому в день нужен бокал вина и краюха хлеба. Это касается даже прозвучавших писателей с огромной читательской аудиторией. Все авторы, как правило, работают где-то еще: редакторами, корректорами, машинистами, конструкторами. В моем окружении есть только пара-тройка тех, кто зарабатывает исключительно литературным творчеством. И то одного из них неожиданно обнаружил Голливуд, заплатил миллион за рукопись. Фильм, правда, так и не снял…

Стиральная машинка для вдохновения

– Как сегодня строятся отношения авторов и издательств? Любой ли человек, написавший, по его мнению, прекрасную книгу, может обратиться в издательство?

– Случается, что редактор от скуки прочтет рукопись, впечатлится и ее опубликует. Но это, скорее, исключение. Прекрасная эпоха для начинающих писателей закончилась еще в 2000-х. Тогда были издательства-лаборатории, они шли на риск и публиковали романы неизвестных авторов. Считалось удачей, если хотя бы одно из десяти новых имен выстреливало. Беда в том, что эти дерзкие издательства не имели достаточной экономической базы. Как только они находили талантливого автора, его тут же перекупали издательства, штамповавшие исключительно то, что гарантированно приносило доход. Сегодня редкие издательства готовы идти на риск.

– Для вас существует разделение на мужскую и женскую прозу?

– Со стыдом вспоминаю давний случай: в юности друг убедил меня, что Эрих Мария Ремарк – это женщина. А сам я какое-то время думал, что Эльза Триоле – мужчина. Ничто в тематике и стилистике произведений авторов их не выдавало. Другое дело, что есть любовные романы, вызывающие дикий восторг слабой половины человечества, навевая им сладкие грезы о мужском племени. Начитавшись их, дамы жестоко обманываются реальностью и еще больше подсаживаются на эту прозу (улыбается).

– Почему в золотом фонде русской литературы все как один – мужчины?

– Дело в том, что у нас в стране долгое время не было стиральной машины. После ее появления в каждом доме все изменилось. Теперь у нас на 20 пишущих дам один автор-мужчина.

– Как вы относитесь к утверждению, что изучение классической литературы в школе отвращает от нее?

– Согласен полностью! Я бы предложил пойти другим путем и под страхом смерти запрещал молодежи притрагиваться к книгам Толстого, Достоевского, Чехова, Солженицына. В такой хитрости есть свой резон: все, что связано с запретами, вызывает мгновенный интерес.

– Кого из современных авторов вы бы включили в школьную программу?

– Я бы не стал совсем отказываться от классиков, но скорректировал список. «Преступление и наказание», «Война и мир» из него исчезли бы точно. А вот «Дядюшкин сон» и «Бедные люди» остались. Из современных авторов школьникам точно никого не надо предлагать – пусть сами читают. Задача школы – задать ориентиры. Почему, например, мне в свое время было комфортно в рок-музыке? У нас дома часто звучали пластинки, я с детства слушал Генделя, Баха, Гайдна, Моцарта. То же самое с книгами. Главное, дать детям азы, ввести их в мир литературы. После чего ни Сорокин с его «Голубым салом», ни совершенно матерный роман Ерофеева «Москва – Петушки» (без единого мата, между прочим!) будут не страшны.

справка «ТН»

Илья Бояшов родился 16 марта 1961 года в Ленинграде в семье известного советского композитора Владимира Бояшова. Окончил исторический факультет Ленинградского государственного педагогического института имени А.И. Герцена. В течение непродолжительного времени играл в рок-группе «Джунгли». Работал преподавателем истории в Нахимовском училище. Автор романов «Каменная баба», «Эдем», «Джаз» и др. Женат, есть сын.

Золотой канон, или Зачем школьникам список обязательной литературы

книги

Министерство образования и науки РФ разработало единый список обязательной литературы для российских школ. Ведомство готово редактировать его на основе дискуссий с экспертами и при участии педагогического сообщества. Ранее председатель Общества русской словесности патриарх Московский и всея Руси Кирилл предложил создать золотой канон текстов для изучения в школе. По его мнению, это позволит «сформировать у детей целостное восприятие русской литературы, а значит, и русской культуры».

Не все эксперты «ТН» уверены в необходимости создания списка обязательной литературы для школьников.

Единство требований

Владимир Костин

Владимир Костин, писатель, финалист премии «Большая книга»

– Я отрицательно отношусь к деятельности бывшего министра образования Андрея Фурсенко и нынешнего Дмитрия Ливанова, ко всему тому, что они делали и делают в школе. И не только в плане учебных программ, но и в плане обеспечения школы нормальной жизнью и нормальными человеческими отношениями.

Но в данном случае я согласен с их ведомством. Обязательный список русской литературы должен быть, потому что таким образом все учащиеся ставятся в равное положение. Речь ведь идет не о свободном чтении, которое может быть каким угодно. Речь идет о том, что единство списка позволяет обеспечивать и единство требований ко всем ребятишкам – городским и сельским, ученикам элитных школ и обычных.

Другое дело, что обязательно должна быть вариативная часть списка. Есть вещи безусловно значимые, а есть спорные. Можно договориться, например, чтобы на одной позиции находилось не одно, а два произведения на выбор. Это было бы логично, потому что иногда меня пугают колоссальные объемы произведений, изучаемых в школе.

Например, на три четверти список можно сделать безусловным и на четверть – вариативным. Вариации логично сделать для определенных эпох. Например, для литературы Серебряного века, для советской литературы, для современной, где еще не устоялся золотой фонд классических произведений. Какие-то вещи могут быть биографически ближе учащимся и их родителям. В Сибири для детей можно сделать упор на книги сибирских писателей.

Как ни странно, обязательный список в данном случае будет гарантией демократических прав. Это тем более важно, так как сейчас в школу и в ЕГЭ все-таки вернулось сочинение по литературе. Хотя на восстановление культуры сочинения уйдет, конечно, не один год.

Меня не смущает, что идея создания такого списка принадлежит патриарху. Он очень образованный человек и наверняка хорошенько подумал.

Посписочное мышление

Максимов В.В.Владимир Максимов, доцент кафедры русского языка как иностранного ТПУ

– Идея выглядит очень «логичной», созвучной текущим реалиям. Вижу в этом желание чиновников еще где-то чего-то отчекрыжить. К сожалению, в этот процесс активно вмешивается и церковь.

Я, конечно, к созданию обязательного списка отношусь крайне отрицательно. В этом деле не должно быть никаких рекомендаций, ограничений и тем более списков. Ни от церкви, ни от власти, ни от бабы Фимы. Это касается исключительно личного права человека. Как дышать или не дышать. Если мне кто-то скажет: «Давайте будем дышать по золотому списку», то я подумаю, стоит ли тогда вообще дышать.

Это такие тонкие вещи, касающиеся исключительно практик, в которых может родиться человек без всякого воздействия на него. Это единственная линия, где что-то может еще действительно жить, а не «функционально соответствовать».

Полагаю, что инициатива в итоге пролетит мимо, но будет стоить очень больших усилий тем, кто ее не приемлет.

Я преподаю иностранным студентам русский язык как иностранный. Они принадлежат к самым различным конфессиям – буддизму, исламу… А я должен буду в том числе продвигать среди них наш золотой список, который, как я понимаю, будет ориентироваться на православную культуру. Никогда не надо с турками, например, говорить изнутри православия, потому что они мусульмане.

Я не уверен, что в золотой список войдут Толстой и Достоевский. Там вообще можно оставить пять-шесть авторов. На одно столетие русской литературы, не такой уж большой и богатой, приходится не более двух-трех оригинальных авторов, действительно ставших символом своей эпохи.

Не должно быть списочного мышления – давайте, мол, сейчас перечислим всех поименно и выстроим их по ранжиру. Должны быть некоторые точки, которые вытягивают век. Поэтому вообще хватило бы трех имен, максимум четырех. XIX век – это, безусловно, не Толстой, не Достоевский, а Пушкин, он перекрыл там все и всех. XVIII век – наверное, Сумароков. Древнерусская литература – «Слово о полку Игореве». А вот по XX веку у меня железной кандидатуры нет. Думаю, со временем останется какая-то фигура, близкая к Пастернаку. Все остальные шарахались туда-сюда и вытворяли что попало. Есть еще такая фигура, как Бродский. Но он не писал прозу, и он не столько русский, сколько европейский. Да и уехал отсюда рано, не выдержал. Он – тунеядец русской литературы, как Гоголь.

Русская литература на самом деле очень маленькая. Все, что было навязано в советское время, – большие программы, обязательные сочинения, что физик должен хорошо изъясняться на прекрасном пушкинском языке, – это, конечно, бред. Сейчас все это сняли, но ничего не предложили взамен, кроме этого убогого ЕГЭ.

Так что нам, я думаю, еще предстоит вернуться и перечитать Пушкина, прежде всего учителям и ученым. Перечитать его в XXI веке, без всякой идеологии и ностальгии по прошлым временам.

Риск минимизации

казаркинАлександр Казаркин, профессор кафедры общего литературоведения, издательского дела и редактирования ТГУ

– Создание обязательного списка может принести больше вреда, чем пользы. Часы на изучение русской литературы и так постоянно урезаются. А утверждение, например, золотой сотни обязательных произведений может привести к тому, что вся остальная литература в школе будет отринута. Вся богатейшая русская словесность, русский взгляд, как говорил Белинский, окончательно сведется к небольшому минимуму.

С другой стороны, опасен и произвол учителя, если он будет составлять список литературы на свой лад. Так что подход к этой проблеме должен быть очень гибким и выверенным.

Гуманизм или человекопоклонство?

КарыповАндрей Карыпов, главный редактор журнала «Первый экономический»

– В целом идея хорошая – любой проект должен иметь некие реперные точки, маяки, ориентиры. В данном случае неплохо, если учитель, особенно молодой, не имеющий достаточного опыта, будет такие ориентиры иметь. Но при этом предложение несет в себе целый набор существенных рисков.

Во-первых, на местах может сработать эффект исполнителя. Министерство представляет список рекомендованной литературы, а на региональном уровне его воспринимают как прямое руководство к действию: это можно, а это нельзя. Таким образом мы сужаем люфт для учителя, который и так загнан в рамки методических пособий и инструкций. Надо больше доверять педагогу.

Отсюда вытекает во-вторых: хороший преподаватель, особенно в гуманитарных классах, должен знакомить учеников с новинками литературы, современными мировыми тенденциями. Творчество – это живой процесс, и загнать его в рамки невозможно. А любителей хватает…

В-третьих, смущает сам факт того, что инициатива введения единого списка изучаемой в школе литературы исходила от патриарха Кирилла. Обратим внимание: он говорил о необходимости принятия так называемого золотого канона текстов, которые в обязательном порядке следует изучать в средней школе. Насколько уместно понятие канона применительно к литературе? Христианская церковь, как мы помним, имеет большой опыт канонизации: в свое время существовало множество евангелий, но каноническими были признаны только четыре. Кто теперь помнит об остальных?

В связи с этим невольно вспоминается высказывание нынешнего главы Русской православной церкви (при всем уважении…) о «ереси человекопоклонства», в которую, по мнению патриарха, впало современное общество. Можно себе представить, каким будет рекомендованный золотой список, если к его формированию будут привлечены эксперты от РПЦ – они будут руководствоваться этим посылом. Ведь «человекопоклонство» – это в переводе «гуманизм». А гуманизм – основа всей классической литературы, как русской, так и зарубежной.

Томич стал обладателем престижной литературной премии

Владимир Крюков

kruzhkov

Вот уже почти 20 лет (с 1998 года) присуждается премия Александра Солженицына. Имя учредителя подсказывает: премия литературная. И среди награжденных ею Валентин Распутин, Игорь Золотусский, Алексей Варламов. Но лауреатами становились и ученые-гуманитарии, и режиссеры: академик-археолог Валентин Янин и актер Евгений Миронов. Научная и человеческая репутация лауреатов очень высока.

В этом году премией отмечен Григорий Кружков – русский поэт, эссеист, переводчик. «Премия Солженицына присуждается Григорию Кружкову за энергию поэтического слова, способность постичь вселенную Шекспира и сделать мир англоязычной лирики достоянием русской стихотворной стихии; за филологическое мышление, прозревающее духовные смыслы межъязыковых и межкультурных связей», – такова формулировка жюри. Григорий Михайлович переводил Шекспира, Эдгара По, Джеймса Джойса, Роберта Фроста, Джона Китса.

Да кто бы из любителей и знатоков поэзии усомнился в этом выборе жюри!

Речь о другом. Сегодняшний лауреат в конце 1960-х окончил физический факультет Томского университета. Я увидел этого пятикурсника в нашей комнате общежития. Он зашел в гости к Грише Воробьеву. Мне понравилось, как внимательно и серьезно слушает он нашего филолога. И тот представил его: «Тоже Григорий».

Понравился он своей крутолобостью, внимательными, умными глазами. Часто приходил на занятия университетского литобъединения. Хорошо помню немногословного молодого человека, читающего стихи, приправленные тонкой иронией.

Одно начиналось замечательно длинной строкой:

Ряд покатых холмов, купол неба холодный и серый…

После университета он уехал из Томска. Его физическое образование продлилось еще три года в аспирантуре Института физики высоких энергий.

И все-таки лирика и любовь к английскому поэтическому языку победили. Он стал сначала известным, а потом одним из крупнейших переводчиков английских классиков. Кружков – профессор Института филологии и истории по кафедре теории и практики перевода. В 2003 году Григорий Кружков стал лауреатом Государственной премии России в области литературы. А в 2015-м он был избран почетным доктором литературы дублинского Тринити-колледжа.

И собственное творчество продолжилось. В начале 1980-х я увидел на прилавке магазина книжку «Григорий Кружков. Ласточка». Там было много хороших стихов. Сегодня он автор семи книг собственных стихотворений.

В прошлом году в письме к нему я попросил разрешения опубликовать в нашем «Каменном мосту» фрагмент его записок о жизни, касающийся томского периода. Григорий Михайлович такое согласие дал. Заметки были встречены читателями с большим интересом.

На сайте ТГУ среди известных выпускников есть и Григорий Кружков. И мы как своего поздравляем его с высокой наградой.

Распишитесь, Николай Васильевич

IMG_8890

В Научной библиотеке ТГУ открылась любопытная выставка «Искусство дарить книгу», на которой представлено почти восемь десятков уникальных книг с дарственными надписями и автографами знаменитых людей. Эти книги в разное время были переданы университету. Больше всего на выставке представлено книг-подарков из коллекций графов Строгановых, цензора пушкинской эпохи Александра Никитенко, Василия Жуковского, советского писателя Георгия Маркова.

По словам заведующей отделом рукописей и книжных памятников Галины Колосовой, томичи увидят издания с автографами Николая Гоголя, Александра Герцена, Ивана Гончарова, Николая Чернышевского, Никиты Бичурина, Петра Вяземского, графа Петра Валуева.

IMG_8881

IMG_8879

– О каждом автографе можно написать целую статью, – подчеркнула Галина Иосифовна. – Мы хотели показать связь автора и того, кому он дарит книгу. Каждый автограф – это свидетельство отношений между людьми. Кроме того, если в начале XIX века книги преподносились с подчеркнутым уважением и перечислением всех регалий, то со временем дарственная надпись становится все более личной и демократичной.

Мой Бродский. Он помог мне сохранить себя

Владимир Крюков

IMG_7757

Распорядитель автостоянки указал восьмой этаж. И автомобиль стал нарезать круги, поднимаясь выше и выше. За рулем был Юра, мой ученик в далекие семидесятые годы. Это он и жена его Эмма, сидящая сейчас позади, сделали мне неслыханный подарок: выписали к себе, в Германию. Мы объехали старинные, фантастические немецкие городки и рванули дальше.

Восьмой этаж оказался последним, прямо на открытой площадке. Отсюда вся Венеция была как на ладони. Расторопный итальянец определил нам место. Оглядывая с высоты город, мы спросили про Сан-Микеле. Он на секунду задумался, потом сложил на груди крестом руки, как у нас в России показывают усопших. Мы закивали головами. Он подвел к барьеру: вот там, справа, на канале останавливается ship (корабль, англ.).

– Vaporetto? – переспросил я.

– Si, si, – весело отозвался он. Ему понравилось, что я назвал речной трамвай по-итальянски.

Сан-Микеле (остров мертвых) был в нашей программе первоочередным.

На остров, к Иосифу

Трамвайчик шел вдоль домов. Их двери и окна были почти у самой кромки воды. Там, где здания отступали на некоторое расстояние, набережные не имели ограждений, и вода выплескивалась на мостовую – прохожие держались подальше от края. Потом мы вышли на простор. Холодно и ветрено. Венеция не радовала в этот день солнцем и теплом. Пассажиры в основном попрятались в салон, лишь мы оставались на носу. Правда, тоже защищенные от порывов ветра.

Но вот матрос-проводник крепит канат и на нашей остановке. Выходим на причал. Не мы одни, еще десятка два человек. Спрашиваем в конторке на берегу о могиле Бродского. Они уже, видимо, привыкли к такому вопросу. Вручают лист бумаги, на нем цифрами обозначены русские погребения. Почему-то я думал, что у нас непременно будут попутчики. Ничего подобного. Люди разбрелись кто куда. Наверное, по своим родственникам. Это ведь не только мемориал знаменитостей, по сторонам семейные захоронения. На острове Сан-Микеле – самое старое кладбище Венеции.

Идем в нужном направлении, но сбиваемся. Видим: мини-трактор, рядом рабочие ребята. Спрашиваем их. Один живо отзывается, зовет следовать за ним, указывает. Пришли. Белый памятник, известный по фотографиям. Имя: сверху по-русски «Иосиф Бродский», ниже – по-английски.

Это имя за последние два десятка лет возникало во всяких СМИ и на телеэкране с явным перебором. Вспоминаешь Блока:

Печальная доля – так сложно,
Так трудно и празднично жить,
И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить…

«Доценты», конечно, на Бродском оттянулись сполна. Но и публика другого рода – труженики желтых изданий, никогда не читавшие его стихов, – внесла свой посильный вклад. Почему он так и не приехал на родину? Вправду ли можно так долго помнить любимую женщину юности? Подстроили ли ему Нобелевскую премию? На эти и другие вопросы находят ответы с помощью «друзей» и «экспертов». Похоже, вакханалия еще не завершилась.

Кайф граждан мира

Думаю, как хорошо, что он прочно вошел в мою жизнь задолго до того, как его «разрешили» на родине.

Такое вот трогательное воспоминание. Лето начала 80-х. Замечательный светлый день. На окраине пригородного Тимирязева, прямо в бору, стоял сарай в двух уровнях. На втором этаже сидели мы за большим аскетичным столом.

Хозяин Леонид наливал в стаканы нечто, исполненное на травах, называя это то текилой, то джином, то кальвадосом. В чистую тишину бора вписывалась труба Майлса Дэвиса. Леонид бросал на стол пачку «Аполлона-Союза» (не «Мальборо», конечно, но все-таки). И в этом рукотворном свободном пространстве сидели и кайфовали граждане мира. Я читал большую подборку Бродского, залетевшую к нам с подачи друга Стаса. Дух забирало от этих строк. В передаче душевных движений он покорял точностью и стройностью:

Ибо врозь, а не подле
мало веки смежать
вплоть до смерти. И после
нам не вместе лежать.

…на прощанье – ни звука;
только хор Аонид.
Так посмертная мука
и при жизни саднит.

В ту пору меня погнали с работы за любовь к самиздату. И принял я это довольно спокойно. Но если ты нарушаешь навязанный кем-то порядок, то должен установить свой, новый. Пребывать в неопределенности неблаготворно и вообще тревожно. Пока нет уверенности, что ты прав, чувствуешь себя скованно. Свобода духа – она ведь тоже на чем-то вырастает. Мне не нужна была ни большая идея, ни новая идеология. Мне нужны были стихи вот такой степени свободы и такого большого уровня таланта, конечно.

Свобода – это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
Со смертью не все кончается

Узок был круг моих товарищей, да и людьми мы были разными, но это нас объединило, не позволило отдаться сладостному чувству изгойства, отверженности. Спокойно воспринимали мы то, что после всяких литературных семинаров стихи наши не увозились в столицу, чтобы потом аукнуться в каком-нибудь коллективном сборнике. Ты должен был принять как данность, что нежелание следовать советам столичных мэтров означает отлучение от печатного листа. И я это принял.

Не надо отвлекаться на мелочи, отдаваться им слишком всерьез. Всевозможные мерзости испытывают твой дух на прочность, ты должен их победить. Вера в свою необходимость поможет вынести и мелкое зло и что-то более серьезное.

В стилистике Бродского отрази-лось и мое состояние – смятенное, разорванное. Оттого и повторяешь замечательные строки, что находишь в них и свои переживания.

Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.

Я стоял у этой могилы и с благодарностью думал, что он помог мне сохранить себя. И как-то правильно уложились в сознании слова на обратной стороне памятника – строка из элегии Проперция, написанная по-латыни: Letum non оmnia finit (Со смертью не все кончается).

Долгие-долгие годы он был для меня одним из любимых, необходимых поэтов. Да что это я пишу в прошедшем времени? Таковым и остается.

Когда родина прогоняет

Бродский умер в Нью-Йорке, где и был похоронен. Его вдова Мария так вспоминает о выборе места перезахоронения: «Этот город, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф любил больше всего. Кроме того, рассуждая эгоистически, Италия – моя страна, поэтому было лучше, чтобы мой муж там и был похоронен…».

На возвратном пути мы подошли к могилам великих соотечественников – Игоря Стравинского и Сергея Дягилева. Именно здесь, на русском, православном участке кладбища первоначально планировали похоронить тело поэта. Это оказалось невозможным, потому что Бродский не был православным. Потому он и покоится ныне в протестантской части кладбища.

И уже при выходе (то есть в самом начале) настойчивый Юра по приблизительным ориентирам, данным нам в конторке, отыскал на стене имя Петра Вайля. Теперь урна с прахом младшего товарища Бродского тоже здесь, на Сан-Микеле. Кстати, Вайль сказал о Венеции: «Это как раз на полпути между Россией (Бродский всегда говорил «Отечество») и Америкой, давшей ему приют, когда Родина прогнала. Ну и потом, он действительно любил этот город. Больше всех городов на земле».

IMGA0802

* * *

…Речной трамвай долго шел к определенному нами месту высадки. Сотня шагов от набережной в глубину города. И вот открылась она – одна из самых узнаваемых достопримечательностей Венеции – площадь Сан-Марко. Нет, я не отступаю от темы, потому что на площади Святого Марка расположено знаменитое кафе «Флориан» – самое старое кафе Италии и тоже один из символов Венеции.

Здесь побывали, наверное, все знаменитости, посетившие Венецию с его открытия в 1720 году: Гете, Байрон, Диккенс, Пруст, Модильяни, Хемингуэй, Стравинский. И, наконец, Бродский.

Представилась и нам возможность посидеть здесь за стаканом обалденного пунша.

Я свернул салфетку с надписью Caffe Florian и положил в карман жилета. Не фетишист, но, ей-богу, как-то греет сердце этот перегнутый вчетверо лист бумаги.

Томск – Венеция – Томск

Увидеть «Басни» Лафонтена с гравюрами можно в Научной библиотеке ТГУ

Фото: http://tsu.ru/
Фото: http://tsu.ru/

Научная библиотека ТГУ запустила новый проект – «Истории книжных раритетов». Каждые две недели в витрине в профессорском читальном зале можно увидеть одну из редких книг или рукописей библиотеки. Очередной раритет проекта – самое известное издание «Басен» Жана де Лафонтена, французского Гомера.

Впервые «Избранные басни, переложенные в стихах господином де Лафонтеном» увидели свет в 1668 году, и популярность их в последующие века только возрастала. Самое известное издание «Басен» печаталось в период с 1755 по 1759 гг. Тираж составил тысячу экземпляров. Четыре тома форматом в фолио (38 см в высоту) включают в общей сложности 275 басен. Текст был сверен по оригинальному изданию XVII века, а каждая басня проиллюстрирована гравюрой на вкладном листе.

– Первый том открывается фронтисписом с гравированным портретом Лафонтена в окружении героев басен (художник Жан Батист Удри), – рассказала ведущий библиотекарь отдела рукописей и книжных памятников Ольга Крупцева. – Удри создал по мотивам басен серию рисунков, которые первоначально предназначались в качестве шаблонов для гобеленов королевской мануфактуры. Когда возникла идея издать роскошную и необычную книгу, рисунки Удри уменьшили и адаптировали под нужный формат.

Как писали в «Journal de Trévoux», «Лафонтен и Удри в некотором роде поделили между собой царство зверей. Лафонтен наделил их речью; Удри уловил и передал их повадки, игры, поведение и позы».

В Научную библиотеку ТГУ знаменитое издание «Басен» поступило в составе книжного собрания графа Григория Строганова, которое было передано его сыновьями в дар первому сибирскому университету.

Увидеть «Басни» Лафонтена с гравюрами по рисункам Удри можно в специальной витрине в профессорском читальном зале.

Читателем Научной библиотеки ТГУ может стать любой желающий. Все читальные залы (кроме круглосуточного) работают с 09.00 до 21.00 по будням, с 09.00 до 15.00 по выходным.

http://tsu.ru/news/istorii-knizhnykh-raritetov-nauchki-tgu-tsarstvo-z/

На премию «Большая книга» претендует Андрей Филимонов

филимонов

В марте закончился прием заявок на крупнейшую в России литературную премию «Большая книга». Нынче на нее претендуют авторы 252 книг и рукописей, в том числе томич Андрей Филимонов. Причем сам он заявку не подавал. По информации «Томских новостей», его выдвинула известный филолог и переводчик Умберто Эко Елена Костюкович, живущая в Италии.

Роман томича «Головастик и святые», претендующий на премию, еще не опубликован – он выйдет в мае в издательстве «РИПОЛ классик». Предыдущая книга Филимонова – «Из жизни ёлупней» (издатель характеризует ее: «интеллектуальная проза, фантасмагория и репортаж») – увидела свет в 2012 году. Писатель Юз Алешковский написал в аннотации к ней: «Андрей Филимонов – один из немногих сочинителей, помогающих в нелегкие времена нахрапа массовой культуры (всяко бывало. Всяко бывает…) достойно существовать традиционно благородной отечественной литературе».

Конкуренция на «Большой книге – 2016» очень серьезная, как и всегда: среди номинантов – Виктор Пелевин, Захар Прилепин, Леонид Юзефович, Людмила Улицкая, Александр Архангельский, Алексей Иванов, Юрий Буйда. Ближнее и дальнее зарубежье представляют писатели из 12 стран. Побороться есть за что: это крупнейшая в России и СНГ и вторая по величине литературная награда в мире (после Нобелевской). Размер призового фонда 6,1 млн рублей.

Совет экспертов премии «Большая книга» формирует длинный список. Вошедшие в него персоны станут известны в апреле. В мае будет объявлен список финалистов, не позднее 10 декабря мы узнаем трех лауреатов 11-го сезона. Томская фамилия среди победителей звучала пока лишь однажды: в сезоне 2007/08 по результатам народного голосования приз читательских симпатий получил Владимир Костин за сборник повестей и рассказов «Годовые кольца».

Трагедия двух. В библиотеке «Сибирская» состоялся творческий вечер томского прозаика

Юлия Кузнецова

Барчук

После своей первой персональной выставки Дмитрий Барчук рассказал читателям о новой книге «Майдан для двоих», вышедшей из типографии всего неделю назад.

Проиграли

Дмитрий Барчук – имя в литературе не новое. Журналист по образованию, несколько десятков лет проработал по профессии, а в конце 90-х годов прошлого века выпустил свой первый роман «Старый новый год». После чего еще ряд романов: «Орда» (выпущенный к 400-летию Томска), «Александрия»… Одна из частей «Александрии» повествует о жизни старца Федора Томского, вторая – об опальном бизнесмене Ходорковском. По признанию автора, после публикации «Александрии» путь на работу в государственные органы ему был заказан. Затем были романы «Сибирская трагедия» и «Идеальная жена». Последний во многом перекликается с новым произведением Барчука – «Майдан для двоих».

– В 2013 году я выпустил роман «Идеальная жена». Его герой, отчаявшийся найти спутницу жизни, заказал себе клонированную подругу, наделенную лучшими качествами его бывших женщин, – вспоминает Дмитрий. – В этой постчеловеческой истории мне хотелось показать, до какого ужаса может довести такого рода творчество. Мне хотелось передать предчувствие апокалипсиса любви, науки, культуры. В «Майдане для двоих» присутствует то же самое ощущение, но уже с точки зрения любви, политики и войны.

Автор долго размышлял над названием книги. Оно получилось без отсылок к каким-то другим произведениям – не так, как это было, например, с романом «Сибирская трагедия», отсылающим к «Американской трагедии» Драйзера. Название книги глубоко символично и многозначно.

– «Майдан для двоих» – это трагедия, трагедия двух молодых людей, чей союз распался из-за политической распри, трагедия двух братских народов в целом, России и Украины, которые от случившегося только проиграли. В этой ситуации я и хотел разобраться, – говорит автор.

В духе журнализма

Слова писателя о новой книге с большим интересом ловили собравшиеся на презентацию читатели. Отпечатанная неделю назад, она еще не появилась в магазинах. Редкие экземпляры достались друзьям и коллегам по писательскому цеху, именно они дали первые отзывы.

– Я слышал много слов критики произведения относительно литературной композиции. Действительно, эту книгу читать не просто, – соглашается Дмитрий Барчук. – Она состоит из двух частей, первая написана от имени сына, вторая – от имени отца. В основу книги легла реальная история любви моего старшего сына Никиты и девушки Кати из Киева. Первая часть читается легко – как история, похожая на историю современного Тараса Бульбы, только без убийства сына. Вторую часть я намеренно сделал в духе журнализма. Мне не хотелось упражняться в поисках какой-то красивой литературной формы, я выступил как публицист и просто высказал всю правду-матку в журнальном формате: в виде собранных мной очерков, монологов и воспоминаний разных людей, которые были свидетелями тех февральских событий.

Дмитрий не раз бывал на Украине, несколько месяцев трудился в областной газете «Молот» в Ростове-на-Дону и объездил почти весь Донбасс.

На минорной ноте

В конце произведения автор не убивает своих героев, но счастливой развязку назвать нельзя: сын отправляется на войну в Сирию, отец уходит в монастырь. Дела у прототипов героев сложились более успешно.

– 19 февраля, на следующий день после выхода книги, мой сын женился в городе Чайковске Пермского края. Вступил в свой первый законный брак, в книге этого нет, – поясняет Барчук. – А я, проспав новогоднюю ночь, проснулся в полчетвертого и начал писать новый роман «Японские свечи». Философский роман об игре. Это одна из текущих работ. Недавно снимался в документальном фильме «Война и мир Александра Первого» Елены Чавчавадзе, где я рассказал о старце Федоре Кузьмиче. Готовлю ряд статей о доме Хромовых и старце Федоре, участвую в доработке сценария по моей книге «Идеальная жена».