Четверть века томское общество «Мемориал» восстанавливает память и справедливость

25 лет со дня своего создания отметит 10 декабря томское историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал». За четверть века члены общества проделали титаническую работу по восстановлению исторической памяти и реабилитации жертв массовых репрессий в СССР. Это общественное движение возникло на волне перестройки и было одним из самых массовых в Томской области в конце 1980-х – начале ­1990-х годов. Многие из организаторов и первых активистов «Мемориала» сами уже стали частью истории.

Сговорились по телефону

– Все началось в 1988 году с телефонных разговоров людей, кто хотел добиться или уже добился реабилитации своих родных, – вспоминает депутат областной Думы Лев Пичурин, первый руководитель томского «Мемориала». – Мой отец к тому времени был уже полностью реабилитирован, но я знал, что осталось очень много людей, которые не смогли еще добиться реабилитации своих родственников. Среди тех, с кем я по этому поводу созванивался, были томский поэт Александр Казанцев, диссиденты и вузовские преподаватели Николай Кащеев и Вильгельм Фаст… Мы с Казанцевым предложили всем встретиться и обсудить вопрос создания в Томске общества по образцу тех, что уже существовали в Москве, Красноярске. В начале ноября мы собрались в зале, расположенном на втором этаже здания магазина «1000 мелочей», было нас человек 70–80. Договорились о проведении в декабре учредительной конференции, избрали оргкомитет по подготовке этой конференции. Неожиданно для меня Александр Казанцев предложил выбрать меня председателем оргкомитета, его поддержали.

«Мы тут все общественники»

Учредительная конференция состоялась 10 декабря 1988 года, этот день и стал датой рождения томского общества «Мемориал». По воспоминаниям очевидцев, зал облсовпрофа в тот день был битком забит людьми, большинство из которых так или иначе пострадали от репрессий. По разным оценкам, на собрании присутствовало от 600 до 800 человек. После множества выступлений и дискуссий утвердили структуру и форму деятельности организации, выбрали совет, председателем которого избрали профессора математики Льва Пичурина.

Работа началась сразу после конференции, ядро активистов формировалось по ходу деятельности.

– Я пришел на конференцию, услышав объявление по радио, – вспоминает нынешний председатель совета томского «Мемориала» Василий Ханевич. – Я ни с кем не был знаком – ни с Трениным, ни с Фастом, ни с Ниловым, ни с Пичуриным… Заполнил анкету, через несколько дней мне позвонили и предложили прийти на заседание исторической секции «Мемориала» и подробней рассказать о том, что я написал в анкете. А в анкете я сообщил, что у меня были расстреляны оба деда, а в селе Белосток были расстреляны многие мои односельчане. Заседание исторической секции проходило в ТГУ, вел ее Борис Тренин. Я попросил найти фотографии моего деда, которые должны были сохраниться в материалах его уголовного дела. А мне сказали: мы такие же общественники, как и ты, давай, занимайся. Включили меня в состав совета, и я начал работать.

В застенках КГБ

Первые годы томский «Мемориал» занимался в основном реабилитацией жертв репрессий. К ним обращались за помощью тысячи людей, причем со всей страны. Все письма были примерно одного характера: «Мой папа был арестован в таком-то году, больше я о нем ничего не знаю, помогите найти хоть что-нибудь».

И томские мемориальцы шли в КГБ и просили найти соответствующие дела в архивах. Помогали им в этом сотрудники КГБ Валерий Уйманов и Юрий Петрухин, которые также входили в совет «Мемориала».

– Сидел я в специальной комнате на первом этаже, туда мне приносили папки с документами, я их изучал, – рассказывает Лев Пичурин. – По этому поводу первый секретарь Томского обкома КПСС Александр Поморов постоянно шутил: «Опять сидишь в застенках КГБ?»

Все дела, которые удавалось найти, сотрудники КГБ передавали в комиссию по реабилитации жертв политических репрессий, где дело рассматривалось, и пострадавшие или их родственники получали на руки документы о реабилитации. Эти документы, кстати, давали право на небольшую денежную компенсацию в качестве извинения от государства.

Однако не все архивы были доступны для «Мемориала». Как вспоминает заместитель председателя совета томского общества «Мемориал» журналист Виктор Нилов, УВД сотрудничало с мемориальцами очень не­охотно, выпросить оттуда дело было крайне проблематично.

– Не совсем понятно, почему руководители УВД так поступали, – недоумевает Виктор Нилов. – Но проблемы из-за этого были огромные, потому что именно в их архивах хранятся дела спецпереселенцев, а это самая большая часть репрессированных в Томской области. В архивах КГБ хранятся только дела «антисоветчиков», осужденных по статье 58 УК – «за измену Родине».

Раскол

В первые же годы деятельности томского «Мемориала» в его рядах произошел раскол. Вспоминать об этом мемориальцам до сих пор неприятно, но из песни слова не выкинешь.

– Созданный как историко-просветительская и поисково-реабилитационная организация, «Мемориал» довольно быстро приобрел четко выраженную антикоммунистическую и антисоветскую ориентацию, – утверждает Лев Пичурин. – А я своим коммунистическим убеждениям никогда не изменял, и работать с Кащеевым, Трениным, Ханевичем и прочими антисоветчиками мне было трудно. Поэтому уже через год я ушел с поста председателя и стал сопредседателем, а еще через год вообще оттуда ушел.

– Сотрудники КГБ Петрухин и Уйманов не просто же так вошли в совет «Мемориала», да и Лев Пичурин тоже, как я понимаю, был направлен к нам от партии, – говорит Виктор Нилов. – Поэтому у нас возник с ними конфликт. Мы даже специально вместо одного председателя выбрали трех сопредседателей, чтобы Лев Федорович не руководил обществом в одиночку.

Их дом – тюрьма

Своего помещения у «Мемориала» не было. В первые годы штабом общества стало помещение, которое выделил Василий Ханевич.

– Воспользовался своим служебным положением, – признается руководитель «Мемориала». – В то время я был директором студенческого городка ТИСИ, у меня были внутренние административные ресурсы, и я выделил «Мемориалу» комнату.

В 1989 году облсовет и Томский горсовет поддержали идею «Мемориала» о создании музея истории политических репрессий (как филиала краеведческого музея). Помимо пункта о создании музея в постановлении был и пункт о реализации второй идеи «Мемориала»: сквер, где когда-то был внутренний двор городского отдела НКВД, назвать сквером памяти и установить там памятник жертвам политических репрессий.

Но помещение под музей – подвал здания по пр. Ленина, 44 (напротив здания мэрии), – городская администрация выделила только в 1993 году. И с тех пор там располагается музей «Следственная тюрьма НКВД», ставший, по сути, главным домом мемориальцев, которых сразу же пригласили туда работать. Руководителями музея стали руководители «Мемориала». Сначала Борис Тренин, позже Василий Ханевич. По словам Ханевича, все получилось очень логично: члены «Мемориала» собирают материалы по истории политических репрессий, и эти материалы становятся экспонатами выставок музея, а во дворе музея расположен сквер памяти.

Сферы деятельности томского «Мемориала»

• Изучение истории политических репрессий (исследование документальных и устных свидетельств, раскопки мест захоронений, сбор экспонатов).
• Реабилитация жертв политических репрессий.
• Просветительская деятельность (выставки, публикации в СМИ, издание книг).
• Правозащитная деятельность (правозащитную секцию возглавляли Вильгельм Фаст и Николай Кандыба).
• Благотворительность (в 1990-е годы члены общества распределяли гуманитарную помощь, от фонда Солженицына оказывали материальную помощь бывшим узникам ГУЛАГа).

Беглец

В числе депортированных на территорию Томской области были члены семьи будущего конструктора стрелкового оружия Михаила Калашникова. Его семью доставили вначале в д. Верхнюю Моховую, а затем перевезли через Среднюю Моховую в Нижнюю Моховую. «Туда только нас из Курьи переселили, – вспоминает Михаил Калашников в книге «Траектория судьбы», – остальные из других мест Сибири прибыли». По окончании 7-го класса 14-летний подросток Миша Калашников отправился в тысячеверстный путь в родную Курью. «Убежал я летом, – вспоминает Михаил Калашников. – Подделал документы. Я хорошо этому обучился. Подружился с бухгалтером Гавриилом Бондаренко, у него печать была на бумаге. Я попросил эту бумагу – начал делать печать, чего только не испытывал. Вначале не получалось. А надо было точно сделать. Наконец результат оказался хорошим, и я принес показать тот оттиск Гавриилу. А он вдруг попросил меня взять его в компанию – ему тоже хотелось на волю. Рассуждая, как можно использовать эти бланки, мы решили, что с их помощью вполне можно появиться на родине и получить паспорта. Ведь вернуться на родину – голубая мечта каждого ссыльного. Гавриил дает мне хорошей бумаги, у него красивый почерк, и мы пишем: «Освобождение из ссылки, разрешается выехать на родину». Ранним летним утром 1936 года с котомками за плечами, соблюдая осторожность, окольными путями мы вышли из Нижней Моховой».

Земля необетованная

Территория Томской области использовалась в основном как место ссылки различных групп населения – раскулаченных, священнослужителей, национальных меньшинств (немцев, поляков, прибалтов и так далее). В начале 1930-х годов в Томскую область было выслано около 400 тыс. спецпереселенцев. Перед войной и в годы войны в наш регион было депортировано еще около 100 тыс. человек. Сейчас примерно каждый пятый житель области является потомком спецпереселенцев.

Около 23 тыс. человек было осуждено по «политической», 58-й статье. Они были либо расстреляны, либо заключены в лагеря.

Лагерей на территории области было немного, так как заключенные должны были работать, а крупных строек в регионе тогда было мало. В середине ­1920-х годов на территории области действовала система СибЛОНа (Сибирские лагеря особого назначения). Сиблоновцы строили железную дорогу Томск – Асино, множество объектов в северных районах.

В конце 1920-х – начале 1930-х годов существовала система Сиб­лага (сибирские лагеря), центр которого был сначала в Новосибирске, а потом в Мариинске.

В 1937 году, накануне большого террора, количество лагерей в стране резко увеличилось. На территории Томской области была создана система Томасинлага (томско-асиновские лагеря). Заключенные этих лагерей занимались лесозаготовками во многих районах области. В 1940 году Томасинлаг ликвидировали, а его лагеря и лагпункты передали предприятию «Томлес». Вместо зэков там стали трудиться спецпереселенцы и местные жители.

В 1937 году в Томске был создан лагерь для ЧСИР (членов семей изменников Родины). Туда заключали жен и детей арестованных за то, что не донесли на мужа и отца. Лагерь ЧСИР располагался на территории тюремного городка на ул. Пушкина. Там содержалось около 2,5 тыс. женщин и около 50 детей. В их числе были и родственницы известных людей – сестра маршала Тухачевского, жена командарма 1-го ранга Якира, жена партийного руководителя Николая Бухарина.

На Басандайке располагался сельскохозяйственный лагерь, заключенные которого работали в поле. Это было такое подсобное хозяйство системы лагерей.

После войны в Томск стали пригонять зэков для строительства СХК. Был создан Воронинский исправительно-трудовой лагерь, там работало порядка 35 тыс. заключенных, которые выполняли подготовительные работы для строительства будущего спецобъекта.