В выходные томичи увидят первый спектакль нового главного режиссера театра драмы Александра Огарева. Для своего дебюта на томской сцене он выбрал пьесу Островского «Бесприданница». Афиша спектакля манит непривычным названием и броским жанром: «Лариса и купцы», русский вестерн. В беседе накануне премьеры Александр Огарев рассказал корреспонденту «ТН» о своих претензиях к Рязанову, о 10-летней монашеской жизни и о своих разговорах на кухне с женой-актрисой.
-Полгода назад вы переехали в незнакомый город, возглавили новый коллектив. Крутые перемены в судьбе вас чаще вдохновляют или вызывают душевный дискомфорт?
– Географические перемещения меня точно не напрягают. За свою жизнь я достаточно помотался по стране: родился в Воронежской области, жил в Магадане, на Украине, в Сочи. Менял города каждые три-четыре года. Вот только в Москве задержался на 15 лет. Я легкий на подъем человек, поэтому люблю, когда судьба меняет предлагаемые обстоятельства. Постоянные перемены – самое стабильное, что есть в моей жизни.
– Расскажите о своих первых ощущениях, когда вы ступили с трапа самолета на Томскую землю…
– Приятное удивление: несмотря на ранний час, в аэропорту меня встречал директор театра. Я работал во многих театрах и могу сказать: такое гостеприимство – редкое явление. Что касается самого Томска, то еще в московском аэропорту я отметил среди своих попутчиков большое количество молодых, веселых, энергичных людей. И не ошибся: Томск оказался городом, в воздухе которого витает радость бытия.
– По городу ходят слухи, что «Лариса и купцы» будет эпатажным спектаклем. Не страшно отпугнуть консервативную томскую публику?
– Цели эпатировать зрителей у меня нет. Я не сторонник искажать и корректировать авторскую позицию, поэтому ничего сверх того, о чем говорил Островский, в нашем спектакле не будет. Другое дело, что многие зрители неизбежно станут сравнивать постановку с фильмом «Жестокий романс». На мой взгляд, кстати, рязановское прочтение «Бесприданницы» далеко от первоисточника, это, скорее, лирические наброски на полях пьесы. Мы попытаемся влюбить публику в новую трактовку знакомой истории. Постараемся сохранить и бережно донести до зрителей размышления Островского о состоянии вечно мятущейся русской души, когда тоскливая спячка вдруг сменяется безудержным весельем, и этот всплеск нередко оборачивается трагедией.
– Это пограничное состояние, когда душа то спит, то требует праздника, на ваш взгляд, беда или ценный капитал русского человека?
– Скорее, данность. Мы непоследовательны, импульсивны, грешим непродуманностью действий и очень любим страдать, знаем в этом толк, как никто другой. Но жить по-другому русский человек не умеет и никогда не сможет. Дай нам итальянское солнце и бархатный климат, мы не будем знать, что с этим делать. Беззаботное существование не по нашей части. Мы все равно отыскали бы повод для страданий, чтобы таким образом воспитывать душу.
– Купец Вожеватов, проигравший Ларису в орлянку, на ее просьбу о сочувствии отвечает отказом: у него кандалы – честное купеческое слово. А что для вас является такими кандалами, теми незыблемыми принципами, которыми вы никогда не поступитесь ни в жизни, ни в профессии?
– По своей сути они совпадают с заповедями: не присваивать себе чужого, не быть подлым по отношению к людям, которые тебе доверились, не предаваться унынию.
– Не стало ли отсутствие подобных кандалов причиной трагедии, которой закончилась эта история любви?
– Начнем с того, что отношения между мужчиной и женщиной – это всегда поединок, в котором один из них обязательно одержит победу. Убийство – это лишь один из множества вариантов его исхода. И потом, театр не может работать над классическими пьесами без оглядки на сегодняшний день. Так вот Карандышев в нашей истории – это русский Брейвик: на протяжении всей пьесы герой пытается что-то доказать окружающим, а когда его амбиции и комплексы не вызывают у людей сочувствия, он сам становится безжалостным по отношению к ним.
– Что для вас является критерием успеха?
– Эмоциональный отклик публики. Если зрителям хочется спорить, рассуждать о спектакле, осуждать или защищать его – это большая победа. И чем больше амплитуда эмоций, от любви до полного неприятия, тем лучше.
– За полгода вы подробно познакомились с труппой театра драмы. Каковы общие впечатления?
– Про такие труппы говорят, что они не нюхали пороху: мало бывали на серьезных фестивалях, почти не сталкивались с безумными режиссерскими идеями. Поэтому представление о профессии у артистов однобокое, в рамках «правильного» театра, убаюкивающего и не раздражающего зрителей. Но, что приятно, актеры хотят работать. Накануне выпуска премьеры возникло много сверхурочных репетиций, и я не слышал шушуканий и недовольства. Постепенно мы находим с актерами общий язык. Хотя иногда нам приходится резко и эмоционально разговаривать, когда не удается быстро достигнуть поставленных задач.
– Требует ли кардинальных изменений репертуар театра?
– Да. В афише есть приличное количество спектаклей, которых там могло бы и не быть. Сейчас театр ведет довольно вялый разговор с публикой, избегая провокаций и стараясь ни в коем случае ее не потревожить. Отсматривая спектакли текущего репертуара, я наблюдаю полуспящее спокойствие в зрительном зале. Хочется в корне поменять эту ситуацию. Подозреваю, что та часть публики, которая привыкла к подобному стилю отношений, увидев мои спектакли, будет раздражена, начнет митинговать и возмущаться, что такой театр им не нужен. Но вместе с тем я уверен: найдутся и те, кого привлечет непривычный театральный язык, новая эстетика и незнакомый им ранее способ существования артистов на сцене.
– Вы – актер по первому образованию. Осталась ли роль-мечта, которая так и не случилась?
– Много таких. Сейчас я собираюсь ставить «Горе от ума» в Москве и завидую белой завистью исполнителю роли Чацкого.
– Какой творческий возраст кажется вам наиболее продуктивным: когда режиссер молод и, хотя не очень опытен, но амбициозен и смел или же когда за спиной есть багаж спектаклей?
– Я наблюдал за работой молодого режиссера Ивана Орлова, который недавно поставил на нашей сцене «Двенадцатую ночь» Шекспира, и понимал, что его наивность в некоторых вопросах режиссуры компенсируется хорошей профессиональной наглостью, уверенностью в себе и бешеным азартом. На выходе получился очень хороший спектакль, который зрители приняли на ура. Сейчас я представляю на суд публики «Ларису и купцов». Но мы с ним не соперники. Театр хорош, когда он предлагает разные по стилю спектакли.
– Вам интереснее театр или жизнь?
– Раньше мне казалось, что театр. Особенно когда учился режиссуре на курсе Анатолия Васильева в ГИТИСе. Лет десять я жил монахом, схимником, полностью погруженным в профессию. Меня увлекал только мир режиссерских идей. Но в последнее время жизнь стала интересовать меня ничуть не меньше театра.
– Вы приехали в Томск вместе с супругой, актрисой Александриной Мерецкой. Не превращается ли для вас дом в театр, как это происходит у большинства театральных пар?
– Мы часто обсуждаем дома репетиции и различные ситуации из пьесы. Я люблю, когда жизнь пьесы продолжается вне стен репетиционного зала. Никаких ссор у нас по этому поводу не бывает. Я не вижу смысла в агрессивных спорах о театре. Нужно уметь слышать своего оппонента и признавать право на существование его точки зрения.
– Ваша 12-летняя дочь, которая теперь тоже стала томичкой, мечтает пойти по стопам родителей?
– Подумывает об этом. Но мама категорически против. Я пока молчу. Но, если она поймет, что не может жить без театра, обязательно поддержу ее. Когда моя старшая дочь решила поступать в театральный, я помогал ей готовиться к вступительным экзаменам.
– Считается, что творческие люди подвержены депрессиям и частой смене настроения. Вас эта проблема коснулась?
– Не знаю, что такое депрессия. И не понимаю, когда другие разрешают себе впадать в длительное уныние. По-моему, это психологическая распущенность. В жизни так много интересных дел, которыми можно заняться вместо того, чтобы упиваться жалостью к себе.
– Чему не перестаете удивляться в жизни?
– Дуракам. Они всегда удивляют. Как в хорошем, так и в плохом смысле, потому что есть светлые дураки, а есть злые. В последнее время их почему-то очень много расплодилось. С одной стороны, это удручает, но с другой – способствует легкости восприятия жизни.
Отношения между мужчиной и женщиной – это всегда поединок, в котором один из них обязательно одержит победу.
