Балканские славяне близки нам. Люди, любящие русскую литературу, знают если и не все «Песни западных славян» Александра Пушкина, то хотя бы «Вурдалака», а те, кто увлекается историей, помнят, что за свободу болгар, сербов, черногорцев, македонцев русские воины фельдмаршала Ивана Дибича-Забалканского, генерала Михаила Скобелева, маршала Федора Толбухина пролили немало крови. А как помогли нам сербские и черногорские партизаны в борьбе с фашизмом! Мне выпало счастье бывать в Югославии, и мне больно, что ее гибель – следствие краха СССР, что ныне в Гааге Международный трибунал судит ее героев, в их числе Ратко Младича. Но сербы не одиноки. Под председательством депутата ГД РФ Павла Дорохина создан Российский общественный комитет по защите генерала Младича. В секретариате комитета работает моя дочь, старший научный сотрудник лаборатории особо опасных инфекций Ростовского-на-Дону противочумного института. Она часто бывает в Сербии, печатается там. Сокращенный вариант одной из последних ее статей предлагаю вниманию читателей «ТН».
Лев Пичурин
Наталья Пичурина
Мы едем по бескрайним степям сербского Баната, так удивительно похожего на азовский край. Те же домики мелькающих за окном деревенек с грушами, яркой россыпью розовых кустов и бабушками, сидящими на скамейках. Те же квадратики полей и спины трудяг-крестьян. Тот же букет маленьких голубых цветов, какие растут по дороге в любую казачью станицу.
За окном – горизонт страны, заканчивающийся сегодня мирным небом… Странное чувство причастности к истории… Мы ведем длинный и грустный разговор о недавних югославских войнах. В сердцах говорю своим сербским друзьям, что число героев-участников и ультрапатриотов с каждым годом увеличивается прямо пропорционально отдалению от тех роковых для Сербии дней.
Наверное, у меня не было права быть резкой – мои руки не держали автомат. Я не могу знать, что чувствует человек, поставленный перед необходимостью стрелять в своего вчерашнего соседа. Я не знаю холода окопов и вкуса солдатского хлеба. Да и бомбежки Белграда, Алексинца, Нового Сада и других сербских городов и сел видела только в отредактированных официальных телевизионных хрониках. Я не знаю, как тяжек груз ответственности командира, за спиной которого чьи-то сыновья и вся страна.
Здесь, в Сербии, каждая семья несет в себе груз нескольких войн. Маленькой славянской стране не один раз приходилось быть на острие испепеляющих событий, историческая оценка которых позже частенько переписывалась в пользу политических интересов, где было все, что угодно, только не жизнь простого серба.
Взгляд останавливается на указателе, стоящем на развилке дороги. Слава Богу, кириллицей, а не на нелепо звучащем в бомбардированной стране английском написано «Лазарево».
Пусть не сердятся на меня наши новообразованные россияне, интегрирующиеся в европейскую цивилизацию так усердно, что попутно перестают грамотно говорить и писать по-русски, – язык Шекспира я знаю. Мне посчастливилось учиться не во времена ЕГЭ, потому английских классиков читала. И много больше, чем иной житель туманного Альбиона.
Как сказал сербский и почти русский режиссер Эмир Кустурица, кстати, недавно побывавший в моем родном Томске: «Как полюбить Запад, после того как он бомбил город?» Но в Сербии на дорогах и улицах много разных английских слов. Не знаю, политкорректность ли это? Или провалы исторической памяти?
Лазарево… Звучит как-то совсем по-русски. Пожалуй, в снежной сибирской глубинке найдется не одна заимка, названная в честь неведомого и сурового Лазара. А в Банате идет мелкий дождь.
Заходим во двор неприметного дома. Обыкновенного сельского дома, где майским весенним днем 2011 года был арестован «сербский Жуков» генерал Ратимир Младич. А через несколько дней при молчаливом бездействии властей началась унизительная расправа над славянским героем, вся вина которого лишь в том, что он боролся за свободу и достоинство своего народа.
Позже генерал скажет слова великой силы и офицерской чести: «Меня бы мучила совесть, если бы я воевал на чужой земле, в чужой стране, если бы я оккупировал чужой народ. На протяжении всей войны я защищал свой народ на нашей сербской земле. Это был мой долг, это была и высокая честь. На то я и офицер, чтобы служить народу в трудный для него час».
Вот здесь, в этом дворе, закончилось временное перемирие и для генерала начался новый виток его личной войны – оккупации без оккупантов.
Кто знает, о чем в минуты ареста думал генерал. Может быть, о присяге, которой, как Родине, никогда не изменит настоящий офицер? О цене предательства правительства страны, которую защищал с беспримерной храбростью? О беззаветной любви к Мајци Русији и о том, что в мире есть «только две страны, которые он будет защищать до последней капли крови»?
Арест военного преступника – логическое продолжение его подлой и бесчестной жизни. Не месть, а жесткая неотвратимость наказания, которое так необходимо обиженному им человеку. Тот самый ценный институт государственности, который скажет каждому гражданину: «Ты защищен, и мы тебя не бросим».
Арест честного офицера – оскорбление чувства внутренней справедливости и нравственной основы, делающей человека Человеком, жителей Сербии и России – Сербами и Русскими. Арест героя ломает сознание страны, без пуль и снарядов убивая смысл жизни тысяч солдат и офицеров, которые стояли за генералом. Навсегда делая несчастными их матерей и любимых. Предавая тех, кто положил свою земную жизнь на алтарь Отечества.
Арест честного офицера рождает новую несправедливость и новые большие и маленькие преступления. Я видела эту нестерпимую боль в неплачущих глазах донца-добровольца, гордо защищавшего честь братской страны, которому холеный и чистенький чиновник военного комиссариата сказал: «Мы вас туда не посылали…»
Наверно, только настоящий герой взойдет тернистым путем на свою Голгофу. В этом доме у Младича лежали два пистолета. Всего лишь движение руки – и конец земным страданиям. Он не взял в руки оружия. Не осуждайте сильного, генерал не проявит слабости. По силе и горе…
Он понес свой тяжкий крест, хорошо понимая, что еще в феврале 2007 года сгусток беззакония, назвавший себя Международным судом ООН, провозгласил Сербию нарушителем Конвенции 1948 года о запрещении геноцида и наказании за него. Знал, что его страна поставлена на колени пунктом решения: «Признать Сербию виновной в нарушении Конвенции в связи с тем, что она до сих пор не передала Ратко Младича, обвиненного в совершении геноцида, в Международный трибунал по бывшей Югославии». Хорошо знал генерал и то, что за этот пункт проголосовали все судьи Международного суда. «За» проголосовал и российский судья, «против» – только представитель Сербии.
Знал наш генерал, что в нарушение всех норм международного права и простой человеческой логики он был заочно и бездоказательно осужден Гаагским трибуналом еще в июле 1996 года.
Не знал Ратимир Неджевич того, что за две недели до ареста седовласый выпускник Лейденского университета маниакальный сербофоб голландец Альфонс Ори, тот самый, что оправдал косовского полевого командира Рамуша Харадиная, лично принимавшего участие в убийстве более 60 пленных сербов и отдавшего приказы об уничтожении 260 человек, утвердил новую версию обвинительного акта… В одночасье генерал стал виноват и в этнических чистках, и в насильственном выселении боснийских мусульман и хорватов с территории Боснии и Герцеговины, и в терроре против гражданского населения в Сараево, и во взятии заложников среди персонала ООН, и в убийствах в Сребренице… 11 пунктов обвинения в «геноциде, преступлениях против человечности и нарушениях законов и обычаев войны».
Не знал генерал и того, что первым оценит предательство президент США, выразив благодарность властям Сербии и «усилиям президента Тадича».
Когда я училась в медицинском институте, на занятиях по организации и тактике медицинской службы нам показали ужасающие фотографии времен Второй мировой войны, сделанные в Югославии. Маленькие сербы с пробитыми головами, безгрешные дети, мальчики и девочки, которые никогда не станут взрослыми. И страшный нож «серборез», остановивший земной путь невинных славянских душ. «Запомни, деточка – это сербоцид», – сказал мне тогда умный и ироничный преподаватель, подполковник медицинской службы.
Так кто же опять, из каких дьявольских кладовых достал в Гааге нож «серборез»?
